С лучшими надеждами

      - Мы сделали это! - говорит Фиона. Рис беззаботно улыбается ей в ответ. - Даже не верится, что это мы открыли Хранилище. Знаешь, Рис, я не верила в это раньше, - Рис опускает глаза в пол. - Все кажется таким нереальным, просто невозможным. Страж Хранилища убит, Гелиос разрушен, Гиперион больше не существует, Красавчик Джек мертв. - У Риса дергается левый глаз. - Наконец все кончено.       Фиона так рада окончанию, логическому завершению, живым друзьям и спутникам, не совсем новой, изменившейся не настолько, насколько она хотела, жизни. Спустя неделю к ней еще не пришло полное осознание реальности происходящего.       Рис даже не пытался прийти в себя после всего. После Джека, стоящего на своих коленях, и бывший гиперионец почему-то думает, что они у него рельефные и костистые, как у бегунов, и вообще ноги у него очень сильные, и руки тоже, и Рис не знает, боялся бы он Джека во плоти больше, чем бесплотного.       В голове отчетливо звучит эхо того вкрадчивого, прерывающегося, заедающего и разбитого голоса. Рис честно старался забыть, но боль в плече - там, где был старый протез - и в виске - там, где был старый порт - такая назойливая, такая тупая и тянущая. И в голове прорва мыслей об умерших, о выживших, о покалеченных, и столько вины, будто ее заливают из ведер. А в груди какое-то чувство, далекое от нежной атараксии настолько, что можно было бы даже не употреблять этот термин. И дневные моционы, и работа, и отдых не избавляют от такого же тягучего, такого же ошеломительно долгого, как и боль, чувства пустоты. И будто от Риса кусок оторвали. Не механический, не так редко раньше используемую руку, не глаз, а настоящий кусок плоти. Фантомные боли, как когда он лишился руки первый раз, а затем снова - по вине Джека. Джека, который был его кумиром.       "Кумиры всегда оказываются мешками, набитыми смердящим дерьмом," - Рису кажется, что это его собственная мысль. И последнее время он почему-то так хочет проверить все еще раз, так хочет убедиться в подлинности своих скоропостижных, как ему теперь ошибочно кажется, суждений.       Качественного, сильно пахнущего, концентрированного керосина подливает в огонь мысль о том, что Рис ведь по-настоящему доверял Джеку, и готов был помочь ему, и вряд ли когда-нибудь предал, и правда считал его другом или приятелем, а он бессовестно все разрушил, как маленький капризный ребенок. Рису хотелось дать ему по роже своей сильной механической рукой, чтобы аж челюсть хрустнула и ушла в сторону, и ее пришлось бы вправлять, и некоторое время Джек не был бы Красавчиком.       Рис так хотел управлять компанией, что желание сочилось у него из пор, его окутывала эта аура успешности и целеустремленности, не было и мысли о незаслуженности такой чести и ответственности, он так готовился к этому, так шел, и в итоге пришлось обрушить всю станцию на Пандору вместе со своими мечтами и иллюзиями, оставив только их обломки, быстро превратившиеся в аутоагрессию и непомерное чувство вины, которое, как и сказал Джек, Рис пытается оправдать каждую ночь.       Рис очень удручен, он загружен и опустошен, и когда Вон спрашивает, все ли в порядке, Рис говорит, что нет. И когда Вон спрашивает, что же случилось, Рис молчит, проводит рукой по волосам, его глаза бегают, и он нерасторопно улыбается, выглядя при этом нелепо. И Вон прищуривается, и, ведомый благими намерениями, отстает от друга, которого накрывает еще большая депрессия от невозможности высказаться. Ему нужно, чтобы информацию вытянули из него, как он вытянул провода из своей головы.       Он, к слову, помнит это чувство.       Как будто из твоих мозгов медленно тащат извилину. Искрящуюся, окровавленную, твердую, обернутую оплеткой из безопасных синтетических материалов. В нос бьет запах озона, крови, пыли и пота, и пресловутое "пожалуйста" от Красавчика Джека мечется в голове. И Рис зачем-то извиняется, вовсе не испытывая жалости или тем более стыда. Он делает это из правил приличия, наверное, и потому, что это, возможно, как-то сгладит удар для Джека, хотя Рису совсем-совсем все равно на его чувства, которые представляют из себя набор нулей и единиц, как и он сам, голубой, рябящий и совершенно не такой зловещий, как раньше. И Рису даже кажется, что он может ему довериться, но одного "кажется" ему недостаточно, и смерть ради желтого костюма, напоминающего скелет какой-то невиданной, но обязательно разумной твари, перевешивает, и Рис отбрасывает свое глупое "кажется" и дергает изо всех сил, смотря Джеку прямо в глаза, вспоминая, что он не помнит их цвет. И он хочет остановиться, чтобы спросить: "Эй, Джек, какого цвета твои глаза?", но рука не останавливается, и образ его кумира рассыпается будто от удара о тело обессиленного Риса.       - Рис, ты в порядке?       - Да, Саша, - говорит Рис, проводя рукой по волосам. - Спасибо, что спросила.       И значительная часть всей его речи с тех самых пор, как все случилось, наполнена ядовитой для него самого ложью, избавиться от которой он не может.       Рис лежит в своей не такой уж плохой для Пандоры кровати, и за окном неповторимо тихая ночь. Такая тихая, что шумит в ушах, и Рис не может уснуть, встает, ступая босиком по холодному полу, ощущая шероховатости стопами, к которым налипает пыль и мелкий мусор. Он роется во внутренних карманах своего пиджака, начиная заводиться, нервничать, и еще руки начинают трястись. В конце концов Рис просто патетично трясет пиджак, что-то рыча себе под нос, и итогом этих действий оказывается шум катящихся по полу монет, каких-то мелких вещей, которые Рис почему-то постоянно складывает в карманы и забывает об их существовании. Не обнаружив искомого, Рис злится еще больше, хотя это скорее похоже на ноющее отчаяние, и глотка начинает болеть от напряжения, как когда ты не можешь заплакать, хотя тебе очень-очень хочется, потому что ты на взводе, потому что ты скрипишь зубами, и это не помогает.       Рис опускается на твердый пол, упирается в него коленями, и обнаруживает, что стоять на них не очень приятно, тут же вспоминая Джека, не выходящего у него из головы даже больше, чем когда он действительно там находился. Рис поджимает губы и упирается лбом в пол, он крепко зажмуривает глаза и открывает, поднимает голову, видит освещенную лунным светом когда-то блестящую, а теперь сильно исцарапанную поверхность, и под комодом лежит поблескивающий круг. Такой манящий и пугающий, и уже окончательно неродной. Голубой цвет Рису решительно не нравится, но еще меньше ему нравится желтый, и хорошо, что Гипериона больше нет, и не придется видеть этот омерзительный цвет сумасшедших.       Рис тянет свою настоящую руку в пространство между полом и дном комода, собирая пыль и попадая пальцами в какую-то дрянь. Брезгливо морщась, он тянет рукой еще дальше, жмется щекой к холодной поверхности, и чувствует, как по коже бегут мурашки, а по спине холодный пот, и все это приобретает характер навязчивой идеи, без выполнения которой ему просто не жить - он полностью в этом уверен. И он еще активнее вжимается в комод, впечатываясь в него лицом, бесцельно хватая пальцами воздух, и в конце концов раздраженно ударяя рукой по полу. Имплант подпрыгивает и невесомо касается руки Риса, который тут же хватает его и сжимает в руке, не понимая, зачем все это было. Он сжимает его так сильно, что тот готов треснуть, но Рис вовремя ослабляет хватку, встает, берет со стола электронный носитель и вставляет в порт.       Рис сам написал программу, способную защитить его подсистему от любых или почти любых атак. Рис старается верить в это изо всех сил, но их едва хватает.       Загрузка проходит привычно быстро, Рис активирует программу и рассматривает старый имплант, поблескивающий непривлекательным теперь голубым. Рис берет специальный переходник и без колебаний вставляет один конец в порт. На этом решимость заканчивается, и он смотрит на свою трясущуюся серую в лунном свете руку, нервно сглатывает и опять не понимает, зачем все это, ради чего, но никак не может остановиться. Никак не может перестать обманывать себя и отметать множество причин, выступающих против последующих действий. И глубоко запрятанный здравый смысл кричит о нерациональности поступка, об абсурдности происходящего, а Рис, ощущая себя как никогда одиноким и бессодержательным, уставшим бороться со своей депрессией в одиночку, и забывая о том, что лучше от опрометчивого решения не станет, запускает закачку данных.       Он хочет попробовать еще раз. Еще один разок.       И это чувство, столь привычное, но всегда, когда объектом перемещения становится Джек, интимное и волнующее, снова наполняет его до краев, и даже дыхание перехватывает на несколько секунд, и пляшущие электрические разряды щекочут половину головы, тело каменеет, а нижняя губа дрожит. Рис облизнул ее, прикусил, и, когда процесс завершился, серо-черная комната с большим прямоугольным окном посередине, выходящим на каменистую, сухую и полуживую местность, поплыла и помутилась.       Рис ждет появления голубой голограммы, слишком яркой для его привыкших к темноте глаз, но ничего не происходит, и Рис разочаровывается почти также сильно, как когда узнал, что его кумир - мешок, набитый смердящим дерьмом. Он некоторое время сидит так, еще более истощенный и измотанный, смотря расфокусированным взглядом в зияющий проем окна перед собой. И Рис так сильно запутался, что понятия не имеет, радоваться или наконец-то плакать, но ответ приходит сам собой вместе с чувством странного рода удовлетворения, и напряжение разом спадает, и мышцы расслабляются. Рис расплывается по кровати бесформенной массой, ненаполненной ничем значимым, целиком и полностью пустой, как серая бесполезная жижа, и ему так спокойно оттого, что ничего не вышло, и удовлетворение достигает таких высот, что Рис закрывает глаза и крепко сжимает в пальцах простыню, переживая диковинный эмоциональный экстаз, когда все немыслимой тяжести грузы спадают с его плеч.       - Рис, неужели ты наконец-то улыбнулся! - радостно провозглашает Вон с самого утра, встречая друга в коридорах базы. Рис улыбается еще шире, уверенно кладет руку на волосы, чтобы провести по ним, но остановиться на середине, видя за спиной Вона голубую голограмму. Выражение лица Джека сначала ошеломленное, удивленное, как у человека, полностью сбитого с толку, плавно перетекает в злобный, ядовитый, одиозный оскал, от которого у Риса начинает потеть спина, как ночью, а кожа покрываться мурашками, и Рис ни о чем не может думать из-за мерзкого комка, застрявшего в горле. А затем Риса выворачивает, да так, что чуть ли не наизнанку, и Вон, еле успев отпрыгнуть, спрашивает:       - Я сделал поспешный вывод, да, Рис?       А Джек, проходя сквозь него, становясь перед лицом Риса прямо в лужу рвоты, отчего тошнит еще больше, кладя руку ему на шею и большим пальцем нежно поглаживая ухо, говорит:       - Все совершают ошибки, да, Рис, детка?       И Рис готов сию секунду отдать голову на отсечение, что ощущает тепло и нажим чужих шершавых неестественно горячих пальцев.