Как часто, заходя в клуб, вы смотрите по сторонам? Готов поспорить, что не так уж и часто. Ведь стоит только оказаться в этом душном, пропитанном запахом пота и разврата помещении, как вас тут же засасывает в толпу. Но если присмотреться к этой разношерстой массе извивающихся в пьяном танце тел, то можно рассмотреть довольно интересные подробности. Например, такие, как жмущиеся друг к другу парочки всех возрастов, рас и ориентаций. Чаще всего они трутся возле стен, самозабвенно целуются, вылизывают друг другу рты, переплетаются, словно змеи, всеми частями тела. Или, например, мужчин, с неутолимым голодом в глазах выискивающих в толпе своих жертв, рядом с которыми можно проснуться утром и расстаться как ни в чем не бывало, даже не вспомнив имени партнера. Или неудачников, неумело тративших свои деньги в баре, лишь бы напиться и забыть о том, что в этой толпе, которая стала единым организмом, они одни. Еще днем все эти люди прилежно исполняли свои роли: ботаника, вдовца, секретарши, послушного сына, домохозяйки, продавца обуви, студента на грани отчисления… Я мог бы продолжать этот список до бесконечности, если бы это имело хоть какой-то смысл. Когда наступала ночь, тот факт, кем мы являемся в повседневной жизни, терял всю свою значимость. Здесь, в квартале развлечений, чьи улицы днем пустуют, а ночью оживают, лица и должности стираются, как и границы дозволенного. Я знаю, потому что сам не так давно был частью этого пьяного организма и самостоятельно стирал со своего лица собственную личность. В такие дни Курта Хаммела не существовало. Был безликий тусовщик, наутро просыпающийся с таким же безликим, как и я сам. Ночью мы топили свои имена в алкоголе и представали пред толпой безымянными пустыми картинами. Но не так давно я понял, что не хочу быть частью толпы. Именно поэтому сейчас, в час ночи, я торчу на улице и дрожу от холода.
Противный мелкий снег больно бил по щекам, и никакой шарф меня не спасал. Руки замерзли, а я, как назло, забыл свои перчатки дома. День выдался не из легких: сначала я проспал первую пару, затем случайно вылил кофе на свои бежевые брюки, а после всего этого я поссорился с Рейчел, которая пыталась вытащить меня в клуб. Я отказался и вместо этого пошел бродить по улицам ночного города, проклиная себя за то, что не угадал с погодой. На улице добрых минус десять, а я в легком пальто, в промокших насквозь лаковых туфлях и тонком шарфике. Телефон показывал час ночи, время, когда город засыпает и просыпается та часть людей, что добровольно обрекает себя на утро, проведенное в обнимку с унитазом. Благо сегодня пятница, и все восстание зомби в моей квартире запланировано на завтра. Если повезет, и Рейчел проспит целый день, то апокалипсис перенесется на воскресенье. Но кто сказал, что я «случайно» не забуду о существовании своей подруги и не начну громко подпевать Гаге в душе? Правильно, никто.
В десятый раз пройдя по знакомым улицам, я принял решение вернуться домой. Холодный воздух может и проветрил мозги, но уж точно не смог помочь мне сосредоточиться на незаконченных эскизах. Вместо этого я успел пожалеть о том, что отказал Берри. Было бы неплохо сейчас выпить чего-нибудь согревающего. С этой мыслью я оглянулся по сторонам, надеясь отыскать хоть какое-нибудь круглосуточное заведение, где я мог бы немного согреться. И заведение нашлось, да только там, где его не должно быть. Я часто ходил по этим улицам (не так далеко расположен мой университет) и успел выучить, что никакого бара под совершенно идиотским названием «Голубая радуга» здесь нет. Однако он здесь есть. Небольшая неоновая вывеска висела над самым входом, являя миру кривые голубые буквы в названии и такую же кривую радугу из семи оттенков голубого. Черт, ну вы серьезно? Голубая радуга? Да это же самое голубое и самое радужное название из всех, что я когда-либо видел. Здесь определенно, совершенно точно, без сомнений собираются самые натуральные представители натуралов. Даже их бороды натуральнее этого чертова названия, но они собираются здесь для того, чтобы выпить паленого скотча и трахнуть на столе первую встречную бабу. Настолько это брутальное место, да! Любого нормального человека это сомнительное заведение спугнуло бы, но я свернул к нему, не раздумывая. Вряд ли там приятная обстановка и подходящая компания, в час ночи обычно все клиенты только начинают свою трапезу, а бармен уже успевает всех возненавидеть. Но, кажется, «Голубая радуга» осталась исключением из правил.
Внутри помещение оказалось гораздо больше, чем снаружи: в углах бара стояли удобные диванчики, а в самом центре располагались бильярдные столы. Я бы задумался, как такое вообще возможно, если бы мое внимание не привлек бармен, так тщательно натирающий бокалы. Это был невысокий парень с густой копной черных кудряшек, что просто отказывались подчиняться всем законам физики, в частности гравитации. На его лице играла широченная улыбка, а в глазах застыл немой восторг, будто бы он и впрямь рад видеть здесь кого-то. От такого большого количества счастья на его роже, моя рожа почувствовала себя ущербно и стала еще печальнее. Следующее, что я заметил — это отсутствие посетителей. Единственными в этом баре был я, бармен и какой-то парень, спящий в самом углу барной стойки. Это странно. Но странно не то, что бар был пуст, нет, здесь-то как раз все нормально, вы название видели? Странно то, что парень, спящий в углу, был одет в ростовую куклу гриба. Как, черт возьми, он вообще сидит? Пока я был занят разглядыванием гигантского фалосообразного гриба, бармен успел достать стакан и наполнить его виски. А когда я уже собирался выбежать из бара с криками о помощи, он пригласил меня сесть.
— Прошу, не обращай на него внимания, садись. Только не уходи, пожалуйста! Я готов даже угостить тебя виски совершенно бесплатно. Но не оставляй меня одного, здесь чертовски скучно.
Тембр у бармена был приятный. Если бы его голос был человеком, я бы с ним переспал не раздумывая. Но голос не человек, а его хозяин продолжал улыбаться как идиот, что пугало мои сексуальные фантазии и заставляло задуматься о том, в каком дерьме я оказался. Но отказываться от бесплатной выпивки равноценно преступлению. К тому же парень с волосатым кошмаром на голове не так уж и плох. Если бы он не улыбался так широко, я бы даже попытался его соблазнить. Но не в этой жизни.
— Только из-за бесплатного виски, — согласился я и медленно опустился напротив незнакомца.
Улыбка бармена стала шире, и я удивился, как его лицо до сих пор не треснуло. Его улыбка была шире, чем у Джокера или Чеширского кота. Это вообще возможно?
— Как тебя зовут?
Хмыкнув, я сделал глоток виски и удовлетворенно вздохнул. Отвечать сразу же я не собирался, да и вообще какая разница, какое у меня имя? Сюда я больше не приду точно, и плевать я хотел на то, что вкуснее здешнего виски я еще ничего не пробовал. Черт, а ведь он божественен. Надо будет узнать, что за марка. И где ее можно достать. Потому что ради такого виски я готов душу дьяволу продать.
— Это важно? То, как меня зовут, важно?
Видя мое нежелание говорить, бармен тихонько пожал плечами и отвернулся в сторону. Кажется, его обидел тот факт, что я не захотел называть своего имени. Оно и понятно, я бы тоже обиделся, если бы меня начал кто-то так явно игнорировать. Порой мне кажется, что большего мудака, чем я, просто…
— Тогда я буду звать тебя Фарфоровый. Раз уж ты не хочешь называть своего имени.
Че?
— Фарфоровый тебе идет. Наверное, даже больше, чем твое настоящее имя. Пусть я его и не знаю, мне все равно кажется, что Фарфоровый лучше.
Постойте, так это он серьезно сейчас? Без шуток?
— Меня вообще-то Курт зовут, — тут же обиженно выпалил я.
Брюнет замолк и долгую минуту просто смотрел, будто пытался примерить мое собственное имя на меня же. Он иногда кивал своим мыслям и как-то гаденько улыбался, пока, наконец, не вынес свой вердикт. Интересно, у меня получится проломить ему череп пепельницей?
— Что я и говорил: Фарфоровый тебе идет немного больше. А меня вот Блейн зовут. Мне мое имя нравится, оно хорошо сидит.
Я возмущенно открыл и закрыл рот, пытаясь воспроизвести хоть какие-то звуки, что у меня получалось не самым лучшим образом. Я словно попал в чайную лавку к шизофренику, который пытался меня переубедить в том, что мое имя и не Курт, а Фарфоровый. Это напоминало мне диснеевский мультик «Алиса в стране чудес», только версия 18+. Я — Алиса, застрявшая в непонятном ей мире, а бармен — Безумный Шляпник, пытающийся окончательно меня запутать и вывести из себя. Должен признаться, что у него неплохо получается.
— Если я не Курт, то и ты не Блейн, — серьезно заявил я, когда мне все же удалось совладать с собственным голосом. — Если я Фарфоровый, то ты будешь Хоббит. Фродо, точно. Ты очень похож на Фродо, только без кольца.
Блейн опять замолк на какое-то время, а потом громко засмеялся. Его голова запрокинулась назад, а сам он тяжело оперся на стойку, будто еще чуть-чуть и он просто рухнет на пол, заколотит ногами и руками по паркету и продолжит истерично смеяться. Я откровенно не понимал причины его веселья, но его смех был настолько заразителен, что я и сам улыбнулся. И все же этот парень забавный, пусть и сумасшедший. По-хорошему его бы назвать Шляпником, но Фродо ему подходит больше: он такой же маленький и волосы его так же не поддаются гравитации. А тот парень, что сидит в углу барной сойки, должно быть Голлум, и ему плохо от того, что жалкий хоббит однажды забрал его кольцо.
— Меня Себастьян так же называет. Он постоянно пугается, когда я подхожу к нему незаметно, и причитает, мол: «ты слишком тихий, Фродо. Повесь себе на шею колокольчик».
Я часто заморгал и в недоумении повернулся к человеку-грибу, что тихо посапывал куда-то в складки своего гигантского костюма. Это, должно быть, и есть Себастьян, который на самом деле Голлум. Не знаю, с чего это я взял, но мне кажется, что этот незнакомец очень похож на парня, чье имя Себастьян. Прямо как у моего кота. Наверное, у него и характер такой же: все Себастьяны те еще придурки.
— А почему он в костюме гриба? — наконец поинтересовался я, вновь возвращая свой взгляд на бармена.
Блейн весело улыбнулся и заговорщицки наклонился вперед. Он поманил меня пальцем, и я не придумал ничего лучше, кроме как подчиниться и тоже немного наклонить голову. Он приблизился к моему уху и тихо прошептал:
— Это потому, что он в моем сне, и я могу делать все, что захочу. В прошлый раз он был в костюме пирата, но это не было настолько смешно, как в этот, понимаешь?
Я отрицательно помотал головой. Нет, вообще-то я ни черта не понимаю. Что еще за сон? Что за: «Я могу делать все, что захочу»? Что за чепуха? Да этот парень и впрямь чокнулся, не иначе. Интересно, как далеко отсюда находится ближайшая психиатрическая больница? Может, они пациента своего потеряли и забыли об этом объявить? А может это я не заметил объявлений типа: «Потерялся пациент, думает, что спит. Не опасен. Похож на хоббита, откликается на имя Блейн. Нашедшему просьба вернуть»? Что-то странное здесь точно происходит, и мне это не нравится.
Я немного отодвинулся от бармена и наградил его опасливым взглядом. Блейн на это отреагировал как-то совсем странно: он коварно улыбнулся и подернул своими густыми треугольными бровями. В другой ситуации я бы подумал, что он со мной заигрывает, но не в этот раз.
— Ты, между прочим, тоже мне снишься. Хотя это странно, обычно мне не снятся такие красавчики. Но я не против. Самое забавное во всех этих снах — это объяснять моим редким посетителям, что они всего лишь плоды моего воображения. Вот они тогда удивляются! Спорить начинают. Это тоже странно. Я ведь не просил их сниться мне, зачем же они тогда спорят?
— Стой, остановись! — взмолился я, тут же вскакивая со стула и громко ударяя дном еще полного стакана о гладкую поверхность барной стойки. — Это уже не смешно. Что значит «Тоже мне снишься?» Я, между прочим, настоящий! У меня и жизнь собственная есть. Я вообще сюда случайно зашел!
— Все вы так говорите. А потом оказываетесь снами. И ты всего лишь мой сон. Самый лучший сон. И что это за аргументы вообще? Ты сам прекрасно знаешь, что нашей памяти доверять нельзя. Я ведь сам мог придумать тебе твою жизнь, верно? И то, что ты сюда «случайно» зашел, тоже ни фига не случайность, а самый что ни на есть настоящий сон.
Фродо говорил настолько убедительно, что я и сам на мгновение подумал, что являюсь всего лишь плодом его больной фантазии. И сразу так дурно стало. Ну, сами представьте: в один момент вы просто понимаете, что вся ваша жизнь и не жизнь вовсе, а всего лишь придуманные кем-то воспоминания. И всего того, что было в детстве, не было никогда на самом деле. И вся несчастная любовь и все эти нерешаемые проблемы тоже всего лишь выдумка. От этого как-то не по себе, сразу теряешься, не понимаешь, радоваться тебе или плакать. Вот и я не понимал. Но мне захотелось доказать этому выскочке, что я настоящий. Что я, твою мать, никакая не иллюзия.
— Ах вот как? А я тебе сейчас докажу!
Перегнувшись через стойку, я схватил бармена за щеки и притянул к себе. Мои губы тут же накрыли его, впечатавшись в мягкую кожу болезненным поцелуем со вкусом виски. Это прикосновение длилось недолго, но настолько оно было потрясающим, что казалось, будто прошла целая вечность перед тем, как все закончилось. Я на мгновение даже забыл, зачем это сделал. А как вспомнил, так сразу же и цапнул Блейна за губу, да посильнее, чтобы знал, как меня сном называть! Тогда наш поцелуй приобрел металлический вкус крови, да и он длился мгновение. Вскоре все закрутилось, завертелось, и я вновь оказался посреди совершенно пустой улицы, на морозе, да без плаща. Все исчезло: дурацкая неоновая вывеска, настежь распахнутая дверь, жар помещения, вкус чужих губ, неподдающиеся законам физики кудряшки и гигантский гриб. А я вот остался. Хорошая новость, говорил же я этому треклятому Фродо: я — есть! Вот. Как-то так. А что, собственно, теперь? Ничего, пожалуй, раз бара нет. Самое время пойти домой и лечь спать, завтра, как ни как, у меня важная миссия: я должен в душе воспевать дифирамбы Гаге.
Уже дома я понял, что остался без своего любимого пальто. Я забыл его там, в несуществующем баре, на память о себе настоящем. Только грустно как-то: выходит это у меня галлюцинации были, а не у того парня за стойкой. И ведь это я сошел с ума, а не он. Или не сошел? По-хорошему, было бы неплохо забыть всю эту историю и позволить себе спокойно уснуть, но я продолжал рассуждать о том, какие все-таки у меня наглые иллюзии. Они и посмеялись надо мной, и плащ мной сперли. Если бы я знал, что галлюцинации стоят мне плаща, то никогда бы и ни при каких условиях не стал бы сходить с ума. Но я уже сошел, и пути обратно нет, ну ни как.
***
С того злопамятного дня прошла неделя, и я не раз ходил тем переулком, дабы убедиться, что стена, где еще недавно была вывеска бара, совершенно пуста. Я пытался доказать себе, что все-таки не сошел с ума, но получалось у меня не очень. Я уже настолько свыкся с ролью сумасшедшего, что совершенно не удивился, когда через неделю, где-то во втором часу ночи, вновь наткнулся на голубую вывеску бара. Я так сильно соскучился по обитателям этого странного заведения, что вошел туда, не раздумывая. Блейн, который все так же протирал стаканы, тут же встрепенулся и весело заулыбался. Он походил на маленького щенка, что, наконец-то, дождался своего хозяина с долгой командировки.
— Фарфоровый! Ты снова пришел! Я так рад. На твоем месте я бы не пришел. Или пришел, но не сразу, прямо как ты. Но желания возвращаться у меня бы не было.
Не успел я и сообразить, что происходит, как оказался в крепких объятиях бармена. Он оторвал меня от пола и закружил по огромному залу, при этом весело хохоча. Когда голова пошла кругом, я взмолился своему мучителю и попросил его отпустить меня, на что он ответил мне тихим фырканьем. Блейн еще немного покружился и, наконец, усадил меня на высокий стул.
— Я так рад, что ты меня укусил тогда!
Приподняв одну бровь, я недоуменно уставился на своего собеседника. Он точно двинулся.
— Тебе что, понравилось?
— Ни в коем случае. В смысле целуешься ты клево, а кусаешься вот больно. Я даже проснулся. Кстати об этом-то я и хотел тебе сообщить! От твоего укуса остался след. Самый настоящий, у меня до сих пор губа иногда побаливает. Ну, реально болит, в смысле не понарошку. Это же тогда все меняет!
— Прямо-таки все? Я, между прочим, сразу тебе говорил, — раздался голос из дальнего угла бара.
Я медленно повернул голову и увидел в конце барной стойки, на месте, где прошлый раз сидел гриб-переросток, молодого человека. Он был высок и хорошо сложен, у него были русые волосы и потрясающе-стройные ноги. Я знаю, потому что на парне не было брюк. Он был одет в белоснежную рубашку, поверх которой надет жилет и пиджак. На нем были желтые трусы с синими (вы серьезно?) бананами, а из обуви только кроссовки на босые ноги. Я уделил этому парню целую минуту своего драгоценного времени, после чего разразился громким хохотом. Шатен мое хорошее настроение не оценил, он лишь громко матюгнулся и отвернулся в другую сторону.
— А, не обращай на этого суриката внимание, он тот еще зануда. Послушай лучше меня. Я вот что тебе скажу: помнишь, в прошлый раз ты плащ свой оставил? В следующий раз, как я здесь оказался, я его надел, чтобы проверить кое-что. И у меня получилось! Наутро я проснулся в своей пижаме, а поверх нее был надет твой плащ, и губа была все так же укушена, чокнуться просто!
— Да не то слово! А мне-то каково? Сижу я, значит, в баре, а тут какой-то псих начал мне доказывать что я — сон. А потом БАЦ! И все исчезло. Вот что значит «чокнуться». А я ведь и правда подумал, что с ума сошел. Что бар этот придумал, а плащ просто посеял где-то. Но я вот до сих пор думаю, что ты галлюцинация. Если же нет, тогда объясни, что происходит вообще!
— Ну, как тебе объяснить… — Блейн закусил нижнюю губу и с опаской оглянулся в сторону Себастьяна, будто разрешения у него спрашивая. Парень без штанов же деловито закинул ногу на ногу и гордо кивнул, давая свое согласие. Будь на нем штаны, я, может быть, и поверил бы, что он важная персона, но, пока на нем трусы с синими бананами, это сделать чертовски трудно. — Ладно, давай по порядку. Сначала объясню, почему Себастьян одет как идиот. Это потому, что я идиот. Так он говорит. Но вообще Себастьян — мой лучший друг. Мы почти всегда вместе, не расстаемся даже во снах. Он снится мне часто и, почему-то, всегда в разной одежде. Наверное, это потому, что он и в реальной жизни меняет свои костюмы каждый день, но здесь другое. Здесь мой сон, и я могу делать все, что хочу. А соблазн поиздеваться над Себастьяном очень велик, особенно потому, что он не может знать, каким предстает в моих снах. Сны мне снятся часто, почти каждый день. Иногда их нет, потому что я либо слишком пьян, либо… либо просто пьян. Ну, или они вообще мне не снятся. Мне всегда снится то, как я работаю барменом, хотя в жизни я никогда ничем подобным не занимался и не занимаюсь.
Я кивал головой, тем самым показывая, что «ага, я внимательно слушаю, продолжай». В моей голове тысяча и одна мысль, но я не спешил их озвучивать: боялся, что запутаюсь еще больше.
— И ко мне в бар почти всегда кто-нибудь да заходил. Обычно это был кто-то один, но бывало и так, что компанией. Я угощал их выпивкой, затем объяснял, что они просто мои сны. А потом появился ты и доказал мне, что реальный. А, следовательно, все те люди, которым я говорил, что они мое воображение, тоже реальны. Неловко получилось, но чертовски весело. Правда, если они найдут меня вживую и вдруг вспомнят, что я и есть тот самый бармен из странного бара, то тогда уж точно не до веселья будет. Хочешь еще виски?
Я кивнул и глупо улыбнулся. В голове полная каша, но я не обращал на это внимание, предпочитая провести немного времени в этой реальности, где у бара самое идиотское название, самый очаровательный бармен с глупой улыбкой и самый ворчливый посетитель в лице полуголого Себастьяна.
***
С тех пор я появлялся в баре почти каждую ночь (работу-то никто не отменял). За это время мы хорошо сдружились с Блейном и Себастьяном, но, конечно же, в большей степени с Блейном. Он учил меня играть в бильярд и дартс, а я хвастался ему своими эскизами. У нас была настоящая идиллия, в которую, порой, вторгался сурикат в совершенно идиотских костюмах.
— Я тут понял, что ты спишь в том же часовом поясе, — заявил как-то я, медленно потягивая свой виски. — Или в соседнем. Но знаю я одно: в девять вечера бар не появляется, а значит, ты еще не спишь. Иногда он появляется в полночь, но чаще всего в час ночи.
— Ты прав. Или нет, я ведь могу оказаться совой, что перепутала день с ночью. И спать где угодно, хоть в Китае. Знать это ты наверняка не можешь, — Блейн забавно дернул бровями, и я не смог сдержать улыбки.
— Но это не меняет того факта, что у несуществующего бара все же есть свое точное расписание. А где ты живешь? Мы ведь могли бы встретиться, ничего в этом страшного нет. Вживую же болтать намного приятнее, чем во снах. Так мы могли бы видеться не только ночью, как тебе такая идея?
Бармен тут же замолчал. Он хмурился и смотрел на Себастьяна, что сегодня был одет в прекрасное короткое платье нежного бирюзового цвета. Сурикат посмотрел на Блейна в ответ и пожал плечами, как бы говоря «решать тебе». Но брюнет продолжал молчать. Мне вдруг стало не по себе от этой тишины, я неуверенно поерзал на своем стуле и завозился с пустым стаканом, в коем тихо брякали кубики льда. Неудобно вышло. Выходит, я на встречу навязываюсь, а он, видимо, и вовсе не хочет встречаться.
— Ладно, забей. Я поторопился. Мы знакомы-то всего три недели, неудивительно, что ты пока не хочешь.
— Прости, — искренне извинился Фродо, по-щенячьи смотря из-под бровей. — Я просто не уверен, что понравлюсь тебе.
— Как же ты мне можешь не понравиться, если уже нравишься? — недовольно зашипел я, не успев даже обдумать свои слова.
Их смысл до меня дошел не сразу. А когда дошел, я уже стоял на пустой улице и смотрел на голую стену. Блейн проснулся и просто вышвырнул меня из своего сна сразу же, как я признался. Это после почти месяца знакомства! Тяжело осознавать, что ты остался один из-за собственных слов. Но я подумаю об этом завтра, если сегодня ночью у меня получится уснуть.
Заснуть у меня получилось только под утро, из-за чего я пропустил время душа. Рейчел опередила меня и заняла ванную на долгих два часа, из-за чего я вышел из дома позже обычного. А потом в любимой кофейне меня встретила огромная очередь, конца которой из-за толпы не было видно. Я уже подумал, что день безнадежно испорчен, пока не увидел за одним из столиков высокого шатена с надменным выражением лица, а напротив него темные кудряшки, наплевавшие на гравитацию. Парни громко о чем-то спорили, но прекратили, когда Себастьян поднял свой взгляд и увидел меня. На его лице отобразилась гнусная ухмылочка, что вынудила Блейна обернуться. Наши взгляды встретились. Я, будто в замедленной съемке, наблюдал за тем, как брюнет медленно поднялся со своего места и направился в мою сторону. Мои ноги приросли к земле, я не мог пошевелиться, хоть и хотел пойти к нему на встречу.
— Привет, Фарфоровый, — весело проговорил Блейн. — Прости, что я тебя вчера выкинул. Просто все было так неожиданно. А теперь ты здесь. Не в моих снах, и все так реально. Прям… Вау.
— Да, ты тоже вау, — тяжело выдохнул я, только сейчас заметив, что задерживал дыхание.
Парень, что стоял сейчас передо мной, смущенно улыбался и отводил взгляд. У него были самые красивые глаза на свете и самая привлекательная улыбка. Не та, что в баре. Блейн был прав, когда говорил, что он во снах сильно отличается от того, какой он в реальности. Этот Блейн, живой и настоящий, казался мне самым милым и красивым парнем на свете. И я был готов поцеловать его еще раз, только теперь без укусов.
— Это, конечно, все прелестно: двое влюбленных встретились, но, ребят, давайте в другом месте. Я вот прямо вижу над вашими головами голубую радугу, что так и кричит: «Я геееееей». Давайте-ка найдем другое место, где вы сможете нормально поговорить, не наряжая меня в платья.
— Ты же говорил, что он не помнит твоих снов, — пробормотал я, неотрывно глядя в прекрасные глаза.
— Я тоже так думал. Но, как оказалось, он хороший… — так и не закончив одну свою мысль, Блейн тут же перешёл на другую. — Слушай, а это ничего, что я хочу тебя поцеловать?
— Черт, я уж думал, что ты не спросишь.
Обняв щеки брюнета ладонями, я легонько коснулся его губ, прильнув к нежной коже в чувственном поцелуе. В одно мгновение все вокруг исчезло: возмущенные посетители кофейни, растерявшейся Себастьян и смущенные бариста. Остались только мы вдвоем, в нашей реальности. Губы Блейна на вкус были как кофе с корицей. Он и пах так же. И как же было прекрасно осознавать, что в этот раз все по-настоящему, не во снах. Мы встретились в реальной жизни, и он стал моим сном. А я стал его. И в следующий раз уже нам обоим снился бар. Зал в баре был огромный, там стояли удобные диванчики и потрепанные столы для бильярда, а на улице тусклым голубым цветом мерцала вывеска. «Голубая радуга» снова открылась, но теперь там два бармена. А на Себастьяне были короткие зеленые шорты, высокие фиолетовые кеды и огромных размеров футболка, на которой был нарисован кривой символ нашего совместного сна. Эта чертова радуга была везде.
