Ловля призраков

У Ричарда в голове много разных воспоминаний. Некоторые принадлежат не ему. Понимание этого приходит очень рано: когда на вопрос, что случилось с рыжими гончими, что так сильно лаяли давней ночью, родные смотрят на него удивлённо и непонимающе — в их доме никогда не было собак. Больше Ричард не спрашивает. Поэтому ответов у него нет. Чьи это воспоминания? Почему Ричард помнит их так, будто видел своими глазами? Все ли они фальшивые? Ричард не знает. Он видит блеск рубиновой молнии, башню на фоне заката, фреску с печальной синеглазой женщиной — будто живой! Смотрит, как камни и вода сметают всё на своём пути, слышит удушающе-сладкий запах и чувствует невыносимую боль в руке. Это похоже на обрывки картины. Он боится, радуется, грустит — но понятия не имеет, чем вызваны эти чувства. Он вспоминает какой-то фрагмент чьей-то жизни — яркая короткая вспышка — и вместе с ней приходят эмоции. Но откуда они и чем вызваны, Ричарду спросить не у кого. Иногда он просто идёт. Идёт мимо весёлых близнецов, гуляющих по площади, похожих друг на друга, словно капли воды. Идёт мимо уставшего мужчины в парке, ломающего печенье для ручной крысы. Идёт мимо церкви и старого священника, перебирающего в руках чётки. Останавливается, оборачивается, вглядывается. Кого он только что увидел? Кого узнал в этих прохожих? Ричард трясёт головой, выбрасывая из неё ненужные мысли, и идёт дальше. Это — всего лишь отблески чужой памяти, отголоски его неуёмного воображения. Нет смысла гнаться за тем, чего не существует. «Есть ли на свете что-то бесполезнее ловли призраков? — спрашивает Ричарда голос в голове. Ричард не знает точно, когда он появился — тот был рядом всю сознательную жизнь, — но связывает его с фальшивыми воспоминаниями. — Бросьте это занятие, юноша. Оно не стоит потраченных усилий». Ричард старается почаще прислушиваться к этому голосу — он обычно говорит разумные вещи. Когда Ричарду кажется, что снова уловил краем взгляда кого-то знакомого, он останавливается и всматривается в юношу того же возраста, что и сам Ричард, с холодными серыми глазами — пустыми, как у рыбы. Он тоже стоит на месте, смотрит на Ричарда и будто также ищет что-то в случайном прохожем. Они стоят друг напротив друга пятнадцать минут, а затем расходятся, ни слова не сказав. Ричард, сколько ни всматривается, ничего не вспоминает. И это злит. «Вы дурак, юноша. Призраки не ловятся так просто». Ричарду очень хочется спросить — а как же тогда? Но не спрашивает, потому что знает, каким будет ответ. Призраки на то и призраки, что поймать их невозможно. Иногда узнать тайны своей памяти хочется слишком сильно — и тогда Ричард срывается. Он видит мужчину, чьи золотые волосы сияют на солнце, словно ореол святого, а сплошь белые одежды только подчёркивают это. И Ричард идёт за ним почти через полгорода. Он не знает, зачем это делает, не знает, кто этот человек и куда он приведёт Ричарда. Он просто идёт и пытается не то вспомнить, не то прогнать из головы те обрывки чужой памяти, что мешают нормально жить. «Не ловите призраков, юноша. Они бестелесны и бесплотны. Не захотят — не догоните. Так что не стоит и пытаться, — слышит Ричард у себя в голове. И почему-то останавливается, поворачивается и идёт назад. А голос продолжает: — Просто ждите. Когда придёт время, призраки сами поймают вас — хотите вы того или нет». После этого призраки исчезают вовсе. Ричард сперва думает, что это временное затишье — они всегда приходили вновь, рано или поздно. Но проходит месяц, проходит полгода, а они не возвращаются. И Ричарду становится страшно — неужели закончилось? Неужели ничего больше не будет? Он что, упустил свой шанс всё узнать? Чтобы избавиться от паники, Ричард фотографирует. Запечатлевает всё, что попадёт в объектив. Чтобы новыми воспоминаниями заменить другие — те, что принадлежат не ему, фальшивые, не дающие спокойно спать по ночам. Те, что намертво въелись в память, ярким огнём оказались выжжены под веками. Но фотографии не могут заменить их. Слишком блёклые, слишком неживые — они не идут ни в какое сравнение с проделками фантазии. Рассыпавшаяся черешня, четыре солнца в небе, ворон и орлан, сошедшиеся в схватке, — не может быть, что этого никогда не происходило на самом деле. «Посмотрите на небо, юноша. Солнце всего одно», — насмехается голос в голове Ричарда. Только он и остался — он и разрозненные воспоминания. Ричард не отвечает ему, но соглашается. Конечно же, ничего подобного не было и быть не могло. Ричард проверял много раз — мучил интернет любыми подходящими запросами, но ничего не нашёл. «Вы сами хотели, чтобы это прекратилось», — напоминает Ричарду голос. И это снова правда — он действительно хотел, чтобы всё закончилось. Но это говорило отчаянье. Никто не может контролировать свои мысли в такие минуты — не может и Ричард. Он ненавидит себя за это. Ричард фотографирует деревья, дома, машины. Фотографирует людей. Надеется, что камера сможет запечатлеть то, что пропустили глаза. И неожиданно эта глупая затея заканчивается успехом. Новый призрак Ричарда сидит на скамье с гитарой на коленях, и кто-то уговаривает его сыграть — прямо здесь, прямо сейчас, на улице посреди толпы. Призрак смеётся, откидывает с плеч длинные чёрные волосы и действительно начинает играть и петь. И в голове Ричарда что-то трескается, бьётся, рассыпается. Синие глаза смотрят прямо на него, и это глаза смерти. Ричард хорошо это помнит. Он шёл за Синеглазой Смертью и проснулся здесь, в новом мире. Но старый его так и не отпустил. Водоворот воспоминаний раздирает Ричарда на части. Он видит Надор и солдат в нём, а затем — как рушатся древние стены и камни пьют кровь предателей. Видит Олларию и как её жители приветствуют Первого маршала после успеха в Варасте, а вместе с ней Ракану и висельников на деревьях. Ричард кричит, падает, проваливается в бездну. В его голове слишком много всего. Это слишком больно, слишком страшно, слишком неправильно. Ричард хотел совсем не этого. Но водоворот не останавливается, и Ричард продолжает вспоминать: как растворяется в вине яд, как после праздника он идёт по мёртвым телам, как кинжал входит в тело любимой женщины. Это не он — кто-то другой. Но Ричард видит кровь на своих руках и знает, что не сможет её отмыть. Кто-то сжимает плечи Ричарда — так больно, что он приходит в себя. Напротив Ричард видит синеву безоблачного неба. Смерть пришла за ним во второй раз, думает он. Водоворот успокаивается. — Увы, это всего лишь я, — усмехается Алва. Сейчас Ричарду совсем не сложно вспомнить, кто перед ним. И это совсем не радует — Алва не прощает предательств. А Ричард был предателем, отравителем и убийцей. Это клеймо, которое не исчезнет даже после смерти. Нужно уйти сейчас же. Уехать домой, запереться в комнате и сидеть там, пока всё в голове не успокоится. Пока он не разберётся, что делать со всей этой памятью и как вообще жить с этим дальше. Как жить, если ты чудовище. Ричард пытается вырваться. Он боится, страшно боится взглянуть ещё раз Алве в глаза и произнести хоть слово — тогда Алва может вспомнить. — Юноша, может, объясните, что с вами случилось? Вы перепугали кучу народу. — Вокруг действительно толпа. Они смотрят на Ричарда, как на больного — кто с испугом, кто с жалостью, кто с беспокойством. Наверное, Ричард действительно болен. Только вылечить это нельзя. — Со мной всё в порядке, — Ричард врёт. Это знает он, это понимает Алва. — Вспомнили что-то неприятное? — на лице Алвы не улыбка — оскал. И Ричард вдруг замечает то, чего не увидел раньше, — Алва смотрел на него, узнавая. Чистый огненный гнев — вот что было в его взгляде. Кто сказал, что стихия Алвы — ветер? Он хочет убить Ричарда: пристрелить, проткнуть сердце шпагой, свернуть шею. Он имеет на это полное право. Но Ричард хочет жить и хочет дышать. А ещё он совсем другой человек. — Я не для того вырвал свою жизнь из лап твари, чтобы отдать её вам. — Слезящиеся лиловые глаза, протяжное «Диикон», клыки и когти, рвущие плоть. Это существо никогда не было Альдо, но Ричард понял это не сразу. Он чуть не умер — можно ли умереть в посмертии? — но выбрался. И тогда Смерть дала ему второй шанс. Этот шанс он не упустит — потому что третьего не будет. Алва смотрит глаза в глаза, внимательно вглядывается, словно может увидеть мысли и душу. А может, это у Ричарда всё написано на лице крупными печатными буквами. — Вставайте, юноша. Нечего беспокоить людей. — Ричарда поднимают, ставят на ноги, которые его совсем не держат. — Как всегда жадны до внимания к своей персоне. Вечность назад за такие слова Ричард вызвал бы наглеца на дуэль — но этот мир живёт по другим законам. — Я не тот Ричард. И его грехи замаливать не стану. — Он отстраняется от Алвы на шаг, на два. Пространство вокруг искажается, исчезает. Ричард не может определить, как далеко находится здание справа, как высоко небо и сколько падать до земли. Он истощен и опустошён недавним водоворотом воспоминаний. — И правильно. — Алва поддерживает его за плечи, а Ричард слишком слаб, чтобы отстраниться снова. — Искуплением чужих проступков вы сполна насладились в той жизни. Он ведёт Ричарда к ближайшей скамье и усаживает на неё — до странности аккуратно для того, кто ещё минуту назад желал Ричарду смерти. — Когда вы вспомнили? — Что стало катализатором для Алвы? Вряд ли отражение в зеркале. Алва садится рядом, откидывает голову, не желая смотреть на Ричарда, и безмятежно отвечает: — Я никогда не забывал. Это страшно, думает Ричард. Это намного страшнее, чем внезапно вспомнить. Он не хочет больше говорить, не хочет слушать и не хочет думать. Слишком много всего — кажется, что ему осталась всего пара шагов до сумасшествия. А был ли он когда-нибудь нормальным? Ричард откидывает голову и смотрит вверх — на чистое синее небо. «И всё-таки я поймал призрака». Голос в голове смеётся, как смеялся Алва, и отвечает в последний раз: «Это призрак поймал тебя».