fiasco (ose)

В 2006 году была странная мода, хотя сейчас мало что поменялось. Бесцветные оттенки сменились на ядовито-дикие, которые беспощадно выедают глаза. В глянцевых журналах на белоснежных страницах изображены разноплановые сюжеты и почти однотипные модели, демонстрирующие то ли одежду, то ли желание поскорее свалить домой и отдохнуть от яркого света софитов. / Кроваво-красный пиджак; вальсиковый цвет с отливом, ближе к ультрамарину; лакированные туфли с небольшим каблуком – у стилиста праздник очередной: дайте повод, и он сделает из вас всё что угодно. Но, внимание! Вне всех этих загримированных стен вы будете казаться более смешным клоуном, чем в цирке (просто потому что всё, что входит в образ шута – лишь красный нос, накрашенные белой краской веки и огромные губы, будто разбухшие после многозначительных поцелуев), а внешний мир и его обитатели слишком просты для всего этого антуража. (Вдобавок ко всему Сехун боится клоунов). Назовите любой показ, начиная с 2013 года и Сехун обязательно с точностью (ювелира) преподнесет вам всю информацию о каждом из них. Платья, кардиганы, браслеты, цвет волос и шляпы – его личное достижение. И не важно, что О Сехун, 19-летний ценитель модных показов и высококлассной одежды не имел и половины того, чего наблюдал на подиуме и за кулисами. Но не это было главным – само увлечение приносило огромное счастье и радость. Чего, увы, так не доставало в жизни Сехуна. \ Наступал переломный момент, когда уже нужно было серьезно относиться к тому, чем планируешь заниматься в дальнейшем (и этого становилось только страшнее – неизвестность будущего). Не то чтобы Сехун был так сильно озабочен мыслями о том, кем ему быть, ведь он уже являлся самим собой. Какие могут быть еще вопросы? Но не всегда всё выходит по нашим предположениям. Точнее сказать, мы сами хотим многого, но это не значит, что ближний наш считает так же. Родители Сехуна как раз были собраны из таких убеждений. Люди занавеса. Люди за стеной. Люди, не идущие на уступки и не принимающие иные точки зрения. Сехуну хотелось рвать и метать всё вокруг, но единственное, что он делал – уходил молча, не обращая внимания на вновь рассерженного отца, который совсем ничего не смыслил в том, что О боготворил вот уже несколько лет. «Спасибо, что снова растоптал меня, как то самое насекомое субботним утром. Спасибо, отец…» \ Сехун старается запомнить каждое движение и до ужаса прямую осанку идущей по подиуму модели; его густые брови сходятся на переносице и из-за чуть плохого зрения он прищуривает глаза, чтобы четче запечатлеть эту картину в голове и воспроизвести через некоторое время. Когда? (Когда, наконец, осмелится подойти и попросить о том, чтобы его приняли в этот мир «худобы, пестрых красок и не переваренного завтрака, оставленного в туалете»). Сехун, вроде, собирается с силами и встает со стула с мягкой обивкой. Идет вальяжно; считает от одного до десяти и переводит дыхание. Ему кажется, что воздуха не хватает. Руки трясутся безбожно, но кто сказал, что бог существует? Впереди сцена, многочисленные прожекторы и никакого намека на присутствие кого-либо из местных обитателей. Это его немного успокаивает. О достает из левого кармана телефон, проводит быстро по экрану. Открывает «окошко» с заметками – записывает слова через точки: «аптека. успокоительные. желательно внутривенно».