Увольнительная

Всю дорогу от базы до Иерусалима они с Шаули продремали, привалившись друг к другу в забитом автобусе. На конечной станции по случаю пятницы тоже было не протолкнуться – солдаты-иерусалимцы съезжались на выходные из раскиданных по всей стране частей. Выбравшись из оживленно гомонящей толпы, они завалились перекусить в хорошо знакомую обоим забегаловку на улице Яффо. – Хорошо, но мало, – Леон кинул в рот оставшиеся от швармы кусочки мяса, доел сдобренную хумусом лафу и с сожалением глянул на быстро опустевшую тарелку. – Ну ты здоров жрать, – усмехнулся Шаули. – А мне в такую жару кусок в горло не лезет. – Можно подумать, у вас в Тегеране холоднее. – Да в том-то и дело! Надо мной, бля, все время отец с братьями потешались, они-то жрут, как ни в чем не бывало, а я ковырну – и все, сыт. – Зато экономия! – усмехнулся Леон. – А я наоборот, как приехали сюда, привык полуголодным ходить. Мамка у меня такая… Своеобразная. Пособие все просвистит за неделю, и сидим на одной картошке. Вот на что угодно спорить готов – сейчас приду домой, а там шаром покати, только булка заплесневелая и какие-нибудь йогурты просроченные. – А ты не ходи, – Шаули одним махом допил сок и поправил на плече «галил». – Мне и самому не охота. Я же у дядьки тут живу, а его хлебом не корми – дай меня куда-нибудь припахать. Горбатишься, горбатишься весь день, а потом сидишь и думаешь – нахуя вообще в увольнительную приехал. – Так жарко по городу шататься, – поморщился Леон. – Если не по домам, то куда? Шаули задумался на секунду и прищелкнул пальцами. – А давай в кино, а? До центра Беньяней Ха-Ума отсюда было рукой подать, дошли за каких-нибудь пару-тройку минут. Правда, к началу сеанса все равно опоздали – судя по табло с сегодняшней афишей, «Миссия невыполнима» шла уже почти полчаса. Нагнувшись к окошку кассы, Леон поинтересовался, есть ли еще места в зале. Немолодая короткостриженая женщина, чем-то похожая на Барышню, посмотрела на схему. – Сколько угодно! Зал почти пустой, фильм-то давно в прокате, кто хотел – уже посмотрели… Они переглянулись и принялись считать оставшиеся от обеда шекели. – Сколько билеты стоят? – снова склонился к окну Леон. Женщина вдруг разулыбалась и махнула рукой. – Для вас нисколько. Идите, ребятки, отдохните. Уселись на предпоследнем ряду – и видно хорошо, и звук не оглушает. Впереди маячили еще человек десять зрителей. На экране мельтешили погони, гремели взрывы и перестрелки, а с Леоном тем временем начало твориться черт те что. Он честно старался сосредоточиться на действии фильма, но вместо этого начал постоянно отвлекаться на Шаули. То пялился на его руки, сжимающие приклад пристроенного между ног «галила», то зачем-то разглядывал подсвеченный экраном породистый профиль с густо-щетинистым подбородком, то вдруг заметил, что их с Шаули колени и плечи соприкасаются – очень тесно соприкасаются, так что Леон даже сквозь плотное хаки чувствовал исходившее от Шаули тепло и терпковатый запах пота. Он попробовал переключиться на что-то, но эта попытка была лишь беспомощным лукавством перед самим собой – потому что по телу неостановимой волной разливалось знакомое томление, потому что все быстрее становилось дыхание и все сильнее – желание прикоснуться. Кажется, с Шаули происходило то же самое. Леон видел, как часто поднимается и опускается его грудь под расстегнутым воротом форменной рубашки, как он судорожно сглатывает и ерзает, пытаясь продолжать с невозмутимым видом пялиться на экран. Так они и сидели бок о бок показавшееся обоим бесконечно долгим время, задыхаясь от нахлынувшего возбуждения и упорно делая вид, что ничего не происходит. И в конце концов не выдержали – переглянулись, повернувшись навстречу друг другу синхронно, как умеют только близнецы. Рука Шаули тяжело легла ему на бедро, стиснула до боли, огладила, потом нашла ладонь Леона и потянула за собой, настойчиво впихнув в карман брюк, где за тонюсенькой тканью подкладки явственно ощущалось то, что за ней скрывалось, – упруго-твердое, очень горячее, отвечающее содроганием на каждое ласкающее касание Леоновых пальцев. – Кенарь, с-с-сука, у меня яйца щас лопнут, – выговорил, задыхаясь, Шаули. – Пошли, а? Подхватив свои «галилы» и вещмешки, они выбрались на прокаленную солнцем предвечернюю улицу. – Я уже хоть в сортире трахаться готов, – пробормотал Шаули, с досадой врезав кулаком по фонарному столбу. – Бля, даже повести тебя некуда, у дядьки в доме народу дохуя. – Да уж, за девушку меня выдать вряд ли получится, разве что я Эськино платье надену, – нервно рассмеялся Леон. – Слушай, а ведь сегодня пятница же, правильно? – Ну. – По пятницам у меня мамка допоздна на работе задерживается, а потом еще в баре с подругами сидит. Поехали ко мне! – и он решительно потащил Шаули к автобусной остановке. Через каких-нибудь десять минут они, не забыв запереть входную дверь изнутри, лихорадочно стягивали друг с друга одежду в крохотной квартирке Этингеров. – Трусы, бля, уже насквозь мокрые… – швырнув боксеры на пол, Шаули притянул Леона к себе и качнул бедрами, потираясь влажно блестящей крупной головкой о колом стоящий член, так что сладкое напряжение, копившееся в паху, едва-едва не перешло в неостановимый спазм оргазма. Вообще-то Леон не мог назвать себя скорострелом – на полчаса добротного траха с любой из тех сговорчивых веселых девчонок, что были не прочь скрасить солдатские выходные, его вполне хватало. Но на происходившее сейчас между ним и Шаули тело отчего-то реагировало так пугающе остро, что любая ласка грозила преждевременно привести к неизбежному мокрому финалу. Он еле сдержался, когда твердая, шероховатая ладонь Шаули несколько раз прошлась по стволу, оглаживая головку и слегка надавливая большим пальцем на уретру. – Я же кончу сейчас! – вцепился в руку, оттолкнул, задыхаясь. – А ты не хочешь разве? – Я хочу кончить, когда ты меня трахать будешь, мудак! – выдохнул Леон, чувствуя, как предвкушение того, что должно было вот-вот случиться, все сильнее охватывает его, туманит голову, заставляет кусать губы, пока Шаули, тоже весь в лихорадочном возбуждении, трясущимися руками размазывает по тяжело покачивающемуся, набухшему члену какой-то крем. Смазанный палец толкнулся в анус, покачался из стороны в сторону, задвигался, растягивая мышцы и заставляя Леона в нетерпении ерзать по постели. – Давай… Ложись на живот… – хрипло выговорил Шаули, нависая над Леоном. – Нет, я сам хочу все делать, сверху. – Блядь, ложись, я говорю, сверху тебе больно первый раз будет… – Ну и что… Я так хочу, – Леон толкнул Шаули в грудь, заставляя откинуться на постель, и оседлал его бедра, так что напряженный скользкий член оказался между ягодиц, и от этого ощущения, от жгучей смеси сильнейшего возбуждения, нетерпеливого любопытства и легкой боязни крышу срывало почище, чем от самого крепкого алкоголя. Он слегка приподнялся, обхватил твердый ствол, плотно прижав член к анусу, и, не спуская взгляда с затуманенного лица Шаули, чуть-чуть подался вниз. Этого оказалось достаточно, чтобы налитая крупная головка медленно скользнула внутрь неохотно раскрывающегося тела. На несколько долгих, болезненных мгновений Леон напряженно замер, кусая губы и легонько покачиваясь, от чего головка погрузилась еще глубже, и, наконец, со стоном опустился, ощущая, как горячая твердая плоть сантиметр за сантиметром входит в него, наполняя и растягивая так, что он забыл, как дышать. – Давай еще… Давай… Бля-я-я… – руки Шаули с силой надавили ему на бедра, заставляя сесть полностью, до упора, впустив в себя весь немаленький ствол, и тут же настойчиво потянули вверх. Каждое движение, даже самое незначительное, так болезненно-остро отзывалось внутри, что поначалу Леон двигался осторожно, словно бы с опаской, вслушиваясь в ощущения своего тела – саднящее жжение, переходящее в странное, ни на что не похожее чувство заполненности, заставляющее из раза в раз насаживаться все глубже и кусать губы, раскачиваясь на напряженно подрагивающем пенисе, и стремительно нарастающий жар, волнами разливающийся от паха по всему телу. Почти на самой грани, ощущая, как неимоверно сладкое напряжение усиливается, Леон, уже охваченный дрожью приближающегося оргазма, позволил Шаули рыком подмять его под себя, вминая в скомканную простынь и вгоняя размашисто, глубоко, до боли, до крика, до неудержимого мощного спазма, сотрясшего обоих. Когда в дверь начали скрестись ключом, а потом настойчиво забарабанили, они, размякшие и едва не уснувшие, еле успели натянуть трусы. На пороге была, конечно, Владка – шебутная, веселая и чуть-чуть пахнущая коньяком. – О, у тебя гости! – она с нескрываемым любопытством уставилась на Шаули, который, отвернувшись, судорожно возился с армейским ремнем. – Эй, как тебя зовут? Делать нечего, пришлось представить этих двоих друг другу. – Слушай, поздно уже, пойду я, – тактичный Шаули подхватил вещмешок и «галил». – Подожди, я тоже пройдусь немного, – Леон перекинул через плечо свой автомат, и оба шагнули к двери. – Леон! Он обернулся и вопросительно глянул на выглядывающую из квартиры мать. – Леон, гандоны не забудь купить, а то у этих педрил СПИД и мандавошки, небось, у всех! Короче, Владка была в своем репертуаре, оставалось только порадоваться, что Шаули не знает русского. У подъезда расстались. – Ну, до воскресенья, – Шаули хлопнул его по плечу, задержав ладонь чуть дольше, чем обычно. – До воскресенья. Улыбаясь, Леон проводил взглядом долговязую нескладную фигуру. Кажется, следующей увольнительной он будет ждать сильнее обычного…