Memento.

      Они побеждают страшной ценой нескольких сломанных жизней, ценой вывернутых наизнанку душ, но в конце концов небо над головой снова становится синим и безоблачным. Все кончилось, Билл ушел, сгинул в своем чертовом аду, откуда вылез тридцать с лишним лет назад, оставив после себя лишь разрушения, да слезы, горячим потоком льющиеся из глаз.       Диппер мнет в руках кепку и кусает губы, видя, насколько плохо все это повлияло на Мэйбл, какой печальный у нее стал взгляд, а движения — нервные и дерганные, будто она боится, что от неосторожного взмаха руки что-то снова разрушится и пойдет прахом. Она то и дело извиняется, сбегает в кладовку и запирает двери, скрываясь в свитере и тихо плача в колени. Диппер проклинает себя, и ненавидит собственное отражение больше, чем ненавидел Билла.       — Я останусь здесь, — хрипло говорит он дяде Форду, приходя к тому в подвал перед тем утром, когда они должны уезжать. — Я останусь с тобой, но перед этим…       Форд говорит, что отвезет их сам, и берет машину брата, обещая вернуть ее в целости. Диппер молчит всю дорогу, как и Мэйбл, чьи красные глаза уже одного цвета с ее свитером. Диппер молчит, но в голове его тысяча мыслей и планов, а еще больше — сомнений и сожалений. Но он уже твердо все решил.       Родители встречают их с радостью и объятиями, и Мэйбл старается для них улыбаться, только вот выходит это слишком натянуто. Родители принимают это за тоску по лету. Пусть так, думает Диппер. Так будет лучше. Прибор для стирания памяти лежит у него за пазухой неподъемной ношей. Форд предлагает ему сделать все самому, но Диппер отвечает отказом.       Проходя по квартире, он тихо снимает со стен все совместные фотографии, забирает в машину Форда все детские альбомы, книги и нужные, явно мальчишеские вещи. Форд развлекает их родителей историями, пока Диппер крадучись убирает все, что могло как-то напоминать о нем. Слезы упорно наворачиваются на глаза, но Диппер смахивает их, потому что нет времени на сантименты.       — Мам, пап, — говорит он, заходя в кухню, где сидят улыбающиеся родители. — Я люблю вас.       И нажимает на кнопку.       Мэйбл сидит на качелях на заднем дворе, когда Диппер окрикивает ее, прося подойти поближе, и почти сразу же, не дожидаясь, сам бежит навстречу, обнимая и чуть не сбивая с ног, сжимая в объятьях так сильно, как может.       — Живи так, как тебе хочется, не слушай никого, будь счастлива, — со слезами говорит он, утыкаясь носом ей в волосы. — И прости меня за все. Я люблю тебя.       Мэйбл замечает устройство слишком поздно, но Диппер навсегда запоминает полный непонимания взгляд, вскинутые брови и слетевшее с ее губ «Дип». Его руки трясутся, но он попадает.       — Эм… — тряхнув головой говорит Мэйбл, смотря на него, и сердце Диппера падает вниз. — А ты кто?       Диппер утирает рукой выступившие вновь слезы и как можно равнодушнее отвечает:       — Сосед.       Тем же вечером они с Фордом возвращаются в Гравити Фоллз, где Форд представляет Диппера Стэну как «моего ученика». Стереть память Стэну Диппер уже не смог — это сделал Форд, сразу же, как они вошли в дом и услышали «малой, ты забыл что ли что-то, что вернулся?».       Диппер закрывается на чердаке и долго, надрывно плачет в подушку, прикусывая ее зубами, чтобы никто не слышал. Ему еще предстоит удалить себя из памяти всех остальных.       Слишком опасно втягивать в эти тайны и чудеса кого-то. Слишком фатальные последствия. Диппер решает, что справится один, пусть для этого ему придется вырвать у себя половину сердца.       ***       Пять лет спустя он поступает в университет на краю страны. У него осунувшийся вид, шрам на щеке, полученный в бою с троллем, великолепные познания почти в любой сфере. На руках странные узоры-татуировки и истрепанные фенечки, на голове потертая временем кепка.       И абсолютная пустота в душе.       Он поступает без проблем, и лишь затем, чтобы чем-то занимать разум, чтобы зарыться в книги и не думать ни о чем. Сколько раз он мечтал выстрелить тем же лучом себе в голову, но не мог, каждый раз со стоном опуская руку и задыхаясь от сдавившей грудь боли. Он заслужил это, он должен помнить. Помнить, и хранить в душе осколки общих воспоминаний, даже если они острым стеклом вонзаются в сердце.       Диппер почти не спит, много читает, не смотрит людям в глаза и слывет психом-гением, призраком университета, что раньше всех приходит и позже всех уходит. Его это ничуть не волнует.       В коридорах, слишком узких для такого большого университета, он смотрит себе под ноги, пока идет в библиотеку, а когда в него врезаются бормочет только «простите» и хочет пойти дальше, но лишь мазнув взглядом по человеку — замирает, распахнув глаза, и отшатывается, как от зомби.       — Да ничего, это я должна извиняться, — трет макушку девушка, разглаживая теплый не по сезону, и цветастый не по возрасту свитер. — Я заблудилась, ты не знаешь…       Диппер уже не слушает, ему не важно, что она говорит. Он смотрит в зеркальные карие глаза, всматривается в родные черты лица и проклинает мироздание. Другой конец страны, почему, почему именно она, как, зачем…       — Ой, ты плетешь фенечки? — восторженно говорит она, хватая его за руку, и его прошибает насквозь. — Я такие тоже плела в детстве, да и сейчас плету, смотри!       Она закатывает рукав и показывает свои, такие же, сделанные с такой же аккуратностью и любовью. Диппер натянуто улыбается, а в памяти вспыхивают образы, где она учила его плести, а потом просто сделала пару штук и нацепила ему на руку. Он тогда их развязал, идиот, и едва не выкинул, но найдя через несколько лет решил больше никогда не снимать.       — Так что, ты знаешь, где библиотека? — заглядывает она ему в лицо, но он только хрипит «нет» и быстрым шагом идет вперед, где залетает в пустую аудиторию и захлопывает дверь. Роняет книги на пол и спускается по стенке, прячет лицо в коленях и сдавленно всхлипывает, дрожа.       Ночью он не спит. И в следующую ночь тоже.       ***       Он ходит пустыми коридорами, прячет лицо под кепкой, и несколько раз в неделю все равно на нее натыкается, почти всегда сбегая в другую сторону. Но однажды ему это не удается, и он буквально оказывается зажат между ней и книжной полкой, так просто не протиснешься и не уйдешь.       — Как тебя зовут? — спрашивает она, листая страницы пыльного учебника. — Ты тот самый «призрак университета»?       От судьбы не убежишь, как бы не хотел, как бы не пытался. Он отвечает ей, а она восхищенно слушает, засыпая его вопросами про шрам и родинку, которую видит сразу же, даже под кепкой.       Диппер пытается внушить себе, что обознался. Это кто-то другой, это не она.       — А я — Мэйбл. Давай будем друзьями?       И все снова для него рушится в один момент. Пусть имя может быть совпадением, но никто в восемнадцать не станет говорить «давай будем друзьями». Кроме нее.       Он хочет ответить «нет» и запретить ей с ним разговаривать, не здороваться вообще, обходить за три километра. Но говорит сдавленное «давай», мертвой хваткой вцепляясь в подоконник.       ***       Избегать ее уже бессмысленно, она все равно как-то его находит, притягивается, как магнит, где бы он ни был, и списывает это все на удачный случай. Дипперу не понятно, зачем он ей, если вокруг нее всегда куча подруг, а парни посимпатичнее подсаживаются за ее столик на каждом обеде. Она выросла великолепной девушкой, и на пару секунд Диппер представляет себе сценку, где бы издевался над ее первыми подростковыми прыщами, получая в ответ такие же беззлобные колкости.       Диппер смаргивает влагу, и садится за самый дальний столик в кафетерии.       Как бы не так.       — Прости, можно?.. — тихо спрашивает она, кивая на место напротив, и Диппер уже привычно кивает, не поднимая на нее глаз. Но она молчит, и это его настораживает.       У нее красные глаза и усталый вид, она тыкает вилкой в еду слишком вяло, и вообще ничего не говорит, жуя губы.       — Что-то случилось? — выдавливает Диппер, заставляя себя не отводить от нее глаз. Внутри что-то начинает разгораться, какое-то знакомое и сильное чувство.       — Ничего. Просто небольшие проблемы в личной жизни.       И вроде бы ничего такого, но одной рукой она почти незаметно касается шеи, и Диппер замечает рядом с оттянувшимся воротом расплывающийся синяк. Так вот, что это было за чувство. А он почти забыл его. Точно, как тогда. Как в битве с Гидеоном и его гигантским роботом.       Желание защитить.       — Хэй, — говорит Диппер и легко касается ее плеча. — Не грусти.       И снимает с запястья фенечку, отдавая ей. Возвращая.       — Вот. Это поможет, — улыбается. — Подаривший мне это человек сказал, что эти фенечки приносят счастье.       — Странно, — шмыгает носом Мэйбл, разглядывая браслет. — Я тоже так говорю тем, кому дарю их.       Диппер криво улыбается и уходит, не доев.       Тупого качка Брэда найти легко, а сомнений в его вине у Диппера нет — кто еще, как не он, ходивший с Мэйбл под ручку еще вчера? Диппер не умеет драться, во всяком случае с людьми. Зато у него есть пушка дяди Форда, и маска дяди Стэна, а еще сильное желание сделать как можно больнее.       На следующий день Мэйбл немного веселее, а ее «парня» в университете и на футбольных тренировках больше не видно.       ***       — А у тебя есть братья или сестры? — спрашивает Мэйбл совсем вне темы, просто так, с ходу, и Диппер давится горячим кофе, понятия не имея, что ответить, а она продолжает. — Эх, будь у меня кто-то, я бы столько всего с ним или ней делала… Например, ловила бы всяких чудищ. Они есть, я точно это знаю! Ты дрался с троллем, сам говорил. А, знаешь, знаешь близнецов Эванс с третьего курса аэродинамики? Вот они крутые! Их же не различишь! Круто иметь близнеца, скажи? Можно его за себя на пары отправлять, или еще что…       Она тараторит без умолку, приводит варианты и доводы, долго-долго перечисляет все, о чем бы разговаривала с таким вот близнецом, а потом резко и с восторгом наклоняется к нему.       — А знаешь, я вот давно думаю, что мы с тобой так похожи, и внешне, и фразы часто друг за друга заканчиваем. Ты точно не мой потерянный близнец, разделенный со мной еще в младенчестве, как в сериалах? Вот было бы круто!       У Диппера будто проворачивается в сердце нож, ржавым лезвием разрывая изнутри.       — Нет, — натягивает кепку на глаза он. — Я единственный ребенок. Но если тебе хочется, я могу стать тебе близнецом. Только понарошку.       Мэйбл счастливо бросается его обнимать, а Диппер потом долго ругается сам на себя, разбивая кулаки о шершавую стену, добавляя еще пару шрамов избитым костяшкам.       ***       — С днем рождения, — говорит Диппер и вручает ей большую мягкую свинью с красной ленточкой и бантиком на шее. — Он же сегодня, да?       Они встречаются у библиотеки, чтобы получить книги для нового учебного года, и Мэйбл не может вспомнить, говорила ли вообще ему про праздник, или выставляла ли где-то дату рождения. Она не планировала праздновать, все еще в разъездах, да и погода отвратительная для последнего дня лета, но как же тогда он узнал?.. Да и дело не только в этом, как он угадал с подарком?..       — Да… — принимает игрушку она, и долго на него смотрит, пытаясь все же понять и найти ответ на вопрос. — А как…       — Спросил твоих подруг еще весной, — пожимает плечами Диппер, будто это все обычное дело. — Нравится?       Мэйбл зарывается лицом в теплую мягкую ткань и благодарно кивает.       С игрушкой заходить в библиотеку неудобно, и Мэйбл просит подержать ее, говоря, что ей нужны какие-то специальные учебники и она может что-то захватить для него. Диппер отдает ей студенческий и садится рядом со входом, а зашедшая в библиотеку Мэйбл видит в студаке почти идентичную с ее его фотографию, одинаковую дату рождения, и не может поверить своим глазам. В голове звенит и звучит чей-то голос, но она не может понять чей, и почему-то ей вспоминается тот странный соседский мальчик, повстречавшийся ей в ее тринадцатый день рождения, мальчик со слезами на глазах со странным игрушечным пистолетом в руке.       Мальчик, с такими же грустными глазами, как у Диппера.       На негнущихся ногах она возвращается к нему, непонимающему, почему она без книг, хватает его за воротник и пристально всматривается в глаза. Ну же, Мэйбл, где, где ты его уже видела?.. Где слышала эту интонацию, это произношение, где еще встречала такую походку?       Осознание прилетает в голову огромной кувалдой, вышибая из глаз горькие слезы.       — Бро-бро…       И мир, разрушенный несколько лет назад им же самим, встает на место, собирается по кусочкам, как мозаика, и слова произносятся впервые за все время правильные, такие, какие он должен был сказать еще тогда, когда нашел ее в лесу, в день страшного апокалипсиса.       — Больше я тебя не оставлю.