В его коже

Фонограф, временами потрескивая и запинаясь, играл музыку в исполнении кого-то старого и, вероятно, давно умершего. Корделия сидела на полу у подножия шкафа Ангела, кутаясь в его белую рубашку. Лен и хлопок, мягкие на ощупь. Она готова была поспорить, что этот материал намного качественнее даже того, из которого были пошиты простыни на кровати ее детства. Она застегнула рубашку до середины, наслаждаясь нежным прикосновением ткани к коже и ощущая себя завернутой в кокон. Корделия еще раз нарушила все мыслимые границы личного пространства, покопавшись в шкафу, и улыбнулась, когда нашла там то, что искала. Она вытащила наружу кожаные штаны, одновременно гладкие и шероховатые под ее пальцами. Корделия иногда задумывалась, зачем Ангел их хранит, но никогда не спрашивала. Он все равно не ответит. Слишком не любит вспоминать о старых недобрых временах, как она полагала. Мистер Чувствительность. Корделия приблизила брюки к лицу и принюхалась. Ага. Они пахли мускусом и чем-то животным. Как и Ангелус в то мгновение на кладбище, когда повалил ее на землю, на волосок от того, чтобы впиться ей в горло. Ее соски напряглись, и она вздрогнула от этого ощущения, немного изменив позу так, чтобы ее бедра прижались друг к другу. В голове Корделии вспыхнула мысль, и, прежде чем она успела ее обдумать, она встала, продолжая держать кожаные штаны, и выскользнула из своих модных драных джинсов. Ощущение брюк Ангела, мягко обволакивающих ее ноги, пустило по коже мурашки, и она потянула брюки выше, вжимая их в промежность. Молния громко заскрипела, когда она потянула за язычок, и Корделия испуганно замерла, словно ожидая, что ее застукают, хоть и знала, что Ангел с Уэсом не вернутся до восхода солнца. Корделия застегнула брюки и позволила им обвиснуть. Они, конечно, были слишком большие и ниспадали мягкими складками. Но ощущение кожи брюк поверх ее собственной было почти тем же, как от самого Ангела, и, вау, это сводило с ума. Корделия снова вздрогнула, заводясь все сильнее и жалея, что у Ангела нет зеркала, в котором она могла бы себя увидеть. Вместо этого она подошла к его кровати и легла поверх одеяла. В офисе над квартирой не раздавалось ни звука, и в подвал не мог проникнуть шум улицы. С равным успехом сейчас могло бы быть четыре часа дня или ночи, она бы не угадала. В этой пещере Бэтмэна не было ни окон, ни часов, чтобы подсказать время. Конечно, для Ангела время не имело значения. У него был свой внутренний таймер, который говорил ему, когда на улице безопасно, а когда солнечно. Корделия слушала потрескивающую пластинку, позволяя музыке наполнять комнату. Она знала, что раньше, до обращения, Ангел был типичным бабником, околачивающимся в барах, и поэтому, наверное, сохранил страсть к старой музыке после смерти и перерождения. Корделия заметила, что Ангел слушает свои записи после редких визитов Баффи или особо неприятных столкновений с Вольфрам и Харт. Она полагала, что это его способ успокоить животное, живущее внутри него. Успокоить злобного бездушного монстра, штаны которого она сейчас надела. Корделия погладила себя по животу, не прикрытому полурасстегнутой рубашкой. Между ног становилось все теплее, и она остановила прикосновения, опустив руку на пояс. Ее твердые соски терлись о хлопок рубашки, покрывала пахли Ангелом, ощущение его кожаных штанов стало просто невыносимым, и Корделия не выдержала, расстегнув их и скользнув пальцами в ширинку. Это не заняло много времени, она никогда не стеснялась делать то, что заставляло ее чувствовать себя хорошо, и уже через несколько минут, широко распахнув глаза, уставилась в потолок, постанывая от удовольствия и немного дрожа. Когда волна наслаждения схлынула, она медленно перевернулась на бок и свернулась в клубочек, чувствуя себя опустошенной и уязвимой. Время остановилось для нее, пока она лежала. Наконец, Корделия встала, сняла его одежду, аккуратно убрала ее в шкаф и переоделась в свою. Она убрала пластинку в обложку и поставила на полку, потом выключила проигрыватель. Все снова было на своих местах. Корделия поднялась на лифте в офис. Конечно, она не могла заметить скрытую в тени фигуру Ангела, стоявшего на лестнице. Он вышел из своего убежища и наблюдал за поднимающимся лифтом, зная, что не сможет проследовать за Корделий в рассвет.