Как-нибудь навсегда

Summary: AU, где Ньют - работник кофейни, а Томас - немного измотанный риэлтор, умеющий красноречиво молчать.

— Кофе? — Ньют улыбнулся и встряхнул полупустой банкой с ароматно пахнущими зернами цвета темного шоколада. Его неряшливо натянутый на худое тело свитер, несмотря на свою объемность, делал блондина чрезмерно крошечным, сравнимым, разве что, с ребенком, которого волей случая поставили за невысокую стойку уютной кофейни в замещение кому-то из родителей. Так и не дождавшись ответа от Томаса, который задумчиво разглядывал стаканчик с пластиковыми ложечками, Ньют молча протянул брюнету свою личную кружку с крепким черным чаем, которую всегда хранил на работе для таких случаев. Хотя, эту кружку можно было легко назвать собственностью Томаса, потому что только он пил из нее каждый день. — Хей, спасибо, — Томас чуть склонил голову на бок, немного отрешенно и угрюмо взглянув на темное содержимое кружки. Слова вытекали из него медленно, вращаясь в воздухе, как осенние листья за окном, и долетали до Ньюта спустя, кажется, минуту или две. — Проблемы? — Ньют привык задавать короткие, но емкие вопросы. С его безостановочной беготней вдоль стойки и обслуживанием нескольких клиентов в одно и то же время болтовня могла повлечь за собой гнев начальника или выговор: каждый посетитель ценился здесь на вес золота, и не важно, что этими «слитками», появляющимися в дверях в неограниченных количествах изо дня в день, можно было легко заполнить десяток ячеек в банке. Ньют понимал, в чем тут дело, но внимания старался не обращать и молча терпел любые выходки наглых «верхов». Выбора так или иначе не было. Томас молча кивнул и, сделав осторожный глоток, зашипел, когда обжигающе горячая жидкость прокатилась по горлу. Он страдал изощренной степенью мазохизма — чайной, при которой насильно заливаешь в себя кипяток, обжигаешь язык, но испытываешь от этого особое изощренное удовольствие. Ньют, искоса наблюдавший за телодвижениями брюнета, лишь фыркнул скептически и позже протянул нахмурившемуся парню кубик сахара, чтобы немного унять боль. Благодарный взгляд Томаса застыл на бледном лице блондина, скользнул по нему лезвием измотанности и утопился в темном водовороте чая, тут же растаяв в нем, как снег под солнцем. Томас, казалось, оттаивал тоже, потому что его щеки наконец-то приобрели знакомый Ньюту розоватый оттенок, а губы аккуратно цеплялись за края кружки, тоже порядком раскрасневшиеся. Блондину отчего-то захотелось наклониться и поцеловать их, хоть он и понимал, что в обществе, где их отношения подобны проделкам дьявола, это вряд ли одобрят, а терять работу и быть изгоем крошечного города никому из них двоих не хотелось. Брюнет, казалось, хотел что-то сказать, потому что на секунду оторвал глаза от напитка и бегло царапнул ими лохматую макушку Ньюта, но почему-то решил промолчать. Томас всегда молчал слишком красноречиво. Причем это красноречие было понятно лишь Ньюту, потому что предназначалось лишь ему. Этакая почесть или привилегия, обладание которой радовало блондина более всего прочего. Томас редко приходил к своему парню с кислым выражением на лице и багажом немых разговоров за плечами, но его можно было понять: усталость брала свое. — Да там, клиенты ненормальные попались. Парочка ищет дом в центре, а вот откуда у них столько гонора — неизвестно. Достали, — брюнет внезапно подал голос, от чего обратившийся к покупателю Ньют чуть было не выронил чашку с заказом. Он глянул искоса на Томаса, как бы прося его немного подождать, на автомате выдал свое «спасибо за заказ, приятно провести время» и лишь после вернулся к брюнету, наклонившись так, чтобы почти касаться его носа своим. Теплое дыхание Томаса, отдававшее чаем, согревало лицо и заставляло по-кошачьи жмуриться (Ньюту только усов и ушей не хватает), слушая тихий размеренный голос парня. — Почему бы не передать их кому-то другому, а самому найти клиентов попроще? — Ньют мало что понимал в делах риэлторов, но старался хотя бы подавать вид. Томас в ответ лишь хмыкнул и уставился на блондина, подперев щеку кулаком. В этом взгляде было что-то шутливо-укорительное, говорящее, что Ньют сморозил очевидную чушь, над которой было трудно не засмеяться. — Тогда нам придется отдать квартиру в залог и питаться святым духом, — попытался пошутить Томас, делая еще один глоток. Очевидно, что они, держась на двух крошечных зарплатах, не проживут на одну. Им обоим давно хотелось уехать в другой конец страны, пожениться в каком-нибудь глухом штате и отправиться путешествовать. Только для осуществления всех этих немногочисленных планов требовались деньги, которые и составляли основную проблему их бытия. Поэтому Ньют терпел ярого гомофоба-начальника, а Томас изнывал от избирательности большинства клиентов. Рутина поглощала их в себя день за днем, медленно переваривала и выплевывала в конце недели, оставляя за собой неприятное послевкусие. От нее хотелось избавиться, убежать, спрятаться в тесном переулке огромного города, но до поры до времени это было слишком проблематично. Позади неприятными завываниями хрипела музыка в магнитофоне. Кажется, мало кому не хотелось выключить все и посидеть в тишине хотя бы немножко, вслушаться в гул автомобилей на улице и шелест листьев под десятками ног. Но либо людям нравилось не замечать ничего вокруг, либо их ничего на самом деле не волновало. Это казалось странным и немного неправильным, но более-менее терпимым. Ньют осторожно глянул из стороны в сторону, сканируя затянутых в собственные дела людей, и оставил поцелуй-привидение на носу Томаса, тут же отстранившись, будто ничего и не было. В его руках оказалась еще одна кружка, на этот раз та, из которой он пил сам, наполненная горячим кофе с молочного цвета пенкой. Блондин едва заметно толкнул кружку Томаса боком своей, улыбнулся, смущенно зарываясь в высокий ворот свитера, и выбрался оттуда лишь чтобы сделать первый глоток. Томас сказал что-то невнятное, где Ньюту удалось расслышать только «он же горький», и демонстративно откусил сахар, который все это время терпеливо держал в теплой ладони. — С тобой и под мостом пожить можно, — запоздало подал голос Ньют, все погружаясь в шоколадный водоворот глаз своего парня. — Только здесь нет моста. — А мы бы построили. Томас опустил голову и снова хмыкнул, не желая ничего больше говорить. Все-таки осень и тепло сами собой проглатывали слова и не давали им выкарабкаться наружу, накапливая их для более удобного случая. И Томас надеялся, что этот случай предоставится как можно скорее.