Голос

Он не слышит меня. Я могу говорить что угодно, лепетать губами и брызгать слюной в сумасшедшем оре — он будет лишь глупо улыбаться и непонимающе пожимать плечами. И это раздражает только тем, что я не могу ничего изменить. Мы живем вместе. Это вполне логично, учитывая, что его общение с окружающими людьми затруднено до степени необходимости в переводчике. Я никогда не собирался становиться переводчиком на «немой» язык. Но мне нужно было общение с ним. Он деликатен, обходителен, и, может, это не подходит мужчине, но я бы даже сказал «нежен». Я понял это в пятом классе, когда он появился в моей школе, отчаянно хватающийся за руку своей мамы. Классная руководительница — строгая женщина с блеклыми рыжими волосами, зачесанными в пучок, — представила нам его как особенного ученика, нуждающегося в помощи от каждого одноклассника. Тогда я еще не понимал, чем он от нас отличается, но сразу поднял руку и пригласил его сесть рядом со мной. Мама указала ему на меня и свободное место подле, и он, с легкой улыбкой кивнув, послушно сел рядом и слабенько пожал протянутую мною руку. Я спросил, во что он любит играть, а он посмотрел на меня, хлопая тоненькими ресничками, и, кивнув, лучезарно улыбнулся. Именно в тот день, придя домой после школы, я чуть ли не угрозами и шантажами заставил маму записать меня на изучение языка жестов. Его никогда не задирали, не обижали и не унижали, хотя его привлекательная своей невинностью внешность так и подмывала подростков щелкнуть Андрея по носу или ухватить за ухо. Я был его лучшим другом и злой собакой, охраняющей свою территорию, одновременно. Особенно это стало понятно всем, когда я, будучи шестиклассником, сломал нос парню на год старше, который чуть ли не зажал моего друга в туалете. Сделать это было не так сложно под напором ярости и агрессии, но рука потом болела еще неделю. А Андрею это показалось смешным, и, когда он наградил меня ярким беззвучном смехом, боль растворялась в его тепле и нежности. Его мягкие руки обхватили мою ладонь, и тонкие гладкие губы с невиданной лаской поцеловали болящие костяшки. Я полюбил его навсегда. Мы часто касаемся друг друга: я люблю гладить его пушистые волосы, а он — прижиматься ко мне или утыкаться лицом в мою спину. В такие моменты я чувствую его нужду во мне. Теперь он вполне самостоятелен, может один выходить на улицу, прогуливаться по магазинам, даже как-то общаться с людьми. Его улыбка обескураживает, рушит стены непонимания и неизменно заставляет проникнуться симпатией к такому очаровательному парню. И это не может не раздражать. Просто бесит. Настолько, что в отчаянии я начинаю думать, как однажды он перестанет во мне нуждаться. В нашем доме не бывает тихо. Всегда играет музыка, я не перестаю болтать себе под нос и, конечно, говорю что-то и Андрею, хотя и понимаю, что он этого никогда не осмыслит и не ответит мне голосом. С самого утра он снова спешно обувается — торопится куда-то, а мне не говорит, — и я, уже привыкнув, провожаю его, зевая и поправляя резинку боксеров. Напоминаю жестами быть осторожным, Андрей улыбается и послушно кивает. — Я люблю тебя, — с улыбкой добавляю я, используя только голос. Андрей с усмешкой прищуривается и недоуменно качает головой. Я улыбаюсь, и прощаюсь с ним простым взмахом руки. Он выскальзывает за дверь, тихо затворяя её. А я снова отправляюсь в постель. Драгунов, как всегда, оставляет свою большую кровать в полном беспорядке и ворохе одеял и подушек. Когда я только успел превратиться в горничную? Плюхаюсь лицом прямо в огромные подушки Андрея, отчаявшись добраться до своей кровати. Укутываюсь во все триста одеял, которыми он укрывается, и, как изнеженная девчонка внюхиваясь в его перемешанный с приятным одеколоном запах тела, так и засыпаю, несмотря на поднимающееся в наши окна 22-го этажа утреннее солнце. Андрей возвращается рано. Это я ощущаю, когда на лицо наваливается подушка, прижимая несильной хваткой, и я слышу — чувствую — заливистый беззвучный смех друга. Освободившись от подушечной осады, натыкаюсь на шуточно-сердитый взгляд Андрея, уже объясняющего на пальцах свой безмолвный вопрос, какого я забыл на его кровати. Театрально закатываю глаза и, притянув одетое в сто футболок, джемперов и толстовок тело, подминаю его под себя. Обнимаю — только по-дружески — и, снова взглянув в хитрые улыбающиеся глаза, говорю почти шепотом: — Я люблю тебя. Андрей снова пожимает плечами, безмолвно прося объяснить на жестах, но я лишь улыбаюсь и, бессовестно придавив его всем своим весом, утыкаюсь носом в его шею. Андрей сначала пытается сбросить меня (не переставая смеяться), но разумно прекращает нелепые попытки и просто обхватывает в объятиях за спину. Я счастлив сейчас. Вечер в один голос решаем провести за хорошим фильмом и огромными порциями запеченного мяса. Пока я занимаюсь готовкой — домохозяйка поневоле уже который год — Андрей выбирает фильм и добавляет субтитры. Я бы с удовольствием смотрел с ним немое кино, но ему не нравится ни один фильм из этих коллекций. Мясо получается на удивление сочным, а фильм — скучным. Андрей, охмелевший всего лишь за бокал вина, смело укладывается на меня, подставляя свои волосы под мою руку. И я, злой дикий пёс, послушно глажу маленького невинного котёнка. Фильм переходит на задний план; Андрей смотрит на моё лицо, улыбается и довольно жмурится, когда я ласкаю его под ушком. Его рука тянется ко мне и, опустившись на шею, почти неощутимо притягивает к себе. Я, охмелевший только от одного этого движения, медленно опускаюсь к его гладким губам. Целую совсем несмело — так уже было пару раз, и мы привыкли оставлять это на глубине памяти. Это простое касание губами окрыляет меня и отправляет прямо к воротам рая. Я вынужденно отстраняюсь, чтобы все не стало более серьезным. Но Андрей, непривычно расхрабрившийся котенок, тянется следом за моими губами и прикасается более интимным поцелуем. Я готов вскрикнуть от удивления, когда его язык проталкивается в мой рот, но эта желанная минута заставляет только прижать его к себе и позволить вкусить этим гладким губам страсть нашего поцелуя. Он отстраняется только через минуту. Смотрит на меня, как-то испуганно и неловко. Я расплываюсь в широкой улыбке и говорю одними губами: — Я люблю тебя. А Андрей, вдруг неловко улыбаясь, тяжело сглатывает, и шепотом, почти неразличимым мной, отвечает: — И я. Мне кажется, я сошел с ума и эти слова лишь прислышались. Я неуверенно шепчу: — Что? И Андрей, беззвучно рассмеявшись, повторяет мне: «И я». Только уже жестами. Фильм заканчивается, и титры на темном экране погружают комнату в полумрак. — Мне же это привиделось? — усмехаюсь я, смотря в его глаза. Андрей приоткрывает губы, но вместо слов дает другой ответ — приподнимается и жмется к моим губам в поцелуе. Он не слышит меня. Он чувствует мой голос.