***
Несколько дней спустя, Ёнедзава Замок произвёл на молодого ёкая очень хорошее впечатление. Добротная каменная насыпь, близость воды, и крепкие стены говорили о том, что это сооружение сделано на совесть и явно давно. Легко запрыгнув на ограждение чуть в стороне от ворот, он осмотрелся, безошибочно нашёл по запаху помещения кухни и направился в их сторону. Было уже довольно поздно, и свет горел только в здании для прислуги, да в сторожках. Большинство обитателей замка уже спали, поэтому до запасов продовольствия можно было добраться, практически не таясь. К тому же, тяга к приключениям, которая проснулась ещё на земле Дэва, никак не хотела засыпать, поэтому Нурарихён спокойно раздвинул сёзди и принялся шарить по донабэ|2|. Почти сразу же были обнаружены рис и маринованные овощи, а в кладовой, вырытой в земле, нашлись как копчёные, так и солёные мясо и рыба. Ёкай остановил свой выбор на мясе дикого гуся, как на продукте, который в крестьянском доме редко встретишь. Стоило побаловаться вкусненьким, пока была возможность. Побаловаться он хотел бы и с трубкой хозяина замка, по большей части из-за жажды острых ощущений, поэтому, доедая свой нехитрый ужин, и попутно думая, чем бы его запить, Нурарихён прикидывал в уме план дома. В таком большом поместье наверняка куча ловушек, в которые даже аякаси попасть было бы неприятно. Кроме того, здесь должны быть и те противные о-фуды против таких как он, даже если сами хозяева не очень-то верят в то, что аякаси существуют. Ну, ничего, главное найти покои главы, они должны быть в самом сердце главного дома, или, на крайний случай, с южной стороны. Северные покои в этих краях было принято отдавать женщинам — уж это ёкай знал наверняка. О хозяевах замка Нурарихён знал только то, что их клан живёт на этой земле давно и очень известен и уважаем, по крайней мере, среди крестьянского и самурайского сословия. От еды его отвлёк скрип половицы|3|; едва Нурарихён успел обернуться, как сёдзи на кухне раздвинулись, пропуская тусклый свет с улицы. Он от удивления даже челюсть уронил, рассыпая рис на пол — в дверях стоял ребёнок. Взъерошенные волосы, закрывающие пол лица, небрежно наброшенное на плечи хаори поверх белого кимоно, и пронзительный взгляд серого глаза — мальчик был похож на аякаси даже больше, чем сам Нурарихён. Хотя причёска у ёкая была более умопомрачительной. Мальчишка брезгливо поморщился, бросив взгляд на высыпавшийся рис, но, вопреки ожиданиям, не стал паниковать. Блеснуло лезвие танто, и он встал в довольно неплохую для ребёнка стойку. — Ты кто такой? — его голос был таким же спокойным, как и лицо, казалось, что присутствие лохматого мужика, в полной темноте поедающего еду на кухне посреди ночи, его ни капельки не взволновало. Будто он каждый день нечто подобное видит. Обычно Нурарихёна раздосадовало бы такое откровенное пренебрежение, однако, вытерев рот и грустно посмотрев на то, что из него выпало, он и сам сделал вывод, что выглядит довольно жалко. Ребёнок ждал ответа и почему-то не звал охрану. И вряд ли потому, что считал, будто справиться сам. Нурарихён довольно ухмыльнулся. — Налей мне саке, малыш, и, может быть, я не скажу взрослым, что ты бродишь ночами. Мальчишка нахмурился и поджал губы, исходя из чего ёкай сделал вывод, что попал в яблочко. — Ты слишком дерзкий как для вора, не находишь? — А я и не вор, — Нурарихён поднялся на ноги, заставив ребёнка сделать шаг назад. Небольшой шаг назад, как ногами, так и душой — он сразу почувствовал страх, который начал зарождаться в человеческом отпрыске. Отличная должна выйти закуска, если правильно приправить. — Я — аякаси, большой и страшный. Вот я поел рис, а теперь хочу свежего мяса... Дашь попробовать свою печень или мне самому её взять? Мальчишка, вопреки ожиданиям, испугался не особо сильно, только нож покрепче сжал, твёрдо намереваясь не сдаваться без боя. Нурарихён чувствовал его страх, но это было скорее опасение, которое присуще каждому здравомыслящему существу. «Какой странный ребёнок, другие дети уже бы убегали, сверкая пятками, а этот...» — Не веришь, значит. А зря-а-а, — последнее слово ёкай произнёс, растворяясь в воздухе и наблюдая, как у ребёнка от удивления меняется выражения лица. Хорошая приправа — удивление, особенно когда смешивается со страхом. А когда он возник у мальчишки за спиной и мягко положил ему ладонь на голову, то почувствовал, что нашёл нечто действительно удивительное. Ребёнок боялся, осознавая, что столкнулся с кем-то могущественным и опасным, но это страх не был тем самым, от которого у людей сводит ноги. Это было похоже на восхищение, и Нурарихёну оно пришлось по вкусу. — Ого, а ты хорош, мальчик. Спасибо за еду, — пропел ёкай ребёнку на правое ухо, наклонившись к нему. Мальчишка тут же дёрнулся в сторону, поворачиваясь к противнику лицом, но Нурарихён успел первым. Он схватил лицо ребёнка ладонями, весело рассмеялся и убрал спадающие волосы. Смех застрял в горле как ком. Теперь мальчик смотрел на него действительно испуганно, а единственный его глаз наполнялся слезами. Он сдерживался, чтобы не заплакать, но готов был сорваться в любой момент. Лезвие ножа подрагивало в его руках и всю уверенность как ветром сдуло. — О... ого... — только и смог сказать Нурарихён, отпуская ребёнка. Мальчишка тотчас же отвернулся, поправил волосы как были и утёр слёзы рукавом. — Эй! Я просто дурачился, так что ты не реви, ладно? Я ж не знал... — Я не реву! — крикнул мальчик, рванув в сторону выхода. — Исчезни! — Эй, подож... Ай! Ребёнок, пробегая мимо, внезапно ударил ёкая ногой по колену, пребольно ударил, явно со знанием дела. — Ууу, как больно-то... Вот противный мальчишка, — Нурарихён раздосадовано потёр рукой коленку и выпрямился. — Ну, теперь-то мне этот замок точно вовек не забыть. О людях ёкаи знают только то, что непосредственно их касается, как каппа знает, что они стирают одежду в реке или как цукумогами знает, для чего был создан предмет, в котором он живёт. Ёкай, ворующий еду и курящий чужие трубки знал, что люди готовят и чего боятся. Один из самых сильных людских страхов — это страх физического увечья. Такой страх ему встречался часто, особенно, когда он сам пугал людей своим неожиданным появлением. «Бери что хочешь, только не трожь меня!» Ребёнка, судя по всему, тронул не ёкай, а болезнь, но понять его Нурарихёну, у которого любая рана заживает моментально, и которого попробуй ещё задень — непростая задача. Вот только мальчишке от этого точно не легче, хотя кто их — людей — разберёт. Нурарихён захлопнул снова двери сёдзи и принялся искать на полках кухни саке или хотя бы чай. Еду и короткую беседу хотелось запить, как кисло-солёные умэбоси|4|. Впечатлений действительно было много, но особенно ярко в памяти отпечатается именно тот короткий миг Трепета, подаренный ему этим ребёнком.***
1594 год, Ёнедзава Он появился в замке на закате, легко перемахнув с ограждения на крышу конюшни. Строение традиционно располагалось довольно далеко от ограды, чтобы в замок труднее было проникнуть, но для опытного синоби это проблемой не было. Впрочем, вторженец и не был синоби, да и человеком, в общем-то, тоже. Копна светло-жёлтых волос мелькнула в лучах заходящего солнца и женщина, подметавшая двор, устало протёрла глаза. Нурарихён улыбнулся с людской беспечности и решительно двинулся в сторону кухни, намереваясь снова полакомиться в этом заведении совершенно бесплатно. По пути к замку он слышал, что молодой глава клана Датэ отправился на войну за море, как и многие другие даймё страны. Это имя и название замка вызвало некоторую ностальгию — ведь это было его первое яркое воспоминание, которое он осознанно для себя создал. Именно здесь он впервые вкусил Трепет — лучший из всех видов Страха, на которые только способно человеческое сердце. Интересно, как там тот странный мальчишка, ударивший его на прощание? Наверняка уже вырос и стал самураем. Нурарихён понятия не имел, сколько лет уже прошло, ведь для аякаси даже столетие пролетает быстро. Он всё так же остаётся молодым, полным сил и желания поесть, выпить и сделать какую-нибудь мелкую пакость ради забавы. Несмотря на ранее время, на кухне было пусто. Нурарихён разочарованно вздохнул — даже напугать некого. В помещении царил лёгкий беспорядок, видимо в отсутствие главы женская половина дома расслаблялась. В горшке нашлось немного риса и странно пахнущей массы из бобов|5| — вот такого кушанья ёкай ещё никогда не видел, поэтому счёл нужным тут же попробовать. Масса была липкой и тягучей, с довольно резким вкусом, поэтому Нурарихён попробовал добавить к ней рис. Вышло очень даже сносно, поэтому ёкай плюхнулся на пол и принялся кушать, привычно обшаривая глазами кухню в поисках выпивки. Его взгляд упал на лежащий на полу пучок рисовой соломы, на котором виднелись следы засохшей бобовой массы. От пучка исходило очень слабое, но ёки, заинтересовавшись, Нурарихён взял его в руки, чтобы рассмотреть. — Похоже, цукумогами. Солома была сухая, а исходящее от неё ёки, почувствовав присутствие более сильного ёкая, усилилось. — Воды-воды-воды-воды... — слабо шептало оно, и Нурарихён, положив пучок обратно на пол, щедро плеснул на него водой из кадки. Жалко, что ли?