Победитель в пыли, жалок и слаб

— Убей! Убей! Убей! Люди — жестокое племя. Они не терпят тех, кто отличается. Они наслаждаются видом крови и безжалостными убийствами. Только что они ждали смерти самого Панкратиона, а теперь требовали, чтобы он прикончил противника. Высокие трибуны вдоль круглой засыпанной песком арены были забиты горожанами и крестьянами, которые все как один топали ногами, махали руками и вопили так, что Панкратион видел их красные глотки. Они сами как животные. Как обезьяны в джунглях, орущие на хищника под деревьями. Такие же мерзкие, глупые, бесполезные. Под ногами были впитавшиеся пятна крови, от неё не было видно кожи — оба воина были одного алого цвета. Их грудные клетки ходили ходуном, схватка измотала обоих. — Убей! Убей! Убей! В облаке взвившегося песка Панкратион вонзил меч в живот гладиатора. *** Панкратион пришёл из-за океана. Его страна была развитой, и он прочёл множество трудов учёных мужей, прежде чем сел на корабль. Даже для своего племени он был просвещённым, а уж среди варварских народов материка и вовсе мог сойти за мудреца. Но там, куда он приплыл, его мудрость не оценили. Чужака встретили неприветливо. Ему пришлось много путешествовать, с трудом удалось освоить язык. И не потому, что он был глуп, просто никто не хотел учить. Всё, что ценили в нём люди, — это сила. От природы все в его племени были одарены физической мощью, хотя он сам считал, что это просто здесь все слабые. Огромный рост, невероятно широкие плечи, крепкие ноги. Он мог тащить повозку не хуже лошади, и не удивительно, ведь на родине они обходились без ездовых животных. Даже когда Панкратион добрался до страны с самой развитой культурой по местным меркам, он не нашёл применения своим знаниям. Слухи о нём прибыли в столицу раньше него самого, и на улице к нему подошёл слуга из богатого дома, чтобы сообщить, что его господин желает видеть известного странника-силача. Слуга робел и жался к стенам домов, которые тут и правда были аккуратными и чистыми. В местности, где всегда тепло и еды в достатке, люди могли думать о красоте своих городов. Попав с провожатым в дом его хозяина, Панкратион немало удивился. Пальмы, растущие во дворе, украшенная резьбой мебель, разодетые девушки-служанки, всё это рождало надежду на достойного собеседника, того, кто поймёт Панкратиона, разделит его тягу к знаниям. Но господин, чьё имя было Орфу, позвал его не для бесед о высоком. Он предложил ему работу. И Панкратион, отчаявшись, согласился. Если это лучшее, что может ему дать большая земля, то нет смысла искать дальше. Так он стал выступать на гладиаторской арене. Будучи весьма приметным, Панкратион быстро стал популярным у публики. Его невероятная мощь гарантировала победу, а значит, и верную прибыль от ставки. Орфу много на нём заработал, поэтому высоко ценил. У Панкратиона был отдельный деревянный домик, хотя остальные пришлые бойцы жили в общем бараке. Иногда Орфу покупал невольников, чтобы пустить в расход, но основной свой состав берёг. Помимо гладиаторов при арене были тигры и львы со смотрителем клеток, кухарка и врач. Этот последний очень уважал Панкратиона за его знания и быстро стал ему единственным другом. Свои раны Панкратион обрабатывал и зашивал сам, но всегда был рад помочь другим. Чтобы зрители не скучали, Орфу время от времени доставал разные диковины. Белого медведя-людоеда, гигантского ящера с ядовитыми зубами, пернатого коня с птичьей головой. За просмотр битвы с чудищем брали двойную плату, но отбоя от желающих не было. Поэтому ни одна животина долго не протянула: за неделю непрерывных драк с утра до заката они выматывались и издыхали. Тому, кто прикончит чудище, выдавали награду золотыми монетами, поэтому гладиаторы тоже любили эти забавы. Панкратион в таких сражениях не участвовал. В деревянные ворота стукнули, и слуга побежал открывать. Прибыл хозяин Орфу с новой порцией невольников. Обычно их мыли, показывали врачу и сажали в специальное каменное помещение с решёткой вместо передней стены. Рядом с клетками хищников выглядело особенно дико, но Панкратион смотрел на это философски: люди такие же животные, если не ещё более жестокие. Сегодня Орфу был особенно рад и созвал всех оценить покупку. Среди толпы вонючих обованцев он выделил одного. — Такого у нас ещё не было, а? — гордо сказал он, хлопая по плечу высокого парня. Панкратион действительно видел подобное впервые. Кожа невольника была коричневого цвета, чёрные кудрявые волосы торчали во все стороны, а черты лица были крупными, выпуклыми, будто нарочито вылепленными скульптором. Подойдя поближе, Панкратион протянул руку, чтобы потрогать этакое чудо, но чернокожий отпрянул, за что получил удар от Орфу. — Полегче, парень. Тебе следует его уважать. Непохоже было, что невольник его понял, но он дал Панкратиону дотронуться до своей груди, и только зажмурился, когда тот провёл ладонью и по лицу. — Можно, я возьму его? Он не сбежит, обещаю. — Хм. — До этого Панкратион никогда не пользовался своим положением любимца, поэтому Орфу подумал и сказал: — Хорошо. Я не буду спрашивать, что ты собираешься с ним делать, но прошу не портить его здоровье перед боем. Панкратион и сам не знал, что на него нашло. Возможно, он почувствовал родственную душу в этом парне, непохожем на всех остальных. Он никогда не сближался ни с кем, кроме доктора, и мог просто тосковать. В любом случае, он поселил скованного цепями чернокожего в своём домике, и постоянно за ним следил. Со временем невольник привык к его обществу. Он не возражал против сна на полу, однообразной еды, принудительного мытья и осмотра доктора. Он ничего не понимал ни на одном из известных Панкратиону языков, но смог назвать своё имя и запомнил его. Где-то неделю продлилась такая спокойная жизнь, но потом настало время его первого боя. — Тион? — он поднялся с пола, встречая вошедшего у двери. — Иму, нам надо поговорить. — Панкратион стал на колени, чтобы быть с ним на одном уровне. — Завтра тебе придётся драться. — Он гладил чёрные кудрявые волосы, а Иму смотрел на него непонимающими глазами. — Драться, понимаешь? На арене. Против тебя будет Итрак, он не жестокий. Тебе надо будет сдаться. Понимаешь? Сдаться. Ему не обязательно тебя убивать. — Дальше он уже продолжил больше для себя: — Для Орфу невыгодно потерять такую редкость в первом же бою. Иму смотрел взглядом преданной собаки и ничего не отвечал. На следующий день он не сдался. Он был избит до полусмерти, но Итраку пришлось хуже. Пока доктор зашивал на нём укусы, Панкратион обрабатывал раны Иму. Тот был горд. Он привязался к Панкратиону, хотя жил у него дома на цепи. Возможно, он видел, какая судьба постигла остальных невольников, и поэтому был благодарен. Может, ему было приятно отношение Панкратиона, которое можно было назвать нежным. Но сейчас, одержав победу, он хотел стать равным ему. И Панкратион снял цепь на ночь. Итрак был возмущён, он внушал Орфу, что такое животное нужно держать в клетке, но Иму сидел в доме Панкратиона и выходил только для сражений, поэтому Орфу не мог ничего сделать. Его это злило, но Панкратион был слишком ценным, и Орфу боялся, что он уйдёт. Кроме того, другие бойцы уже не хотели сражаться с чернокожим невольником, потому что он наносил слишком много вреда. Подстрекаемый остальными гладиаторами, которые невзлюбили Иму, Орфу придумал, как организовать ему последний бой. *** — Бой с чудовищем! Смертельная схватка! — кричал зазывала у арены. — Непобедимый монстр против чёрного воина! Народ валил валом. Иму уже набрал популярность, но ещё не успел надоесть. Люди передавали друг другу новость, и уже за час до боя не осталось свободных мест. Зрители прибывали ещё, и их тоже пускали, хотя стоять приходилось буквально на головах. Орфу потирал руки: таким удачным не было даже первое выступление Панкратиона. Наконец, настало время боя. Солнце клонилось к закату, но оставалось ещё несколько светлых часов, и этого было более чем достаточно. Дышать было нечем от жары: на арену не проникал даже слабый ветерок. Зрители стали топать ногами в унисон, требуя начала представления. И оно не заставило себя ждать. — Внимание! Встречайте! Чёрный воин! — тот же зазывала старался перекричать толпу снизу, но даже если его было немного слышно, дальнейшие слова утонули в ещё более громких воплях, хотя казалось, что громче уже некуда. Иму вышел как всегда мрачный. Он улыбался только дома. Панкратиону нравились его крупные белые зубы и лукавые карие глаза, за которыми была скрыта понятная одному Иму мысль. Кому было улыбаться на арене? Противнику, которого собрался победить, или зрителям, которые пришли посмотреть на кровопролитие? Им уж точно это не было нужно. — Против него наш непобедимый монстр! — крикнул зазывала, когда зрители немного угомонились. В этот раз они реагировали не так хорошо, но тоже бурно. Свиста и улюлюканья было столько же, сколько и радостных криков. У чудовища было поровну поклонников и ненавистников. Монстр был огромен и ужасен. Его белоснежная кожа, куда плотнее человеческой, никогда не загорала, всё тело покрывали шрамы. Он был в полтора раза выше Иму, которому все местные доставали разве что до плеча. Но самым жутким в чудовище были две головы. Совершенно обычные лица, одно обращено вперёд, а другое за спину. На ужасающе широких плечах покоились две шеи. Головы не срастались затылками, хотя чёрные волосы были заплетены в общие косы так, чтобы не мешать движению. Невозможно было разглядеть глаза под нахмуренными густыми бровями. Монстр нервно крутил невероятных размеров меч, обе головы смотрели на золотой, чистый и ровный пока песок арены: скоро он весь будет истоптан и залит кровью, а пока напоминал пляж на его родном острове. Иму упал на колени, выронив оружие, которое ему выдали впервые, позволив сделать выбор самому. Он был доволен, но теперь не хотел драться. Конечно, его желания никто не спрашивал. Иму поставили на ноги насильно и толкнули вперёд. Он поднял своё копьё и направил его на стоящего на другой стороне арены монстра — Панкратиона. «Если не ты, его убьёт кто-то другой, — сказал Орфу. — Ты же знаешь, я смогу это организовать. В конце концов, он невольник, я купил его, и его жизнь принадлежит мне». Панкратион сжал зубы и двинулся навстречу Иму. Взглядом обращённой вперёд головы он поймал его глаза. Радужки такие карие, что почти сливаются с расширившимся зрачком, пушистые ресницы щекочут, блик от свечи скачет в уголках. Иму сжал копьё в правой руке, она дрожала. Ему стало страшно. Давно Панкратион не вызывал в нём страха. «Не надо бояться, всё будет хорошо, — тихий шёпот, — я не сделаю тебе больно». Нежные касания, робкий ответ. Зрители ждали боя. Обращённым назад лицом Панкратион видел, что Орфу сидел на своём почётном месте и улыбался губами, а в глазах полыхала злоба. Его жена сидела рядом, вечно голодная и недовольная особа, и Панкратион подумал, что убить её ради мести будет несправедливо: куда большим наказанием, чем её потеря, будет жизнь рядом с ней. Оба воина были напряжены. Иму смотрел пристально, слово хотел что-то сказать, но у Панкратиона уже был свой план, и он не собирался менять его. Он сделал ещё один оборот мечом в воздухе и бросился вперёд. Делая замах, он ударил по дуге — один такой удар мог рассечь человека на две неравные части, — но меч прошёл через воздух: Иму отпрыгнул и инстинктивно сделал оборонительный выпад копьём. Древко приняло следующий скользящий удар и не сломалось. На миг пригнувшийся к земле Панкратион увидел перед самым носом чёрный локоть и отпрянул назад. Прежде безупречную кожу теперь кое-где прочертили шрамы. Тонкие розовые полоски — Панкратион очень аккуратно делал швы — выделялись в светлую сторону, и это было непривычно, поэтому казалось красивым. Пальцы скользят вдоль полосок, размазывая масло для тела. Там, где ещё не зажило, с особой осторожностью. Никто не мог победить двухголового монстра, потому что он мог видеть всё вокруг, у него не было слепых зон, из которых обычно нападают на крупных хищников. Руки работали одинаково спереди и сзади, и Иму это было известно, как никому другому. От маленького огонька почти нет света, и в темноте непонятно, какое из двух лиц касается губами. Руки тянутся вперёд, гладят мускулы под плотной кожей, скользят по груди. Можно утонуть в объятии, прижимаясь к широкой спине. Темно, а в глазах будто тысячи солнц, они слепят, заставляя жмуриться. — Бей монстра! Бей! — кричали зрители, должно быть, не знали, что Иму их не понимал. Но Панкратион знал, как развлечь толпу. Пережив немало сражений, он научился драться красиво. Убивать так, чтобы людям нравилось. Оттолкнувшись от земли, он в один прыжок оказался за спиной Иму, стоя на согнутых ногах обвёл меч вокруг тела и ударил в область поясницы, чтобы перерубить хребет. Иму почувствовал угрозу и упал на руки, откатился и вскочил, повернувшись лицом к противнику. Панкратион не мог понять, о чём он думает, им не дали поговорить перед сражением, Иму даже не знал, с кем ему предстоит биться. Он чувствовал отчаяние и решимость, смахивая пот. Даже это движение у него вышло необычным: синхронно двумя запястьями по обоим лбам. В домике по ночам прохладно, но в такие моменты жар сжирает изнутри. Капли пота стекают по шее, и там, где раздваивается позвоночник, их ловит влажный язык. Место настолько чувствительное, что это вызывает дрожь по всему телу. Сражение продолжалось. Каждый взмах меча сопровождался вздохом толпы, каждый выпад копья — подбадривающими криками. Возможно, они устали от побед Панкратиона и теперь желали успеха его сопернику. Может, из двух непохожих на них люди поддерживали того, кто пугал их меньше. Не станет монстра, и в следующий раз они будут требовать смерти чернокожего воина у своего, привычного. Иму сделал обманную ошибку, которую Панкратион разгадал, но всё же подался вперёд, чтобы поймать его лезвием. Ловкий и быстрый, Иму ушёл в сторону, подставив вместо себя копьё остриём вверх, чтобы оно вошло в живот. По белой коже побежала кровь, но серьёзных повреждений Панкратион не получил. На лице Иму отразилась боль, в то время как оба лица чудовища остались непроницаемыми. Панкратион быстрее, чем до этого, полоснул мечом вправо, и Иму получил рану на бедре. Глубокий порез, края которого пришлось стягивать, чтобы зашить. Длинная царапина, которую нужно было просто смазать. Все шрамы знакомы, все обработаны своими руками. Нет никакого чудодейственного действия слюны, но язык проходится по ногам снизу вверх, изучает приятную поверхность. После первой крови схватка стала напряжённей. У Иму спал внутренний барьер, и он сражался в полную силу. Панкратион продолжал действовать по плану. Он уходил от копья, но не наносил ударов. Взмахи меча с трибун выглядели эффектно и натурально, но не наносили вреда. Иму разгадал манёвр и зарычал, подумав, что его не воспринимают всерьёз. Нет слов, кроме имён, которые бы они оба понимали. Но шёпот не умолкает, а только переходит в стоны, такие громкие, что их наверняка слышно снаружи. А когда особенно хорошо, натягиваются цепи, раздаётся рык, как у зверя, если звери рычат от удовольствия. Иму прокатился по земле, прижимая древко к себе, обошёл понизу кольцевую защиту рук, перехватил копьё у наконечника и воткнул его Панкратиону под рёбра. Тот вздохнул от боли, вслед за выскользнувшим железом полилась густая кровь. Озверев, Панкратион ударил по сжимающей копьё руке и прорубил её до кости. Он сразу пожалел об этом. Иму больше не мог действовать правой рукой, кровь лилась рекой, и скоро он не сможет ничего сделать. Но почему-то Иму не упал, а перехватил копьё левой рукой и с боевым кличем бросился вперёд. Из уголка его губ стекала кровь. Жадные пухлые губы жаждут поцелуя, их вкус запоминающийся, и даже через сотню лет он не выветрится из памяти. Ищущий язык скользит сначала в одном рту, потом в другом, и в едином разуме ощущения сливаются в сводящий с ума поток. Вот оно, настал момент. Панкратион зажмурился бы, чтобы принять свою судьбу, но не смог. Он смотрел в глаза Иму. Не отрываясь. Через этот контакт он хотел передать ему, что чувствует, о чём думает, зачем поступает так. «Пожалуйста, прости. Доктор залечит твою руку. Прости меня. Прости и убей, потому что убить тебя я не могу». Можно ли назвать любовью связь двух непохожих, двух чужаков на жестокой земле? Слова вырываются сами собой, минуя разум. Когда чарующий рельеф рук, подчёркнутый темнотой кожи, так близко, когда каждый выдох щекочет, когда каждое движение дурманит мозг, как вино, нет времени думать, можно только чувствовать. «Люблю». Иму подпрыгнул и толкнул его ногой, и Панкратион безо всякого сопротивления упал на землю. Горячий песок под боком, слепящее солнце над головами, внезапно пробившийся через стучащий в ушах пульс шум толпы, всё это он хотел запомнить как свой последний миг. Острие копья приблизилось к горлу. Если проткнуть обе шеи насквозь, натечёт очень много крови, толпа останется довольна, а смерть будет быстрой. Можно же рассчитывать на такую милость? «Ишиа, ишиа», — что значит это? Скорее всего, «пожалуйста». Тихая мольба, просьба не останавливаться, довести дело до конца. Поднимает брови, сжимает руками то лицо, до которого может достать. «Ишиа». Ещё живой Панкратион взглянул на Иму. Тот плакал, сжимая копьё, и искал в его лицах ответ. Небольшой кивок… — Гха-а-а!!! … полный отчаяния вопль и резкий толчок. Копьё вошло в песок, миновав горло. Толпа разочарованно завыла, а Иму сел на песок рядом с распростёртым телом чудовища и закрыл лицо руками. Испуганно Панкратион нашёл взглядом на трибуне Орфу. Тот покачал головой и провёл большим пальцем себе по шее. План провалился. Не стоило и ожидать, что всё получится. Панкратион поднялся, взял меч и ногой пнул Иму, отчего тот упал на песок. Он налип на кровавые пятна, всё тело стало похоже на картину, нарисованную чёрной, красной и жёлтой красками. Иму непонимающе посмотрел на Панкратиона. Почему он продолжает сражаться? Он же сдался, схватка окончена. Но сегодня зрителям обещали смерть. Орфу не простит и прикончит их обоих, если они навредят его репутации. Панкратион подцепил босой ступнёй копьё и швырнул сопернику. — Вставай! «Вставай». Он знает это слово. Нежный шёпот по утрам, означающий начало дня. Как много разных применений бывает у одних и тех же слов. Иму встал. Всегда вставал, отчего бы сейчас нет. Его правая рука висела вдоль тела, левая сжимала копьё, он опирался на него, чтобы держаться ровно. Но физическое состояние всё равно было лучше душевного. Панкратион чувствовал его боль, но ничего не мог сделать. Он подошёл к сопернику, который просто не мог сопротивляться, и схватил его за горло, поднимая над ареной. Нет сил противиться нежным рукам, нет сил уже кричать, нет сил вздрагивать от удовольствия, смешанного с болью. Пахучее масло испаряется с разгорячённых тел, воздух тяжёлый и не может проникнуть в лёгкие, он липнет к глотке и стекает вниз. Хрип в ночи, агонизирующее тело, внутренний жар похож на жидкое пламя. Хрип не слышен за воем толпы. Одной рукой Иму пытается разжать пальцы на своём горле. Он не понимает. Ресницы полностью мокры от слёз, горячие капли стекают по щекам. — Убей! Убей! Убей! — скандируют трибуны. Им уже не важно, кто умрёт, если зрелище будет достаточно кровавым. С последним немым криком во взгляде Панкратион сжал пальцы сильнее. «Ты не должен использовать это на чужой земле. Если люди узнают об этом, они придут сюда, и наш мир навсегда будет потерян. Не навлеки проклятие на свой дом, Панкратион». Он помнил эти слова, которые сказал ему отец на прощание. Он не собирался нарушать своё слово. Никто даже не заметит, что что-то не так. На окружённой со всех сторон площадке, среди палящего зноя, подул ветер. Он подхватил с земли сухой песок и поднял его в воздух. Панкратион вонзил меч в живот Иму, которого держал на вытянутой руке, потом вытащил его и отбросил тело в сторону. Со стуком оно ударилось о борт, и через мгновение крики человеческого стада накрыли арену. *** Он не позволил забрать труп с арены. Панкратион сидел над чернокожим изломанным телом и не двигался. Когда кто-то попытался подойти, обращённая назад голова рявкнула: — Прочь! Он мой! Люди отступили назад, подумав, что он помешался. Он и так был страшен, а безумный и вовсе мог всех порешить. Но Панкратион не думал о других. Осторожно подняв Иму на руки, он понёс его в дом. — Смотри не сожри его. На обидные слова Орфу он не среагировал, но запомнил. Только доктор был допущен внутрь. Выйдя, он рассказал, что Панкратион старательно зашивает все раны, забыв про свои. Это глупо, все же видели, что Иму мёртв, нужно просто закопать его там же, где и остальных невольников. В отличие от воинов, их не сжигали, а просто бросали в яму и присыпали песком. Гладиаторы не допустили бы, чтоб с Иму поступили иначе. Но Панкратион по крайней мере вырыл ему отдельную могилу. По-прежнему никому не позволяя подойти ближе, он засыпал Иму песком и остался с ним до заката. Хуже всего ему было от того, что он обманул Иму. Тот не знал о плане, но отказался убивать его, хотя мог догадываться, что ему за это будет. Панкратион чувствовал себя предателем, и именно им он и был в глазах чернокожего невольника, что доверился ему. Он не дал себе заплакать: слёзы принесли бы облегчение, которого он не достоин. В оба горла закричал в тёмное небо, но звёзды ему не ответили. Гладиаторы слышали, как он вернулся в свой дом, а Орфу видел, что он ушёл, но не пытался остановить. Никто не проверил могилу, которая опустела к утру. Панкратион никогда не узнал, что подумал Иму, очнувшийся под слоем песка, потому что боялся с ним встретиться. Куда он пошёл? Иму не был настолько глуп, чтобы вернуться к Орфу, но был слишком приметен, чтобы остаться в городе. Понял ли Иму его секрет, который помогал ему дышать под песком? Этого лучше и вовсе не знать. Предатель своей родины, Панкратион навсегда закрыл себе путь назад и был вынужден искать место среди людей, что так его боялись и ненавидели.