Сожаления

— Прости меня, Макс, я так сожалею... Втянуть носом прохладный осенний воздух, посмотреть на светящийся в темноте дисплей и начать заново. — Прости меня, Макс, я так... Ему слышится шорох листвы под чьими-то уверенными тяжелыми шагами. Нет, Джефферсон не мог найти его настолько быстро, ещё должно остаться время на то, чтобы предупредить Максин Колфилд, время на то, чтобы рассказать ей о том, насколько он сожалеет о... Рейчел? И даже в мыслях знак вопроса, потому что Нейтан не уверен, что дело только в этом. Дело не только в Эмбер. Он был влюблён? Из горла рвется смешок — психопаты, в добавок разрушившие себя наркотической дурью не способны любить. Это смешно. Но всё же... из любых правил существуют исключения и вот... Он хотел как лучше. Он хотел сделать из Эмбер свою Музу по рецепту Марка Джефферсона. Дрянной рецепт оказался. И больно, когда погибают Музы. По твоей вине погибают. И так легко слететь с катушек... что он и сделал. Гнев, агрессия, все эти попытки заменить Эмбер кем-то. К примеру, синеволосой незнакомой девчонкой, которая оказалась «совсем не тем». Лекарства от боли изобрести не удалось, к тому же из-за этих экспериментов он попал на шантаж. Так глупо. А ещё он встретил странную Максин Колфилд, так похожую на Рейчел Эмбер, что аж тошнило. От страха и воспоминаний, от напоминания о собственном несовершенстве, гнили, никчёмности в сравнении с ней. Нервы Нейтана сдавали всякий раз, как только он сталкивался с ней, как только пересекались их взгляды. Для него — пыткой. И так хотелось коснуться её, хотя бы мельком, что он и пытался сделать, практически каждый раз прерываемый кем-то. И Нейтан ненавидел себя за слабость и эти проблески влечения. И он пытался ненавидеть Макс Колфилд тоже. Представлял её в тёмной комнате в роли модели, а себя в роли фотографа. Представлял для неё ту же участь что и для Эмбер, но... всё это было далеко от ненависти. Всё это называлось по другому. Макс Колфилд — не Рэйчел Эмбер. Макс Колфилд — лучше. И он хотел, чтобы она никогда не попадала в тёмную комнату. И он желал, чтобы чёртов Джефферсон обломился со своими извращенными планами. Только не с Колфилд. Ты не станешь её фотографом никогда, урод. Беги, Макс. Спасайся. И знай, что я сожалею... И знай, что я испытываю к тебе много больше того, что испытывал к Рэйчел. И это ужасно для тебя. И прекрасно для меня. Не так страшно умирать видя в каплях дождя твой силуэт. Зная, что получив это сообщение ты простишь, ведь ты такая хорошая, Макс. Нельзя быть такой. И этого он не произнесёт вслух никогда. Слишком сложно. «Прости меня, Макс. Прости, прости, прости...» Эта фраза барабанной дробью звучит в ушах Макс, когда она на полной скорости гонит по ночной дороге на угнанном авто. Джефферсон говорил в прошедшем времени. Он утверждал, что Нейтан... Она упрямо вытирает бегущую из носа струйку крови рукавом — время отмотано назад, но достаточно ли далеко... Страшно опоздать. Она так хочет помочь. — Нейтан? — она переходит на бег едва завидев его стоящим у старого дерева. О нет. Как он вообще на ногах держится? — Ты пришла, — пристальный взгляд светлых глаз убийцы. Необходимо помнить, сколько зла причинил Нейтан. И дать бы ему пощечину, но разве лежачих бьют? — А Джефферсон промазал слегка. Оставил нам время для... — Нейтан... — молчи, береги силы, не нужно, — всего этого она не произносит, прерванная его ладонью на своих губах. — Тсс, Макс, всё нормально, — он крепче зажимает кровоточащую рану. Слишком близко к сердцу. С таким огнестрелом не выживают. Но что-то его держит. Вернее кто-то. Несложно догадаться, кто именно. Она всё исправит. Она сможет. Нейтан Прескотт заслужил тюрьмы, но не смерти. Только не так. А на щеках дождь, ведь не время плакать. Она не может плакать по прогнившему насквозь психопату. В его сердце копошатся черви должно быть. Она не грустит, но... — Ты простила меня, Макс? Скажи. Скажи это. Пожалуйста... Пальцы стискивают её запястье. И мёртвая хватка в скором времени перестанет быть просто речевым оборотом. Сердце пропускает удары. Она не хочет для него такой участи. Она отмотает назад. Она остановит Джефферсона. А ещё она забудет неестественно-яркую синь его глаз, которая особенно выделяется на бледном лице. Она вычеркнет из памяти выражение в них застывшее и хриплый шепот его губ... — Я простила тебя, Нейтан, — она касается губами его ледяного лба. Порыв холодного ветра особенно сильно бьёт по лицу. Пощечиной. — Нейтан? Молчание. Она с трудом высвобождает руку из его захвата. Смотрит в застывшие глаза. И ты прости мир, Нейтан, за то, что не понимал и отталкивал тебя. За то, что судьба твоя сложилась так... паршиво. Нет, это не слёзы. Это всего лишь дождь. Обилие собственной крови и мирок разбившийся на миллион осколков не станет для неё помехой. Макс отмотает назад и передаст прощение живому раскаявшемуся мальчику.