Жженый сахар

      Вокруг стояла тишина, Суге казалось, что он слышит собственное дыхание, как кровь бежит по венам. Нужно было что-нибудь сказать, услышать хотя бы собственный голос, но давящие веревки на руках словно предупреждали, что сейчас лучше не издавать ни звука. На глазах была повязка, окутавшая Сугу в полную тьму и неизвестность. Ни одного просвета, ни одного лучика надежды. Только веревки, впившиеся в запястья до крови. Каждое движение доставляло боль. Мышцы ныли, как после тяжелой физической работы. В желудке было пусто, и от голода начинало тошнить.       Слышится скрип — это кто-то открыл дверь. Легкие шаги. Этот некто встал рядом с Коуши. Нос, который потерял в этой безликой комнате всякое обоняние, ощутил еле уловимый приятный запах. Так пахла цивилизация, нормальный мир, из которого вырвали Сугу и стали держать здесь. Пахло горьким кофе и утренней газетой. Коуши почувствовал, как его замутило еще сильнее, и он старался сдержать рвотный позыв. Хотя нечего было оставить на ботинках этого человека, так давно он ел. Или ему только казалось, что давно.       — Здравствуй, Сугавара, — очаровательный и мягкий голос, каким бы он был в обычной обстановке, резко ударил Коуши по ушам, заставляя сморщиться. Ладонь этого человека коснулась его волос, он даже не удосужился снять перчатку, от чего эти движения показались слишком грубыми. — Может, сейчас ты, наконец, будешь с нами сотрудничать? Но, если ты еще не решил, то я обязательно помогу тебе с выбором.       Голос был знаком, и у Суги не осталось сомнений по поводу человека, которому он принадлежит. Это Ойкава Тоору — абсолютно неприятный тип со смазливой мордашкой. Коуши ощутил совсем рядом его дыхание, чуть щекочущее кожу. Пальцы в перчатке прошлись ему по подбородку, вызывая только чувство отвращения к этому человеку.       — Су-уга, — приторно протянул Ойкава, развязывая ленту на глазах пленного. — Если ты со мной не заговоришь, то мне придется приступать к крайним мерам.       — Давай, ведь только так вы и умеете, — прошипел Суга, не поднимая головы, — паршивые псы.       — Что ты там лепечешь себе под нос? — Тоору схватил Коуши за волосы на затылке и резко дернул руку вниз, обращая, таким образом, его лицо к себе.       — Говорю, что ты мразь, — уже громче произнес Суга, борясь с криком, возникшим глубоко внутри, нельзя позволять себе показывать перед ним слабость. — Я бы плюнул в тебя, да горло пересохло.       Ойкава выругался и разжал пальцы, пихнув стул, где сидел его заложник. Взгляд, с которым Суга посмотрел на него, словно обжег лицо Тоору до черепа. Неужели даже такой спокойный и мягкий человек, как этот, в подобной ситуации превращался в монстра? Нужно сломить его еще больше, вырвать остатки гордости.       — Думаю, что это означает, что ты не горишь желанием мне что-то рассказывать, — Ойкава подошел к железному столу с высокими ножками и принялся перебирать там пальцами инструменты, которые предназначались явно для пыток, Суга молча следил за ним затуманенными глазами. После долгой темноты он не привык к какому-либо свету, поэтому даже еле мигающая лампочка слепила его.       — Я и ценой своей крови тебе ничего не скажу, можешь приберечь силы для других своих пленных, — Коуши прищурился, пытаясь сфокусировать взгляд на Ойкаве.       Такой ухоженный, он совершенно не вписывался в эту затхлую комнату с грязной плиткой на полу. Его начищенные ботинки легко ступали по засохшим кровавым пятнам. Белоснежная рубашка, затянутый галстук мятного цвета, как яркие пятна маячили перед глазами, отвлекая от общей картины обшарпанных стен и бетонного потолка. Светлый плащ он снял и аккуратно повесил на железный стул, закатал рукава. И все это с ухмылкой на лице, с искрами в глазах. Перчатки он оставил на себе.       — Нет, мой милый Суга-чан, я не хочу делать тебе больно, — Ойкава оперся на стол с инструментами и сложил руки, сверкая дорогими часами. — Это все в прошлом. Так действуют только в самых отсталых странах. Если ты думал, что я буду тебе иголки под ногти засовывать, то ты ошибся. Можно было бы, конечно, тебя по лицу ударить, оставляя налитый кровью синяк, да побольше, чтобы попортить твое милое личико, но нет. Я знаю метод гораздо лучше. Ученые, палачи и надзиратели давно уже выяснили, что от невыносимого чувства боли человек может сказать что угодно, и не всегда это будет правда. Так невиновные к концу пыток признаются в преступлениях, которые они не совершали, лишь бы палач прекратил свои пытки.       Коуши старался не слушать этого хлыща, он отвел от него взгляд и снова дернул руками, причиняя себе болевые ощущения. Веревки никак не поддавались и впились в кожу, словно это были ножи. Сугавара прикусил себе губу до крови, лишь бы не уснуть сейчас или не потерять сознание. В голове была сплошная пелена, окутывающая и заволакивающая в сон.       — Я знаю твои страхи, знаю, чего ты стыдишься, — Тоору взял небольшую бутылку с водой, что стояла на столе, и налил часть содержимого в стакан.       На звук журчащей воды Коуши, сам того не осознавая, инстинктивно повернул голову. Как давно он не пил? Ему казалось, что вот-вот и он рухнет замертво от обезвоживания. Ойкава решил устроить ему игру в пустыню? Тогда он самая ужасная галлюцинация, которую мог только вообразить мозг Суги, под палящим солнцем. Он совсем не взял в расчет слова Тоору, просто перестал его слышать, когда увидел прозрачную жидкость, такую желанную и недоступную.       — Пока я не начал, у тебя еще есть шанс одуматься и перейти на нашу сторону, — Ойкава достал из кармана баночку из-под таблеток. — Согласен сотрудничать? Твой ответ?       — Иди убейся, Ойкава, — собирая последние остатки сил, проговорил Коуши.       Тоору с сожалением вздохнул и высыпал себе на руку таблетку, отставил банку и взял стакан с водой. Все с той же манерностью и грацией он подошел к Сугаваре, глаза, которого приковала к себе освежающая жидкость. Хоть маленький глоток, хоть каплю, чтобы окропить губы и язык.       — Яд? — только и смог выговорить Суга, губы переставали слушаться.       — Наслаждение, — с хищной улыбкой произнес Ойкава и демонстративно положил белую таблетку себе на язык, набрал в рот воды ровно на один глоток. Глаза Коуши от удивления раскрылись. Он не собирается впихивать это в него? Что еще мог задумать этот палач?       Ойкава снова своей железной хваткой вцепился Суге в волосы. Он до сих пор не сглотнул, получается, что таблетка предназначалась все-таки для Коуши. Тоору больно дернул голову своего пленного, отчего у того чуть приоткрылся рот в беззвучном крике. Ойкава воспользовался этим, чтобы насильно дать лекарство Суге. Он прильнул к нему своими губами, давая ему насладиться, уже ставшей теплой, водой, языком он протолкнул таблетку глубже. Коуши задергался, но руки и ноги были слишком крепко связаны, а голову держал этот монстр. Долгожданная вода и неизвестная таблетка оказываются проглоченными. Ойкава медленно отпустил его, и Коуши сразу закашлялся. Нужно было срочно вызвать рвоту, но делать это при Ойкаве было слишком для него. Никто не должен видеть его больным и беспомощным, а тем более такой человек, как этот. Внутри образовался тугой канат, который сжал все внутренности в один узел. Хотелось взвыть и реветь.       — Сладкий мой, не нужно корчить такое лицо, скоро ты начнешь наслаждаться моим обществом, — Ойкава присел перед ним на корточки и легко коснулся ладонью в перчатке его дрожащей коленки. — Ой, совсем забыл. Ты же так стыдишься показать кому-то свое желание. Собственная эрекция вызывает у тебя отвращение. Как думаешь, что за таблетку я тебе дал? — сладость в голосе с примесью перца.       Коуши пробила дрожь. Канат, образованный внутри постепенно начал лопаться. Нитка за ниткой он оглушительно разрывался, оголяя перед Ойкавой то, что было до этого так тщательно спрятано ото всех.       — Ты все еще не хочешь со мной разговаривать? Скоро будешь меня умолять, — Ойкава показушно стал стягивать перчатки, подмигнув побледневшему Суге.       — Н-не дождешься, — голос Коуши внезапно для него самого дрогнул. Тело бросало то в холод, то в жар.       — Когда ты сопротивляешься, то это делает нашу игру интереснее, — Ойкава откинул перчатки в сторону. — Ну же, котенок, посмотри на меня.       От одних этих ласковых прозвищ хотелось врезать ему по лицу. Если бы были силы. Но они покидали Сугу, оставляя пустое пространство, которое начали заполнять совсем иные ощущения. Коуши склонился как можно ниже, настолько, насколько позволяли веревки, и попытался сдвинуть коленки вместе, но Ойкава провел ладонью ему по внутренней стороне бедра, чтобы раздвинуть ему ноги.       — Не скрывай от меня ничего, — с этими словами Тоору принялся поглаживать ногу Суги, стараясь ускорить процесс своей пытки. Коуши стиснул зубы, это чертово приятное тепло стало расходиться по всему телу. Легкие электрические импульсы забегали от того места, где лежала ладонь Ойкавы. Уже хотелось больше, пусть он воспользуется второй рукой, пусть снимет с него эти тесные брюки.       — Ох, Суга, ты чертовски мил, — произносит Ойкава и сжимает ладонь, отчего Суга раскрывает рот, чтобы захлебнуть воздуха в легкие, которые словно прилипли к ребрам.       Коуши совершенно не слушал речи своего мучителя, в голове возникала только одна ненавистная мысль: «Хочу». Чего именно хочу? Свободы? Или чтобы пропало это идиотское желание, появившееся от лекарства? Но что-то темное, громоздкое поднималось из самых недр живота Суги, цепляясь за трахею, прогрызая ее, чтобы вылезти через горло вместе со стоном, вызываемым прикосновениями Ойкавы.       — Убери… свои руки, — только и удается произнести Сугаваре сквозь стиснутые зубы.       Досада вперемешку с дикой похотью — вот, что он сейчас испытывал. Невыносимая дилемма. Хотелось большего, но в тоже время хотелось спрятаться, укрыться ото всех. Сексуальное влечение — это совсем не то, чем хотел бы делиться Коуши с другими, он даже Дайчи не позволял себя видеть таким, а тут этот злодей. Ойкава руки не убирал. Для него веселье только начиналось. Сломить человека, доставляя ему удовольствие, только этот человек был способен на такое. Левой рукой он забрался под футболку Суги, напрямую касаясь кожи. Коуши втянул живот, почувствовав холодный металл часов. Ловкие и нежные пальцы Тоору словно пауки исследовали тело Суги, забираясь все глубже и глубже в самый темный угол его души, который он так тщательно прятал от других.       — Ты весь дрожишь от одних только поглаживаний, — сквозь сладкую истому слышит Коуши голос своего мучителя. — Это так очаровательно. Интересно, это от таблетки или от того, что ты весь такой нетронутый ландыш? Я ведь первый, кто дарит тебе такое удовольствие?       Канат внутри Суги натянулся, с языка вот-вот сойдет еще одно заготовленное оскорбление для этого гада, но вместо горького яда срывается непозволительный вздох, когда он чувствует прикосновение губ на своем животе. Ойкава мягко целует его, проводит языком, опускаясь все ниже, и останавливается у пояса брюк. Казалось бы, снова можно расслабиться и спокойно выдохнуть, но Тоору берется зубами за край ширинки и без помощи рук расстегивает ее. Плотная ткань больше не давит. Суга приоткрывает глаза, чтобы посмотреть на этого искусителя, и встречается с ним взглядом. Дикость, страсть, коварство столкнулись с тревогой, стыдом и желанием.       — Не смотри так на меня, — с ухмылкой произносит Ойкава, опуская ладонь на нижнее белье Сугавары, которое тот никому никогда не показывал. — Твоя беспомощность слишком возбуждает. Ты подобен сахару, если тебя разогреть, то ты затягиваешь, не даешь от тебя оторваться.       — А ты как муха, прилипшая своими мерзкими лапками, — еле слышно шепчет Коуши. — Только вот беда, мухи дохнут в сладком сиропе.       — У тебя еще есть силы говорить? Нужно это исправить. Я хочу, чтобы только стоны сходили с твоих губ, — Ойкава сжимает ладонь, лежащую между ног Суги, отчего тот запрокидывает голову назад и зажмуривается, стараясь снова взять утерянный контроль над своим телом. Но Тоору другой рукой вцепляется ему в волосы и притягивает его лицо к себе.       Дрожь ни на секунду не отпускает Коуши, а вместо так желаемого для Ойкавы стона, раздается только тихое мычание со сжатых губ. Тоору уже в нескольких миллиметрах от поцелуя, как над ухом раздается сирена, а рация противно начинает шипеть, пытаясь дозваться до своего хозяина. Настрой сбит. И Суга осмеливается на едкий смешок.       — Эй, тебя там кто-то хочет, и по своей воле, — произнес Коуши, громкий гул сирены помог отвлечься от липкой трясины, в которую его втягивал Ойкава.       — Я бы на твоем месте так не веселился, — сначала Тоору был раздражен внезапным вызовом, но теперь улыбка снова появилась на его лице. — Без моих рук тебе только хуже будет. Сам ты не сможешь до себя дотронуться.       Пока Коуши старался переварить только что поступившую информацию, Ойкава уже поднялся и взялся за свою рацию. В одном из отделений случился пожар. Тоору хотел было наорать на своих сотрудников, что его отвлекают такой ерундой, но ему сообщили, что были замечены люди из группировки «Карасуно».       — Понял. Сейчас буду, — после этих слов Ойкава надел свой плащ, поправил сверкнувший значок офицера полиции и взялся за ручку двери. — Не скучай тут без меня. Я скоро вернусь, а пока меня не будет, можешь повспоминать мои поцелуи, — Тоору провел языком по верхней губе. — И не надейся, что тебя спасут. Добро всегда побеждает зло, а ты у нас преступник — значит злодей.       — Ты сененов перечитал? Реальный мир — это не сборище штампов, — Суга вздохнул с облегчением, сейчас этот монстр уйдет, больше никто не будет видеть его в таком состоянии. Так он думал.       Через какое-то время в эту тесную плохо освещенную комнатушку с высоким потолком влетает Савамура. Как всегда весь в черном — цвет их банды, и с темными багровыми расплывающимися пятнами крови на рукавах и штанинах. Он пинком открыл дверь, так как в руках держал автомат. Заметив Сугу, он убрал свое оружие за спину и направился сразу к нему.       Коуши дрожал, как мог он сдвинул коленки вместе. Весь напрягся и наклонился вперед, так что за отросшей челкой не видно было глаз. Только не это, только не Дайчи, проносилось у него в голове. Уж лучше было остаться здесь, испытать на себе паучьи лапы Ойкавы, задыхаться от его вязких ласк, чем то, что Савамура увидит его в таком состоянии.       — Суга! Ты как? Идти сможешь? — спрашивал обеспокоенно главарь их группы, разрезая ножом веревки.       — Дайчи, — тихо произносит Коуши, словно хочет убедиться, что это действительно пришел его друг. — Лучше уходи. Вы совсем с ума сошли? Напали на полицейский… А-а, — он не договорил, оглушив свой слух собственным, еле различимым за шумом сирены, стоном, так как Савамура уже избавил его от веревок и аккуратно взял за плечи, чтобы помочь подняться. Любые прикосновения доставляли Суге неимоверное наслаждение, хотелось прижаться к своему спасителю. Но отвращение от самого себя не отпускало его, сдерживая от похотливого порыва.       — Ты бы видел, что творится сейчас в городе. Этот набег бы тебе показался подростковой шалостью, — Дайчи положил руку Суги себе на плечо, и придерживал его за талию, чтобы он от бессилия не упал. Ноги совсем не слушались Коуши, и было это скорее от неугасающего возбуждения, чем от голода или накопившейся усталости.       — Тебя всего лихорадит, — Савамура положил ладонь на лоб Коуши, ощущая жар от поднявшейся температуры. Суга, вспомнив о расстегнутой ширинке, вцепился в футболку, чтобы натянуть ее вниз и прикрыть то, что никому видеть сейчас не стоило.       Как они добрались до машины, Суга уже не мог вспомнить. Картинки менялись в беспорядочном ритме. Пожар, автоматная череда, небрежные касания ничего не подозревающего Савамуры. Все слилось воедино, вызывая только тошнотворные ощущения. Коуши сидел на заднем сидении авто, сгорбившись и вцепившись пальцами в коленки до белых костяшек. Нужно подавить в себе это мерзкое желание, избавиться от него. Но из-за действия лекарства оно так просто не отступало.       Савамура на месте водителя пристегнул ремень безопасности, переговариваясь по рации со своими ребятами, которые уже завершили свою часть задания и направлялись в безопасное место.       — Ойкава… — томно произнес Суга, как наяву ощутив его пальцы на своих бедрах, нежно гладивших, изводивших до блаженного сумасшествия. — Ойкава, — снова слышит, словно не свой голос, Коуши и понимает, что это его собственные пальцы забрались за резинку белья.       Дайчи смотрел через лобовое окно на горящее здание полицейского участка, отдавая команды по рации, совсем не обращая внимания на Сугу. А тот уперся лбом в сидение напротив себя и, беззвучно выдыхая остатки кислорода из сжавшихся легких, пытался унять дикую жажду тепла. В голове как назло крутился только образ Ойкавы. Его надменный взгляд, коварная улыбка, ослепительно белая рубашка и начищенный полицейский значок.       В это время Ойкава стоял с другой стороны здания, опираясь на свой служебный автомобиль и наблюдая за тем, как горит место его работы. Рядом стоял Иваидзуми — злой и хмурый, в общем, в своем обычном состоянии. Вокруг бегали и суетились другие полицейские, каждый спасал, кто что мог. Вдалеке слышалась сирена пожарных.       — Архивный отдел загорелся, — спокойно констатирует факт Тоору. — Работы меньше станет.       — Вот какого хрена, Ойкава? Все из-за твоих детских игр, — Хаджиме перевел взгляд с участка, охваченного огнем, на своего напарника. — Вот нужно было его сюда тащить? Еще к тому же и упустил. Они его забрали, идиота-то ты кусок.       — Все по плану, Ива-чан, — Тоору снова улыбается. — Его спас именно тот, кого я и ожидал увидеть. Как же Сугаваре теперь будет стыдно, как неприятно. Это разобьет его полностью, все остатки вшивой гордости полетят к черту. А что самое главное, каждый раз, когда у него будет вставать, он будет вспоминать меня. Пусть мастурбирует с моим именем на устах, — на щеках появился румянец.       — Фу, сотри эту отвратительную мину со своего лица, пока тебя никто не увидел, — скептически произнес Иваидзуми. — Он преступник, а ты коп. И думать забудь о такой ерунде. Еще одна подобная выходка и я запрещу тебе проводить допросы.       Ойкава еще долго препирался со своим напарником на фоне пожара и снующих туда-сюда коллег. Им не удалось поймать никого из группировки «Карасуно», задержанный ранее и тот сбежал, они потеряли целый участок, большой архив данных и боеприпасов, но зато Тоору приобрел нечто другое, более ценное, а именно внимание желанного им Сугавары Коуши. Ради этого стоило отпустить его на свободу, чтобы потом снова поймать в свои сети.       И все-таки паук, погрязший в сладкой карамели, подходит для них двоих куда как лучше, чем сухое — полицейский и преступник.