"Перевёрнутая Императрица"

Пик мужской красоты, читает вслух студентка Кирюу, болтая в воздухе длиннейшими ногами (а волосы золотые, как пшеница, как душа твоя), приходится на сорокалетие, тогда как женская – на двадцать-двадцать пять. — Ну и чушь, — говорит она; она красивая, безусловно красивая, всё такой же ангелочек, как в детстве. Розмари без ребёнка, шутит её брат; раньше она краснела мучительно, смеялась невпопад и целовала его за это в узкую гладкую щёку, а сейчас безнадежно пожимает плечами: надоело это сравнение, ничего нового. А вот он совсем, совсем не такой как прежде. Её Тоога. Уже «её», не как пять лет назад, например. — Нанами, вот ты где! – смеётся он, целуя ей тонкие королевские пальчики. Ритуал, церемониал, вот сейчас она покорно кивнёт ему – ему это очень, очень нравится, а вот она уже скучает, не как раньше – кинуться на шею с диким визгом маленькой девчонки. Совсем, совсем теперь всё по-другому. — Здравствуй, брат, — говорит она с притворным участием. Слова в высшем обществе совсем не такие, как они есть; вот это значит «отстань уже, сил моих больше нет, не люблю я тебя, не люб…». — Как ты, родная? Ты не скучала без своего брата? – он спрашивает, глаза влюбленные-влюбленные, в волосы пятернёй зарывается, совсем как в детстве. Она отдёргивает голову; не сейчас, мол, причёска. Тоога замолкает и продолжает на неё смотреть – потерянно-участливо. Смотрит на расцветившиеся золотые волосы («жёлтая пакля», как он их в детстве называл), такие яркие, как золото – как ранее никогда не смотрел. Сам поплатился, братик, за свои чувства, зло думает она. Влюблял остальных, не думая влюбиться самим. Злой ты, злой – был; а сейчас просто жалкий. Она могла его раньше любить, злых любят, как ни странно. А как стал всецело мыслями, сердцем, помыслами, душой принадлежать ей – да ни разу. Но от этого невероятно больно и мучительно стыдно; раньше она без него не могла, теперь он без неё. Немного страшно от этого и… виновато. «Братик, ну почему всё так получилось?» «Я виновата, братик, я, только я виновата, что ты теперь такой». Академия Отори постепенно расширилась, и к ней добавился вуз; что дальше, думает Нанами, они останутся тут навсегда? Разобьют семьи? — …а послушай-ка, сестрёнка. Ты ведь любишь розы. Нанами неловко пожимает плечами: любит. Да вот только воспоминания от них самые отвратительные. — …после ухода Анфи остался сад. Скоро там они должны зацвести. Мы можем туда пойти и нарвать много-много цветов. Обещай мне, Нанами, сестрёнка. У сестрёнки сжимаются кулачки, а она сама готова расплакаться: не хочет обещать. Вроде и надо, братик, возлюбленный братик будет страдать, а не хочет, не может, душа не лежит ни к нему, ни к этим отвратительным розам Анфи. Вот бы всё вернуть назад, думает она, перебирая складки платья. Я бы тебя сильнее прежнего любила, как тогда. Ты был бы сильным братиком, защищающим свою сестрёнку. И не надо никого Ордена, никакой Невесты Розы и Силы Диоса, только они, их дом, родители и возможность жить в целом мире, а не в одной лишь Академии. …Но почему этого так и нельзя сделать?