Страна приливов

Бэт-сигнал на изнанке облака похож на снимок луны с татуировкой летучей мыши прямо на бледной изогнутой спине. Изрытая оспинами, но по-прежнему красивая, как мечта, первое вожделение, то, чего ты всегда будешь хотеть, даже вырастая и получая возможность иметь кого угодно; ты всегда будешь хотеть того, кого когда-то не мог получить. Беда в том, что даже получая и его годы спустя ты почувствуешь лишь острое разочарование от того, что твоя мечта осталась на старом снимке, а перед тобой кто-то совсем на неё не похожий. Этот закон природы справедлив для всех, все люди одинаковы и законы существуют не для того, чтобы их нарушать, отец объяснил мне это лучше всего, перепрошил моё естество и заточил под это понимание. А Дик идёт против природы и укладывает её на обе лопатки. Вопреки всем законам он не меняется, потому что он всегда был таким: собранным, ответственным и правильным. Правильным донельзя после всего, что с ним произошло, хороший мальчик Дик. И да, есть ещё кое-что. Он выёбывается. Вот и сейчас он смотрит на меня, оглядываясь через плечо, отворачиваясь от летучей мыши в небе, не спрашивая и не призывая, не приглашая с собой. Не указывая мне, где я должен быть. Я сам знаю, что мне надо идти к Брюсу. Не могу упустить возможность, пересекаю крышу и шагаю за край, едва задевая Дика плащом Робина, просто ныряю вниз. Никаких цирковых трюков, легкого каркаса за спиной, похожего на полые кости в крыльях малиновки. Сердце бьётся пичугой, кровь приливает к вискам, когда я вверх ногами замираю под карнизом на пару этажей ниже. В эту игру могут играть двое, и я не слышу ничего, кроме города и своего пульса, звяканья посуды в квартире, под окном которой я спрятался от глаз брата, не брата, нет, всё-таки брата. Теперь уже да. Не слышу ничего, потом слышу тихий смех. Сильная рука сгребает меня за шкирку, а потом перехватывает поперёк груди. Я не умею летать, как Дик, я плох в аэродинамике, очень плох, зато я знаю, как уговорить его взять меня в полёт. Я лёгкий, будто и мои кости тоже полые, птичьи, но это изменится так скоро, так мало времени на то, чтобы побыть ребёнком. Я уже не ребёнок. Он несёт меня прямо к Брюсу, ставит перед ним, как куклу, игрушку, но не подталкивает в спину. Идеально. Идеальный Дик, который никогда не сделает чего-то, что могло бы унизить другого. Если есть в мире настоящие противоположности, то это Брюс и беззаконие. Дик и унижение. Я и покой. Делает ли это меня худшим Робином, чем остальные? Едва ли. Брюс тяжело смотрит на него, но не произносит ни слова. Их молчаливый диалог длится едва ли больше минуты, после чего Бэтмен разворачивается, и я делаю шаг вперёд. Мне не нужно смотреть на брата, он знает, где я буду ждать его после этой долгой ночи. Кажется, он провожает нас обоих взглядом ещё три квартала. На старую дамбу я прихожу раньше времени, помятый, грязный, в чужой и своей крови, но живой, такой отвратительно живой, что сам пьянею от этого чувства. Это больная жизнь, болезненная, но я не выбрал бы себе никакой другой. Я в этом вырос, я не смог бы жить иначе. Я знал, на что иду. Ничего общего между мной и покоем. Дик не в пример чище меня, но и он выглядит усталым, утомлённым. Метеочувствительность – полная луна доканывает даже супергероев. Особенно их, потому что высвечивает изнанку города так, что её образ отпечатывается на изнанке век. Дик стоит и смотрит на воду, чернота перекатывается перед ним с тихим плеском. Я молча расстилаю свой плащ на сером бетоне и ложусь, закрывая глаза. Лунный свет сочится сквозь сомкнутые веки, наполняет мои глаза, кажется, что если я их открою, они сами будут светиться, как далёкие звёзды. Дик опускается рядом – я слышу это, чувствую, и мне нравится понимать, что я слышу и чувствую лишь потому, что он этого хочет. Иначе мне остался бы лишь тихий смех, даже не растворяющаяся улыбка, что-то ещё более иллюзорное. Облизываю разбитую губу, ранка снова открывается и во рту становится солоно, ножево. – Ты луна моего неба. Вот он, этот мягкий, низкий смех, не поймёшь, одобрение или снисхождение. Очень удобно. – Какой замысловатый способ сказать, что ты от меня течёшь. Шёпот в самое ухо, хриплый и чуть усталый, но неизбежно заинтересованный. Я умею играть, но едва ли быстро стану лучшим игроком, чем он. Кровь приливает к члену так резко, что даже больно, и он накрывает его ладонью. У всей этой супергеройской одежды есть один несомненный плюс: она – это вторая кожа. Я бы хотел больше, но я ранен, я ранен, а Дик устал, и всё равно мы здесь, справа обрыв, бездна, полная воздуха, слева рукотворное море, в темноте кажущаяся бескрайней вода, и мы посреди этого на бетонном узком островке сотворяем пламя. Мне жарко, жарко, жарко… Дик целуется так же, как делает всё остальное – уверенно и безошибочно, но я чувствую, знаю и вижу, что мне удалось и его вслед за собой лишить покоя, вывернуть и пошатнуть эту незыблемую правильность и правоту. Приятно познакомиться. Тим Дрейк. Самый беспокойный Робин из всех.