Солнце алеет Над горой Нэдзирэмэ Предчувствуя кровь…
На смену знойному дню приходил вечер, пока ещё томный и вязкий, не освободившийся от всей тяжести дневной жары. Однако ясное небо с редкими перьями облаков обещало свежий вечер и блаженно прохладную ночь. Золотистые лучи заливали горные склоны, поросшие бамбуком у подножия гор и соснами — у вершин. Солнце медленно клонилось к горизонту, наливаясь алым, и что могло бы насторожить внимательного наблюдателя: в воздухе не было ни малейшего намёка на ветер. Воспитанник Гьюки, Медзумару, расположившийся в ветвях одной из сосен, внимательным наблюдателем точно не был — он удобно устроился на раскидистом суку и сладко спал, видя во снах что-то явно очень приятное. На лице Медзумару красовалась рассеянно-довольная улыбка. Впрочем, вскоре сон его был бесцеремонно прерван. В бок жестоко впечатался дзори. Кто мог столь грубо обойтись со спящим, Медзумару понял сразу. — Годзу! — проныл он, почёсывая украшавший голову коровий череп. — Ты зачем? — А ты зачем тут сидишь? — на точёном, хоть и юном лице Годзумару не было заметно ни малейших признаков раскаяния. Напротив, старший и воспитанников Гьюки был зол и чем-то встревожен. И даже не злораден, как порой бывало, когда он решал неласково подшутить над названным братом. — Ты чего тут дрыхнешь, когда тебе надо за территорией приглядывать? Ты что Гьюки-сама скажешь, если проворонишь чего-нибудь, как тенгу с ветром в голове вместо мозгов?! От суровой отповеди Мездумару моментально проснулся и огляделся. Нарушителей нигде не увидел, впрочем, и не особо рассчитывая. Но тревога Гоздумару ему передалась. — А что случилось? Спокойно же всё… — озвучил он последнюю информацию, которой владел. — Это пока не случилось, — вздохнул Гоздумару, — и пока спокойно. Пошли. Он стремительно перепрыгнул на соседнее дерево, и Медзумару не оставалось ничего другого, как отправиться следом. — Смотри, видишь, во-о-он тот, высокий, — Годзумару указал на крутую лестницу, выбитую в склоне горы, — по ней поднимался человек. На первый взгляд, человек. А уточнение о росте было даже лишним, потому как незнакомец был один. Как в верхней части лестницы, так и в нижней, больше никого не наблюдалось, а с того места, где засели юные ёкаи, вид на подъём открывался превосходный, к тому же заросли бурно расплодившейся тут криптомерии давали превосходное укрытие. — Вижу, — протянул Медзумару, — мужик какой-то. С чего ты взял, что он нарушитель? Может, он потерялся или звезды посмотреть хочет? Вдруг у него вообще тут это, — он некоторое время молчал, подбирая верное слово. Лексикон у юного ёкая был небогат, — свидание? — Тургруппы ни сегодня, ни вчера, ни два дня назад не было, — уверенно сообщил Годзумару. — И только совсем потерявший голову влюблённый мог назначить своей пассии свидание на горе с самой дурной славой на всём острове. — А вдруг они эти, как сейчас называют, экстремалы… — уже почти безнадёжно предположил Медзумару. По большому счёту, он уже понял, что Гоздумару притащил его сюда не просто так и что чем-то этот незнакомец сумел заинтересовать и встревожить названного брата. Так что возражал ему больше по привычке, вступаясь за свою лень. С другой стороны, он уже чувствовал поднимавшееся в душе желание устроить вторженцу какую-нибудь пакость, лучше всего — кровавую. Они давно не развлекались, и Медзумару успел соскучиться по бурным разборкам. Конечно, сам он был не ахти каким бойцом, но брать других под контроль умел отлично, а финальные штрихи наносил своей катаной Годзумару. Или не катаной. Ну, это уже как повезёт. — А ты принюхайся, — нехорошо усмехнулся Годзумару. Медзумау нахмурился, но совету последовал. В отсутствие ветра потребовалось некоторое время, чтобы уловить запах, который ни с чем невозможно было спутать: застарелый пот, разложившаяся кровь, гниль… Сочетание человеческого и нечеловеческого… — Ох ты… — протянул Медзумару. — Ага, — кивнул Годзумару. — Чужой ёкай на нашей территории, без доклада, и Гьюки-сама нам ничего не говорил о том, что ждёт гостей. А те, кто приходят в гости сами, либо говорят на границе «Здрасте», либо… — улыбка из просто нехорошей превратилась в оскал, — нам самим придётся выяснить его цели и клановую принадлежность. Надеюсь, он будет сопротивляться. Медзумару подобная раскладка вполне импонировала, так что он только улыбнулся в ответ. Не менее кровожадно. И рванулся вперёд прямо через кусты. Но далеко уйти не смог — Годзумару проворно ухватил его за шиворот и вернул на место. — Куда собрался, костяная твоя башка!? — зашипел он и присел пониже, наблюдая сквозь ветки за реакцией незнакомца. Но тот, кажется, не услышал их возни. «Разиня бестолковая, — выбранил Годзумару уже его, — И таких шлют в шпионы? Никакого профессионализма…». — Ээээ, выяснять… — недоумённо ответил Медзумару, когда названный брат убрал, наконец, руку с коровьего черепа. — Ну, он и скажет тебе, что заблудился, или ещё чего… Недавно стал ёкаем и порядков не знает, и вообще «сами мы не местные», или чего-то в этом духе. Короче, дураком прикинется, — Годзумару нахмурился. — Надо бы его спровоцировать. — Чего?! — Дай подумать. Какое-то время они молчали. Гоздумару думал, а Медзумару ждал, что он, наконец, придумает, а самому ему пришла мысль, что можно бы было и подремать в ожидании. А что, тут в зарослях удобно… Только косые солнечные лучи прямо в глаз бьют… Но это не проблема, можно череп чуть потянуть… И ещё вот под этот ствол заползти… Увы, примерно в этот момент Годзумару определился с дальнейшим планом действий. А поскольку предполагавшееся кровавое веселье пропустить не хотелось, пришлось слушать. — Смотри, эта лестница поворачивает в долину, где есть замечательный пруд. Там ещё склон такой неровный, как раз от тропы, что над ним нависает. Обернись, изобрази, что грохнулся, и вообще весь такой красивый и беспомощный, слёз добавь там… крови немного подпусти… Короче, несчастная бедная девица, попавшая в беду. Если у него какая дрянь на уме — точно не устоит. А как коготки покажет — мы и свои выпустим… — Оборачиваться… — Медзумару чуть приуныл, так как превращаться в женщину не любил и не хотел. Но наткнувшись на ледяной взгляд синих глаз названного брата, смирился, хотя в последний раз попытался его переубедить. — Может, я его лучше под контроль возьму? Но Годзумару решительно отмахнулся. — Нет, это просто ничего не даст. К тому же он ёкай и может почувствовать. Так что давай перекидывайся и вперед.***
Можно ли мимо Девы прекрасной пройти, Чьи мокры рукава
Каварета Сейшин преодолел последний пролёт выдолбленной в горном склоне лестницы и огляделся. Направо не пойдёшь — продолжение горы, а чуть сверху буйные заросли криптомерии, в которых, похоже, засели какие-то звери. Некоторое время назад ёкай слышал там какую-то возню. Что ж, животных можно было понять, зной лишь чуть-чуть отступил, и тень густых зарослей в такое время была для многих желанной. Вперёд шла тропка, поначалу — ровная, но далее обещавшая новый подъём, да ещё и на запад. Если пойти туда, то солнце будет светить прямо в глаза. Сейшин скривился. Он не любил солнце. Долгое время проведший в тесном и тёмном глубоком колодце, прежде чем хозяин, наконец, выпустил его оттуда несколько дней назад, ёкай совершенно отвык от яркого света и на охоту мог выйти только вечером. Правда, охотиться его послали в какое-то совсем глухое местечко. Окрестности горы Нэдзирэмэ оказались поразительно безлюдными. В голове проклёвывались ростки воспоминаний, название было смутно знакомым, но сосущий голод, жажда крови не давали сосредоточиться. А ещё раздражал брючный костюм с пиджаком — пришлось надеть вместо привычной юкаты, чтобы не привлекать внимания. Это тоже изрядно отвлекало. Налево, собственно, под той западной тропой, что так Сейшина не радовала, раскинулась долина, поросшая зарослями бамбука. Из-за них доносился плеск воды, а ещё звучал голос — то ли женский, то ли детский плач. Поначалу Сейшин решил, что это у него от голода начались галлюцинации. А что? Почему у цукумогами не может быть галлюцинаций? Раз уж голод они испытывают и очень даже. Аж в животе урчит. Но новые всхлипы развеяли сомнения, кто бы ни скрывался за бамбуком, это было наяву. Сейшин подобрался, оскалился, в предвкушении его глаза загорелись красными огоньками, но через миг он сам себя одёрнул и вернул человеческий облик. Меньше всего ему было нужно, чтобы издали увидав его клыки, когти и горящие красным глазищи, добыча убежала и спряталась. Ищи её потом, как ветра в поле. Ветра к слову не было. И Сейшин подумал, что в кои-то веки ему повезло. Исходивший от ёкая запах гнили спрятать было невозможно, и поправку на ветер во время охоты приходилось делать всегда. За бамбуком Сейшину предстало чудесное зрелище — на берегу пруда, в росчерках тени и золотого света плакала юная девушка, почти девочка. Ёкай затруднялся сходу определить её возраст. Прелесть незнакомки настолько захватила его, что он даже на какое-то время забыл про голод, вновь становясь тем, кем был когда-то — утончённым аристократом, ценителем прекрасного. Волосы цвета воронова крыла, поднятые в высокую прическу, позволяли разглядеть восхитительную линию белой шеи, подчёркнутую отстающим воротником кимоно. Да, она была в кимоно, а не в современной ужасной и неудобной одежде, оставляющей от традиционной женской грации одни воспоминания. Шафрановый цвет кимоно подчёркивал фарфоровую бледность кожи, не нуждавшейся в пудре, а рукава открывали восхитительно тонкие запястья. Потом взгляд Сейшина упал на ноги незнакомки, отметил, что лодыжки не менее тонки и прекрасны, а через миг настигло осознание, что кимоно прелестницы порвано, сама она запачкана кровью из многочисленных царапин и вообще заливается слезами. Ёкай оценил диспозицию и отметил крутой, каменистый склон, отходящий от верхней тропы... Неужели она упала? С такой высоты? И как ничего себе не сломала? Или всё-таки сломала? Он повнимательнее пригляделся к её ранам, и тут о себе напомнил голод. Сломала или нет, но на счастье Сейшина она жива, что делает её более ценной и питательной добычей, которая, к тому же, вероятно, не сможет далеко убежать, даже если захочет. Прекрасно, он одёрнул пиджак, поправил брюки, стряхнул с рукава пылинку, расправил воротник рубашки и направился к незнакомке в драном шафрановом кимоно. Когда Сейшин вышел из зарослей, на него уставились прекрасные, заплаканные, наполненные страхом глаза, дивного, хоть и не привычного орехового цвета. Незнакомка отпрянула, хоть Сейшин и был ещё далеко. Также он заметил, что та берегла правую ногу. И впрямь не сбежит! — Кто вы? — спросила она мелодичным дрожащим голосом. — О, я всего лишь проходил мимо и услышал, что кто-то плачет в глубине бамбуковых зарослей. Чем я могу помочь тебе? — он вовремя прикусил себе язык, потому как собирался добавить «прекрасная незнакомка», однако, сейчас это было бы лишним. Ещё примет за какого-нибудь маньяка? Ох уж это новое поколение! Не понимает традиционной вежливости! — Я шла по тропе, — принялась рассказывать красавица, — но оступилась, камень выскочил из-под моего дзори, я потеряла равновесие и упала… И, кажется, повредила ногу… — она поспешно прикрыла лодыжки подолом, увидев, как жадно Сейшин на них смотрит. «Как она прелестна», — восхитился он, впрочем, вновь мысленно обругав себя за невоздержанность. — Возможно, я смогу помочь тебе, — произнёс он, почти мурлыча. — Я врач, — бессовестная ложь, — если там вывих, то его можно вправить, а если перелом, то нужно перевязать. Этим его знания о медицине исчерпывались. Даже теоретические. — Ох, ну если вы и вправду доктор… то я была бы вам благодарна, господин. Получив разрешения, Сейшин поспешил к ней, едва не запрыгал с кочки на кочку напрямик через пруд. Красавица, продолжая прикрывать лицо рукавом, улыбнулась — кровожадно и предвкушающе. Достигнув цели, Сейшин склонился над незнакомкой, до чутких ноздрей донёсся запах крови, и голод вошёл в полную силу. Глаза Сейшина налились алым светом, руки обзавелись длинными звериными когтями, клыки удлинились. Ёкай бросился на свою жертву. Когти сомкнулись на пустоте, а в лицо ударило что-то твёрдое. Из глаз посыпались искры, сознание на миг затопила темнота, а через миг он услышал высокий издевательский хохот. Когда зрение, наконец, сфокусировалось, Сейшин взвыл. Давешняя красавица обзавелась крайне необычным украшением — её голову, бросая зловещую тень на лицо, венчал коровий череп, именно им, похоже, цукумогами и стукнули, вон, даже кровавое пятно осталось. И вообще девочка превратилась в мальчика, совершенно здорового и с кровожадной усмешкой на лице. Из тени черепа горели алые уголья глаз. — Ты что на нашей территории забыл, дядя? — спросил мальчик. Мальчик, несомненно, был ёкаем. И тут Сейшин вспомнил, что существовала ни то сказка, ни то быль, ни то кайдан о ёкаях, умевших превращаться в прекрасных женщин, и таким образом заманивавших в свои сети неосторожных мужчин. Попался, так попался, похоже, охотник и жертва поменялись местами… Впрочем, названный Сломанным Духом не торопился сдаваться. — Умри, щенок! — и бросился на мальчишку, со всей силой полосонул когтями, но тот легко увернулся. — Инугами не держим, извини! — хохотнул он и отпрыгнул еще на пару шагов. — Значит, не скажешь, кто и зачем тебя послал? — Я убью тебя! Обманщик! — Рывок, удар, ещё! Чтобы наверняка. Они уже отдалились от берега пруда. Стебли бамбука падали под ударами бритвенно острых когтей, но проворного мальчишку не удалось даже задеть. Он не атаковал, только уворачивался, издевательски комментировал действия Сейшина, хохотал, хихикал, а также вновь и вновь спрашивал о хозяине. Внезапно плечо пронзила невыносимая боль. Перед глазами заплясали черные и багровые пятна, Сейшин завыл, коснулся плеча, и понял, что руки у него больше нет, а из ровного среза хлещет кровь. Зрение восстановилось, и он увидел, что у его ног лежит отрубленная рука. Под ней стремительно натекала багровая лужа. Резко обернулся: ещё один мальчишка, постарше и без черепа на голове. Хакама, малиновое косодэ, шарф, а в руках — окровавленная катана. На красивом лице хищный оскал, в голубых глазах алые искры. Он поднёс клинок к губам и слизал кровь, но через миг скривившись сплюнул. — Гнилая дрянь. Боль и гнев затмевали разум Сейшина, он хотел убивать. Порвать своих обидчиков, уничтожить тех, кто лишил его трапезы и сорвал планы хозяина. А теперь покалечил и издевался. Вторая рука у Сейшина ещё оставалась, и она была по-прежнему смертоносна. Одним прыжком Сейшин достиг мальчишки с катаной, ударил — наискось, снизу вверх, он знал, что клинком такой удар парировать сложно. Но противник справился. Когти заскрежетали о сталь, брызнули искры. Если бы у Сейшина была вторая рука, он мог бы ударить тут же, пока клинок и когти сцеплены, пока пытаются передавить друг друга. Он попробовал укусить, но зубы схватили только край шёлкового шарфа. Не ослабляя блока, мальчишка прогнулся назад. Потом перенёс весь тела, дёрнул клинок вверх, и вывернул руку так, что пятка рукояти ударила Сейшина под подбородок. Раздался хруст, знаменовавший перелом нижней челюсти. Когти, потеряв давившую на них опору, ударили в пустоту, и инерция повлекла тело вниз. Сейшин рухнул на землю. Увидел перед глазами сияющий росчерк катаны и почувствовал боль уже во втором плече — остался без обеих рук. Отчаянно воя, он извивался на земле, страдая от мучительной боли, позора и бессилия. Замереть его заставил кончик клинка, коснувшийся горла. — Кто тебя послал? И зачем? — всё тот же вопрос, на сей раз из уст мечника, а не оборотня. Оборотень, впрочем, тоже был рядом. Забрызганный чужой кровью, он стоял и улыбался, явно довольный происходящим. Сейшин не отвечал, даже уже не ругался, только выл и хрипел. — Похоже, бесполезно, — вздохнул мальчишка, совсем недавно бывший прекрасной женщиной. — Ты прав. Короткая тянущая боль, и голова Сейшина отделилась от его туловища. Кровь брызнула как-то неестественно высоко, да ещё и попала в обоих его врагов, на миг лишая зрения, а когда те протёрли глаза, то увидели, что на земле валяется изломанный, полусгнивший веер. — Цукумогуми, — озвучил очевидное мальчик-оборотень. — Дух брошенного предмета, — кивнул мечник и присел на корточки перед веером, — кажется, я где-то видел этот узор, но не могу вспомнить где. В любом случае, надо известить Гьюки-сама. Оборотень только кивнул и оба поспешили к тропе, захватив с собой обломки, что могли рассыпаться в труху в любой момент.***
Гость летней ночью Тревоги и Радости В дом принесёт твой
Стоило Гьюки только ступить в дом, как его атаковали сразу с двух сторон. Упали на плечи, обхватили за пояс. Но такая атака только вызвала у него улыбку, усталую, но тёплую. — Заждались, разбойники? — он потрепал по волосам Годзумару, обнимавшего его, и поудобнее перехватил Медзумару, пристроившегося на плече. Старший фыркнул, выворачиваясь из-под руки наставника, но на вопрос ответил утвердительным кивком и добавил, разжимая руки и отступая на шаг. — Мы ждали, Гьюки-сама. Обычно такие порывы чувств были Годзумару не слишком свойственны, и Гьюки невольно насторожился. А заодно припомнил, что такое нередко с воспитанником бывает после поединков или чего-то подобного. — Так, выкладывайте, что тут у вас произошло в моё отсутствие? — резко посерьёзнев, спросил Гьюки. — Нарушитель. Странный. Вот. — На сей раз ответил Медзумару, так и не слезший со своего ненадёжного, но нежно любимого насеста, полез в широкий рукав, извлёк оттуда обломки гнилого веера — то немногое, что от него осталось, и протянул наставнику. — Чужой ёкай пытался поохотиться на нашей территории, но мы нашли его прежде и обезвредили. Пытались выяснить, откуда он, но, — Годзумару развёл руками, — он ничего не сказал, а после смерти превратился вот в это. Рисунок кажется мне знакомым, только обломков мало, чтобы точно понять, что же это было. Гьюки присмотрелся к обломкам, но ему они ничего не сказали в принципе. Вместе трое ёкаев ещё какое-то время обсуждали случившееся, выясняя все детали и пытаясь прикинуть, кем мог быть тот цукумогами, но информации было слишком мало. Потом говорили о разном, и глубокой ночью Гьюки отпустил воспитанников. Сам же вернулся мыслями к своему визиту в штаб-квартиру клана Нура. Нурарихён собирал совет по поводу участившихся появлений «ничьих» ёкаев, не принадлежавших ни к одному из альянсов, ни, на первый взгляд, к врагам. Конечно, блудные духи были всегда, но в последнее время их стало как-то особенно много. Мнения в совете как всегда разделились. Идеи высказывались от разумных до совершенно идиотских, навроде положения луны относительно других знаков, да ещё и с учётом нынешнего года. В общем, всякую астрологическую чушь, что могла быть произнесена каким-нибудь нетрезвым оммёдзи времён заката эпохи Хэйан, но никак ни ёкаем, вхожим в совет клана. По большому же счёту, прошедший совет стойко ассоциировался у Гьюки с актёрским балаганом. Эх, а ведь когда первый глава был в силе, такое даже вообразить себе было бы сложно, а теперь? Гьюки вздохнул, посмотрел на серп луны, красиво поднимавшийся над вершиной горы, и отпил сакэ. Внезапно жемчужную белизну перечеркнула подозрительно знакомая тень, а ещё через некоторое время перед энгавой, где Гьюки расположился поразмышлять, полюбоваться звёздами и выпить, появился Куротабо собственной персоной. — Не ожидал увидеть тебя так далеко от твоего подопечного, — заметил Гьюки, наливая гостю выпить. Куротабо отложил свой шест, рядом с ним пристроил шляпу, а сам устроился напротив хозяина дома и всех окрестных гор, с удовольствием принял чарку. — Мой долг оберегать третьего главу от опасности, а не быть с ним непрестанно, — ответил Куротабо, на его лице появилось странное, сосредоточенно-растерянное выражение, словно он точно знал, что должен что-то найти, но не знал, что именно. — После совета мы обсудили со стариком, с Ао, с Кубинаши то, о чем ты говорил на совете, что все эти неприкаянные непросто так повылезали. Но ты тогда уже ушёл… Так вот, проанализировали активность и поняли, что пока вспышек не было только на твоей территории. Гьюки в притворном изумлении выгнул бровь над не скрытым волосами глазом, но пока не перебивал. Куротабо отпил сакэ и продолжил. — Напросилась мысль, что либо у тебя скоро что-то такое объявится, либо… — Либо? — Либо они обосновались где-то у тебя под носом, либо тебя хотят подставить. — Куротабо говорил спокойно и задумчиво, в его тоне не было ни намёка на невысказанный четвёртый вариант, он просто рассуждал. Да и обвинения в некомпетентности тоже не было, расследование велось в самых разных кланах, везде, где нападения уже были, но ничего толкового найти не удалось. — Могу тебя обрадовать, — ответил Гьюки с кривоватой усмешкой, — у меня действительно что-то объявилось, но позволь спросить, с чего вы взяли, что оно угрожает третьему главе. — Ай, не начинай, — Куротабо скривился и потёр правый рог, — Нурарихён-сама отошёл от дел, Рихан-сан мёртв, а его сын — ханьё, и пока не проявил ни малейших способностей ёкая. Если его убрать, у клана не останется наследников, тем более что сейчас наши позиции изрядно ослабли по причине отсутствия действительного командующего. — Я предлагал Старику вернуться, — со вздохом ответил Гьюки, — возвращение стало бы по меньшей мере символом. — И могло бы ввести в заблуждение наших противников, — подхватил Куротабо, вновь отпил и нахмурился, — а если бы не ввело? — он прямо посмотрел в лицо собеседнику. — И кто-то решил бы испытать клан на прочность? — Ты пришёл ко мне, чтобы вновь обсуждать политику, которой я был по горло сыт на совете? — усталым тоном лениво спросил Гьюки, подливая ему, а потом себе. — Не притворяйся, — хмыкнул Куротабо, — тебя это беспокоит ничуть не меньше, чем меня. — Вы с Аотабо боевые командиры клана, — заметил Гьюки, — и первый удар придётся на вас, если до войны действительно дойдёт. — Это, конечно, так, — Куротабо прищурился, — но меня беспокоит другое — в клане нет единства. Без сильной руки многие либо забыли о своих обязанностях перед кланом, либо, как Гагозэ, откровенно нарушают уставы, а приструнить его выходит, что и некому. Безвластие расслабляет. Заставляет забыть о том, ради чего когда-то собирался клан. — И для чего, же? Хм... к слову, ты сейчас практически повторил то, что я говорил первому командующему. Не ожидал от тебя такого беспокойства о клане в целом, а не только о сыне второго главы… Кстати, ваша первая догадка оправдалась, беспризорник объявился у меня совсем недавно. — Ничего не натворил? — в голосе Куротабо слышалось беспокойство, причину которого Гьюки сходу опознать не смог. — Не успел, Годзу и Мезду вовремя его перехватили. — Да, мальчиками можно было гордиться. Пусть они и вели себя частенько как дети, но если было нужно, могли взять дело в свои руки. — Нашли чего-нибудь, или как и в остальных случаях? — неужели на сей раз в интонациях азарт? — Как ни странно — нашли… Гьюки поднялся в дом и вскоре вернулся с обломками веера. — Голодный цукомогами, от него осталось только это… — он указал рукой на гнилые плашки, где остались жалкие обрывки бумаги с едва читаемым узором, — Годзу говорит, что где-то видел подобный рисунок, но я искренне удивляюсь, как он вообще смог здесь что-то разглядеть, не говоря уже о том, чтобы опознать. Куротабо поближе поднёс бумажный фонарь, разглядывая трофей воспитанников Гьюки, и хозяин горы Нэдзирэмэ невольно залюбовался тем, как ложится тёплый свет на лицо его гостя. В голову пришла мимолетная мысль, показавшаяся забавной — когда Куротабо был под властью Санмото, он закрывал нижнюю часть лица, а после того, как Рихан завлёк его в Нура-гуми, стал носить шляпу, закрывавшую торчавшие изо лба небольшие рога. В последнем случае он вполне походил на человека, но этот облик был ложным. Гьюки нахмурился и отогнал эти странные мысли, навеянные, вероятно, количеством выпитого сакэ, сосредоточясь на том, что его гость сейчас говорил, это было как-то важнее пьяных мыслей о его облике. — Они его допросили? — Да, но он либо слишком быстро сдох, либо ничего не знал, подозреваю, что второе. — Куротабо в ответ кивнул и заметил: — Из прочих «беспризорников» также не удавалось ничего вытянуть, даже когда они умирали по несколько суток подряд. — И что ты об этом думаешь? — Полагаю, кто-то специально ловит ёкаев, доводит их голодом или как-то ещё до невменяемого состояния, что они не помнят ни кто они, ни откуда, ни кто их поймал, и выпускает развлекаться там, где ему нужно. — Куротабо хмурился, рассуждая, и продолжал вертеть в руках давешний веер. — Я всё думал, что может их объединять… Потому как все они слишком разные: разный вид, разный возраст… И вот теперь, как осенило. Эта… хм.. несознательность. — Похоже, — он посмотрел на Гьюки, — воздух на твоей горе проясняет мысли лучше любой медитации. Гьюки хмыкнул, вновь разливая сакэ по чаркам: — А ты думал? Зря бываете здесь так редко, — недовольно покачал головой. — И молодого наследника привозили бы, вдруг да проникся бы величием и мощью места былых сражений… — он улыбнулся, представляя, как это могло быть. Не просто представляя, но достраивая картину в деталях. Изящный и рискованный план рождался из обрывков разговора и случайных ассоциаций. И, видят ками, он ему уже нравился. Надо было только немного подождать. А для начала разобраться с причиной появления такого количества блудных духов. Ввиду того, что в начале их разговора Куротабо рассказал про то, что территория Гьюки долгое время была в стороне от нападений, это может вызвать ненужные мысли впоследствии. — Что-то ты расчувствовался, — настал черед Куротабо удивлённо выгибать брови. — Ты редко бываешь таким многословным. — Это всё сакэ, наверное. Да и брось ты эту ветошь, всё равно бессмысленно. Вот вспомнит Годзу — хорошо, нет — будем другими путями искать. — Э-э, нет, подожди! Тут ты не прав. Узор и в самом деле узнаваемый, особенно в сочетании с остатками резьбы! — Неужели? — в голосе Гьюки читалось откровенное недоверие. — Да, ты просто редко в городе бываешь… Это знак мастера, — он указал на какую-то резную закорючку едва различимую на гнилом дереве, — недавно открывшего магазинчик в южном квартале. Хах, забавно! У себя-то под носом мы и не искали. — Он покачал головой. — Возможно, просто совпадение. Да и ёкай, по словам мальчиков, был как минимум из времён Эдо… — Да нет, — возразил Куротабо, — Это только доказывает, что у нашего врага продуманный план и что раз он обосновался совсем рядом со штаб-квартирой, есть непосредственная опасность для третьего главы. А ты подумай, рассылает неразумных ёкаев по отдалённым районам, словно ждёт, что мы оттянем основные силы к границам. И ему, тем временем, представится удобный случай нанести удар… — слова затихли, конец не был озвучен, но Гьюки жёстко подхватил. — В самое сердце, — он нахмурился. — Знаешь, в таком свете, оно действительно выглядит логично. Особенно, если глава собирался активно прочёсывать границы, раз уж на местах с этим не справляются. — Глава пока ничего не говорил об этом, но такие мысли озвучивались. — Кем? Повисла пауза, Куротабо напряжённо вспоминал, потом сокрушённо вздохнул: — Да в том балагане разве разглядишь, — похоже, они с Гьюки сходились во мнениях относительно совета фракций клана. — Что теперь думаешь делать? — Как обычно в таких случаях, — улыбнулся Куротабо, в его глазах зажегся огонёк азарта, — сначала подключим Рёта-нэко и его ребят. Потом наведаемся сами, отрезав все пути к отступлению. Главное, теперь ясно, где искать. Они выпили за успех облавы. Потом за здоровье Нурарихёна, потом за красоту Кэдзёро, потом за что-то ещё. Запасы сакэ у Гьюки были велики. Когда Куротабо отправился в штаб-квартиру над горой Нэдзирэмэ занимался рассвет.