Лот номер 51

Богатство меняет людей. Человек, у которого есть деньги, нет границ власти и возможностей. Вкупе с толстым кошельком, надежным счётом в банке и вьющимися кругóм «друзьями» и обожателями, вы получаете паранойю — вечный, изводящий вас и днём и ночью страх потерять всё или хоть малую долю всего. Если раньше, владея хотя бы некоторым процентом вашего прежнего денежного могущества, вы могли с лёгкостью одолжить пару замызганных банкнот другу или хорошему знакомому, то в этой ситуации деньги становятся чище (правда, чаще не во всех смыслах), а хватка пальцев — крепче. Вам становится труднее отдавать то, что когда-то в прошлом вполне могло казаться излишеством. Неприятно, да? На самом деле причин тут две: друзья, которые с удовольствием помогут вам избавиться от ваших денег, и сами деньги, над которыми вы теперь трясётесь, как Скрудж Макдак из мультика. Деньги дают вам шанс возвыситься в обществе. Конечно, если ваш характер похож скорее на чистенькие и хрустящие банкноты, которые не стыдно вытащить из бумажника, а не на грязные и залапанные — вы будете на высоте в любой компании, а солидный капитал ещё и весу добавит. Дорогие сигареты, хорошие машины, великолепного покрова костюмы, старое вино, женщины на любой вкус, дальние путешествия и новые знакомства. По правде говоря, вдобавок ещё и никакой свободы и неполные ощущения. Раньше вы могли только мечтать хотя бы о поездке в соседнюю страну на выходные, а теперь четырежды в год летаете на Гавайи или на Карибы через полмира. И в итоге это притирается, надоедает и теряет остринку чего-то нового. Приходится искать другие развлечения, заранее зная, что и они в итоге превратятся для вас в что-то слишком банальное и слишком простоватое. В богатстве есть свои плюсы и минусы. Развлечения и неприятности, признание и зависть. Любимым развлечением большинства богачей всегда были аукционы. Во-первых, можно приобрести парочку прекрасных вещиц, во-вторых, покрасоваться и неназойливо потрясти бумажником перед знакомыми среди зрителей и участников. Рихард Круспе относился с интересом к этой ерунде (ерундой он называл все развлечения, как интересные ему, так и те, к которым он ровным счётом ничего не испытывал), не пропускал ни одного собрания людей, главной целью которых было распродать или купить редкие вещи, и заработал среди прочих любителей аукционов изрядную долю уважения. Он обожал этот сухой, немного назойливый запах коробок и пенопласта, мог часами ходить между стеклянных витрин с представленными предметами, с нетерпением дожидаясь вспышки азарта, являющейся во всей своей красе ровно в тот момент, когда представляли первый лот, и долго ещё не затихающей даже после окончания аукциона. Слава о нём как о яром любителе редкостей и изящества имела широкое распространение в высших слоях общества. Потому сейчас, прогуливаясь меж застеклённых полок с предлагаемыми артефактами, он каждую минуту был вынужден обмениваться рукопожатиями и парочкой ничего не значащих фраз с малознакомыми, но имеющими немалый вес в обществе людьми. Лёгкая улыбка не сходила с лица Рихарда, заставляя всех кругом шептаться о его обаянии и красоте. Он слышал отголоски этих разговоров, и сознание собственного великолепия приятно грело его душу. Немного даже веселила глупость людей: он уже успел отметить про себя несколько весьма интересных лотов, только и всего, и потому пребывал в отличном настроении, а вовсе не из желания нравиться окружающим и воспроизводить хорошее впечатление. На людей ему было плевать. Для их мнения использовал специальный палец на правой руке. Разумеется, если только это мнение было не о его неоспоримых достоинствах. У него, как у человека практичного и рассудительного, не вызывали интереса всякие там поеденные молью занавески, хоть и принадлежавшие княжескому роду, осколки тех самых тарелок, из которых ел Эдгар По, и диваны, на которых трахались французские короли. Да, это всё мило и имеет историю, но к чему забивать пространство ненужной ерундой? Он покупал поразившие его воображение картины, выделанные со вкусом украшения, искусно вырезанные статуэтки, хорошо сохранившиеся книги. И ровным счётом не понимал людей, которые нагребают себе кучу грубых колец, расколотых на части фигурок и потом хвастаются этим перед всем миром. А остальные ими восхищаются. Вздор. Вздор и ерунда. В блокноте он записал: «1. Китайская ваза 12, 600; 2. Мраморная пепельница 17, 900; 3. Колода гадальных карт 18, 150» Первое число означало номер лота, а второе — начальную цену, заданную клубом. Ну что же, за карты он бы отдал больше, чем полторы сотни, учитывая, в каком замечательном состоянии они сохранились и какие прекрасные изображения ручной работы их украшают. Пепельницу же, напротив, явно перееоценили, но Круспе уже ясно видел, как она будет смотреться в его гостиной, и отказать себе в этом маленьком удовольствии не мог. А вазу он приготовил для своей матери, как один из многочисленных подарков на приближающийся день рождения, и тут деньги его мало интересовали. У витрины с этим лотом люди почти не задерживались, и, похоже, никого он особо не интересовал. Наверное, соперников не найдётся, хотя кто его знает. Его мама очень любит китайские вазы, поэтому ради неё он готов выложить на стол всё содержимое бумажника. Заметив, что у одного угла стоит ещё не виденный им стеллаж, он подобрался ближе, весьма заинтригованный. К его сожалению, под стеклом на бархатной подушечке лежала лишь маленькая, грубовато выделанная камея голубого цвета, не представлявшая для него никакого интереса. Видимо, организаторы были того же мнения, потому что этикетка рядом гласила: «Лот 50. Начальная цена 500». Полтысячи? Больше бы дал только дурак. Но вот раздаётся звонок, приглашающий гостей собраться в зале и занять места. Бросив последний взгляд на лот 50, Рихард прячет блокнот в карман и устремляется в прохладное помещение с рядами красных кресел, полукругом идущими у деревянной сцены с прикрытым красными же шторами дверным проёмом. Галантно пропустив вперёд себя манерных женщину средних лет с дочерью, с удовольствием выслушал в свой адрес несколько комплиментов на тему заметно преуспевающей в деле вежливости современной молодёжи, сел почти на краю третьего ряда. Огляделся, ища знакомые лица. К счастью, близких друзей не обнаружил, а значит, ему удастся сегодня сполна насладиться процессом покупки желанных вещей, не выслушивая под ухом болтовню о том, чья жена чем заболела и насколько подскочили цены на нефть. Шторы на сцене разошлись, и вперёд, к столу, вышел мужчина в костюме и с широкой улыбкой, демонстрирующей все чудеса современной стоматологии. Начались вежливые негромкие аплодисменты. Кто-то позади Рихарда проворчал, что подобное мероприятие в столь жаркую погоду — самоубийство. Круспе даже не пришлось оборачиваться, чтобы знать, что позади сидит какой-нибудь потный толстяк с трясущимися боками, из тех, которые вечно всем недовольны. Ну правда, как будто вас за руку сюда тянули, или, ещё хуже, под дулом пистолета привели и усадили в красное кресло. Тем временем ведущий, которого звали мистер Файерфакс, на сцене начал приветствие, знакомство и краткое пояснение правил клуба. Всё как всегда, ничего интересного. Рихард за четыре года наслушался этого сполна. Наконец, после нескольких шуточек по поводу присутствующих, погоды и ситуации в стране, чтобы разрядить обстановку и настроить всех на расслабленный лад (чем спокойнее человек, тем меньше он печётся о своих деньгах, а значит, тем больше может выложить на стол), мистер Файерфакс произнёс долгожданную фразу «Представляем вашему вниманию лот номер один!» Это оказался не представляющий никакого интереса для Рихарда старый снимок какой-то ныне почившей актрисы. Ведущий долго вел игру, надеясь выцыганить у зрителей нечто побольше, чем просто пятьсот двадцать долларов, но в итоге сдался и с ударом молотка отдал фотографию некоему господину из Испании. Лот номер два — набор пластинок Beatles с автографами участников. Рихард невольно привстал, спрашивая себя, почему не заметил их раньше, и хотел было вмешаться в поединок представительной леди и лохматого сынишки некоего бизнесмена, но затем передумал: пластинки оказались в плохом состоянии, а автографы почти стёрлись. Три тысячи впустую. Лот номер три вообще не возбудил любопытства Рихарда, ибо он представлял собой маленькую шкатулку грубой работы в египетском стиле с искусственными камнями. И так до лота двенадцать, той самой китайской вазы, на которую он положил глаз. К счастью, как он и думал, денежный бой прошёл весьма вяло и вазу отдали ему в распоряжение за девятьсот девяносто долларов. Время шло; люди распалялись ещё сильнее. Рихард же отодвинулся обратно в ряды обычных наблюдателей и думал лишь о стакане ледяного морса и ленивом остатке дня на диване под кондиционером. Пот лился с него ручьём, а ведь до конца аукциона ещё не менее трёх часов. Устало откинувшись на спинку кресла, он в измождении закрыл глаза, рисуя себе в воображении прекрасную девушку и кубики льда между их с нею телами. Так он едва не пропустил семнадцатый лот, который тоже его заинтересовал. Мраморную пепельницу он не уступил ни толстяку, который в самом начале ворчал на погоду, ни худосочному очкарику в бесвкусной, но дорогой одежде, ни явно держащемуся из принципа мужчине в годах, с мёртвой, как у бульдога, которого он держал в руках, хваткой. Но в итоге игра «Прибавь доллар к цене и утяни товар себе» наскучила ему, и он великодушно отдал пепельницу Рихарду за почти десять тысяч, громко при этом похвалив настойчивость «этого славного малого». Рихард услышал у себя за спиной едкий шёпот о том, что мужчина с бульдогом сдался лишь потому, что игра не стоит свеч и что пепельница не достойна того, чтобы за неё так кочевряжиться, но Круспе было плевать. Он уже видел, как ставит пепельницу себе на стол в кабинете или гостиной, и был весьма собой доволен. Может, и благодаря похвале того мужчины. Вот и восемнадцатый лот — гадальные карты. Мистер Файерфакс уверял, что ими пользовалась одна из самых могущественных признанных ведьм Средневековья, и что якобы они пропитаны желчью совы, считавшейся тогда самым умным существом животного мира. Видимо, подавляющее большинство зрителей, как и Рихард, посчитали колоду уж сильно уценённой, и куш перевалил за сорок тысяч. Тут даже Рихард сдался: сорок тысяч за набор цветных прямоугольников! Да пусть подавятся этими своими картами, запивая желчью совы. Ну всё. Можно расслабиться аж до конца аукциона, а эти дурачки пусть дерутся за чайные сервизы и грубые толстые браслеты. Он, Рихард, остался доволен приобретёнными товарами, и более принимать участие в спорах не собирался. Удобно откинувшись назад и чуть улыбаясь, лениво слушал голоса, не особо вдумываясь в смысл. Лот номер девятнадцать, лот номер двадцать, двадцать один, двадцать пять, тридцать три… Семьсот, кто даст больше, семьсот двадцать, кто больше, восемьсот, неужели никто не хочет приобрести эту никому не нужную фигню, ну ладно, восемьсот раз, восемьсот два, или кто-то хочет продолжить, ах вот, восемьсот тридцать раз, восемьсот тридцать два, продано…  — Лот номер пятьдесят, и последний на сегодня, — эти слова вырвали Круспе из раздумий и несказанно обрадовали его: скоро можно ехать домой! — Не совсем обычный, так вам скажу. Потому что эта камея голубого цвета принадлежала самóй… Далее последовало длинное вычурное еврейское имя, в ответ на которое примерно треть зала начала понимающе квохтать, кивая и обсуждая какие-то подробности насчёт камеи, её обладательницы и судьбы обеих. Рихард лениво передёрнул плечами. Пусть старики позабавятся в погоне за украшением не известной ему женщины, только побыстрее бы. Ужасно жарко.  — Сейчас мой помощник вынесет украшение на сцену, под камеру, и вы сможете увидеть камею в мельчайших подробностях, убеждаясь, что она отлично сохранилась, — продолжал вещать мистер Файерфакс. Круспе разлепил веки и поднял взгляд на сцену, немного заинтригованный этим лотом и таким искренним интересом остальных к нему. Его взгляд сфокусировался на столе точно в тот момент, когда красные шторы позади ведущего разошлись и из-за них робко вышел парень, осторожно несущий в руках поднос с бархатной подушечкой. Поставил его на стол, настроил камеру и скромно отошёл назад. И пока все смотрели на полотно экрана, восторгаясь формами и несуществующим изяществом украшения, Рихард не отрываясь глядел на помощника мистера Файерфакса. В его воображении девушка, о которой он грезил много часов подряд, мгновенно испарилась. Теперь под ним лежал этот парень, такой стройный и при этом широкоплечий, с узкими бедрами и довольно широкой грудью, с искаженным в сладкой неге лицом и выгнутой в истоме играющей мускулами спиной. Он буквально ощущал его ладони на своей спине, его прикосновения, от которых по коже бежали мурашки. Чувствовал тепло, нет, жар и приятную узость его тела, слышал его страстные стоны, полные наслаждения, и хриплое дыхание. А сердце заходилось от скорости и тяжёлого удовольствия от обладания этим худеньким, но сильным телом. Он искал его мягкие губы, нежно покусывая, проникая жадным языком во влажный рот, безумно желая отдачи — и получал её. Откинувшись назад, чувствовал, как губы парня гуляют по его груди, крепко присасываясь к ключицам и чутко реагируя на глухие стоны. Одна рука зарывалась в его жестковатые волосы, прижимая к себе крепче, массируя пальцами кожу, а вторая обнимала его за талию, то и дело спускаясь непозволительно низко и грубовато лапая и тиская паренька, вслушиваясь в его мычание где-то у самого низа живота Рихарда… Он привык получать всё. И сейчас… сейчас он отступать не желал. Его рука, мысленно всё ещё лежащая на упругой заднице парня, снова взметнулась ввысь — одновременно с руками ещё нескольких десятков человек. Да, бой будет долгим, и не на жизнь, а на смерть. Но Рихарду было плевать. Ерунда. Цена за какие-то пять минут подскочила с пятисот долларов до сорока пяти тысяч, и сумма неумолимо росла. Только что дремлющие в креслах люди вдруг разом проснулись и ринулись за добычей, забрасывая ведущего ставками. Рихард только успевал головой вертеть. Неужели это кому-то нужно? Неужели ЭТО кому-то нужно? Спор утих примерно на ста двадцати тысячах зелёных. Люди, взмокшие, злые, косились друг на друга, не решаясь снова поднять руку с табличкой: явно многие уже и так лишнего наляпали. Рихард заглянул в бумажник. Н-да…  — Сто двадцать тысяч! Кто больше? — надрывался мистер Файерфакс, радостно потирая руки, — Ну так что, продолжаем или передаём камею господину из Испании в вольное пользование? Среди старших послышалось ворчание. Видимо, они не считали разумным передавать такую важную для них вещь какому-то господину из Испании, но ничего поделать не могли. Теперь, похоже, многие упрекали себя за жадность и за то, что так много денег потратили на безделицы. Рихард понял, что это его время. Не сводя глаз с помощника мистера Файерфакса, он медленно и эпично поднял руку вверх. Не менее семидесяти пар глаз устремили свои горящие взгляды на табличку в его чуть дрожащих пальцах.  — А! Господин Круспе! — обрадовался ведущий, — Что вы готовы отдать за лот номер пятьдесят? «Всё», — был готов ответить Рихард, но произнёс другие, более простые слова, ощущая, как его затылок сверлят злые глаза:  — Две сотни тысяч… Кто-то чуть впереди судорожно втянул в себя воздух. Рихард усмехнулся и договорил: -… И помимо камеи, я хочу забрать вашего помощника. В зале наступила тишина. Кажется, даже дышать зрители перестали. Ведущий испуганно схватился за свои очки, мелко трясясь:  — М-моего?.. Но позвольте, уважаемый наш Рихард, господин Круспе, людей мы здесь не продаём. И потом, наш помощник нам самим нужен, — он заразительно рассмеялся, и вслед за ним захихикали ещё несколько человек, превращая тем самым серьёзные слова Рихарда в самую неприятную шутку из всех. Круспе нахмурился: ему это не понравилось.  — Я хочу забрать камею и вашего помощника, — заявил он громче, сердито глядя на ведущего, — Даю за них двести тысяч, и поверьте, больше вы не выручите. Парень — тот самый объект желания Рихарда — странно моргнул. Свел брови, о чем-то задумавшись, рассматривая смеющихся людей. Затем оторвал будто прилипшие к полу отяжелевшие ноги и сделал несколько неловких шагов к ведущему. Потянул его назад за полу пиджака, что-то прошептав на ухо. Взглядом нашёл Круспе и вновь моргнул. На лице у него была странная тоска и что-то, похожее на смирение — Рихард не смог понять.  — Ну что же, — растерянно произнёс мистер Файерфакс, неуверенно оглядываясь на своего помощника, вновь отступавшего к стене, — Слово клиента для нас закон, да и сам Кристоф не видит в этом ничего плохого. Дворецкий он замечательный, а господин Круспе верно подметил это с первого взгляда, что помогает вновь увериться в его профессионализме, не так ли, дорогие друзья? Итак, лот номер пятьдесят… и пятьдесят один, — он вновь покосился на своего вдруг побледневшего помощника, точно спрашивая, не изменил ли тот своего решения, — За двести тысяч доларов переходит в руки Рихарда Круспе. Дворецкий… Ах, святая наивность. Рихард удовлетворенно ухмыльнулся, расслабленно откидываясь назад под негромкие уважительные аплодисменты. Ну что же, сегодня же вечером посмотрим, как этот дворецкий умеет работать язычком.