Жаркое лето

Летнее солнце плавит раскаленный до голубизны небосвод и обрушивается знойной лавиной на бескрайнее поле. Одуряюще пахнут травы. Сухо, ломко звенят они под робкими прикосновениями слабого ветерка, пытающегося хоть немного развеять послеполуденную духоту. Винсент натягивает удила разгоряченного коня и оглядывается. — Господин Оз! — Его голос вязнет и теряется в жарком мареве. Винсент вытирает пот со лба рукавом рубашки. — Давайте остановимся здесь. Он кивает на одинокую иву, купающую ветви в искрящейся глади реки. Едущий чуть позади него Оз недовольно хмурится. — Зови меня по имени, — говорит он, и легко спрыгивает с лошади. — Сколько раз повторять. Винсент затаенно улыбается: ему нравится, когда Оз поправляет его; когда требует быть более фамильярным. — Конечно, Оз, — послушание в голосе Винсента очевидно показное. — Как скажешь. Оз запрокидывает голову, смотрит на Винсента вприщур: солнце бьет ему прямо в глаза, — и усмехается азартно, принимая вызов. — Только так и говорю уже десять лет, — лошадь ступает к воде, фыркает и косит темным с лиловинкой глазом на придерживающего ее под уздцы Оза. — Почти ежедневно. Но тебе, видно, нравится злить меня? Признайся! Винсент едва заметно вздрагивает. Проницательность Оза иногда пугает. Иногда ему кажется, что Оз знает его истинную сущность; знает все, что было, — даже столетие назад. Может быть, это потому, что он так похож на Джека?.. Может быть. Винсент не отвечает Озу — только старательно улыбается, и Оз понимающе улыбается в ответ. Они слишком похожи, чтобы обманываться друг в друге. Оба скрывают за улыбками истинные чувства. — Жарко, — говорит Оз, милосердно отводя взгляд, и Винсент благодарен ему за это. Он кивает, спохватывается, что Оз не видит этого движения, и говорит вслух: — Очень жаркое лето, мой госп… Оз. Оз усмехается. В этом раунде он выиграл. Вдалеке слышится перестук копыт. Оз оглядывается, мгновенно теряя интерес к разговору. Винсент вздыхает с облегчением — и тут же приподнимается на стременах, всматриваясь в золотистое марево по ту сторону реки. — Вот и он, — говорит Оз, и Винсент привычно замирает, слыша радость в его голосе. А Оз машет рукой и кричит: — Эй, Гил! Всадник на той стороне реки замедляет ход. Его вороной жеребец норовисто вскидывается и мотает головой, приплясывая на месте. Всадник машет в ответ, дает шенкелей и направляет вороного вплавь. Винсент смотрит на переправу, затаив дыхание, и в груди теплеет. Это — мой брат, — думает Винсент. — Самый лучший, самый добрый и безжалостный… Пусть даже он не помнит — это ничего, неважно, не имеет значения. Главное, что об этом помню я. Между тем вороной, разбрызгивая воду хрустальными осколками, выходит на сушу. Всадник перекидывает ногу через луку седла, спрыгивает, негромко ругаясь сквозь зубы. Он вымок насквозь: тонкая рубашка и бриджи для верховой езды липнут к телу, в сапогах хлюпает. Оз щурит глаза и улыбается. — Всего в миле отсюда есть мост. Тебе так не терпелось, Гилберт, раз ты до него не доехал? — спрашивает он с насмешкой в голосе. Гилберт молчит, только смотрит на Оза, обжигая взглядом, и сердце Винсента сжимается холодной ревностью — к ним обоим. Но всего на секунду: Оз кладет ладонь на его колено, и ревность уходит, растворяется в жаре, не имеющем ничего общего с солнцем и летом. А еще Винсент видит, как Гилберт гневно раздувает ноздри, глядя на него — только на него сейчас, и довольно приопускает ресницы. За то, что Оз дарит такие моменты, он готов простить ему все. — Господин Гилберт хотел продемонстрировать свои навыки верховой езды, вероятно, — сладко тянет Винсент, легко спрыгивая на землю, и застывает рядом с Озом. — Они действительно достойны всяческого восхищения. — Ах ты… — цедит сквозь зубы брат, делает шаг вперед — и растерянно моргает: Оз хватает его за руку, рывком тянет к себе, а другой рукой приобнимает за плечи Винсента. — Винсент рад тебя видеть, — поясняет он, усмехаясь, а потом серьезнеет и произносит тише: — И я — очень, очень рад. Под густыми ветвями ивы тенисто и спокойно, а на раскинутом под ними покрывале — еще и удобно. Совсем рядом плещется река, от воды восхитительно тянет свежестью. Оз лежит на спине, прикрыв глаза и заложив руки под голову. Его рубашка наполовину расстегнута, обнажая гладкую кожу груди и плавный изгиб подреберья. Он закрыл глаза, и Винсент пользуется этим. Он смотрит на Оза, считает золотые ресницы и тягучие секунды, и ждет. Наконец он слышит тихое: — Не пялься на него, — потаенно улыбаясь, поднимает голову — и встречается с ревниво-злым взглядом Гилберта. Брат сидит по другую сторону от Оза; к сожалению, как-то так получается, что брат всегда на противоположной стороне, и что-то — между ними. К счастью, Оз — не преграда. Скорее, связующее звено. — Не ссорьтесь, — говорит он, и Винсент, уже готовый сказать очередную гадость, закрывает рот. На сегодня его лимит вольностей исчерпан — он слышит это по голосу Оза. А кроме того, он чувствует по его оттенкам и полутонам, что за словами последует то, ради чего они и встречаются здесь, в этом укромном уголке на границе герцогств Безариус и Найтрей, а не являются друг к другу с официальными визитами, закрепляя потепление, наметившееся между семьями. Оз с силой потягивается, прогибая спину. Борта рубашки больше расходятся в стороны, а ее выправленный из-за пояса край задирается, обнажая поджарый живот. Гилберт сглатывает — его кадык резко дергается — и замирает, глядя на это представление. Представление для нас двоих, — взглядом напоминает ему Винсент, и наблюдает за тем, как Оз медленно расстегивает рубашку до конца. Тот все еще не поднимает ресниц, и легко улыбается, потому что точно знает — они оба смотрят на него. Тем временем ладонь Оза скользит ниже, на пояс бриджей. Палец очерчивает костяную пуговицу, поддевает ее, медленно высвобождает из петельки… — Оз… — шепчет Гилберт, и Винсент невольно вздрагивает: его словно бы окатывает жаром — не своим, чужим жаром страсти, направленной тоже не на него. Он должен бы ревновать или завидовать, но вместо этого Винсент ощущает только, как сердце начинает стучать все чаще, а в паху тяжелеет. Член вздрагивает, напрягаясь, и Винсент сильнее сжимает зубы, до последнего стараясь не выдать своих чувств. Как всегда. Как обычно, напрасно. Оз открывает глаза, и Винсент тонет в них, теряя самообладание, завороженный серебристо-мятной глубиной радужки: невозможный, неизбывный омут, раз попав в который, не выплывешь — или, по крайней мере, уже не будешь прежним. Он знает это совершенно точно — он пробовал, неоднократно. И не он один. Гилберт наклоняется ближе. Все еще влажная ткань ничего не скрывает: Винсент отчетливо видит контуры его напряженного члена, и возбуждается еще больше, глядя, как брат непроизвольно прикасается к натянувшей ширинку плоти. Гилберт явно хочет поцеловать Оза; но тот держит взглядом на расстоянии, и получается у него не хуже, чем если бы он использовал руки. Впрочем, руки у Оза заняты: он уже расстегнул бриджи, и теперь гладит себя через тонкую ткань белья. — Позволь мне… — выдыхает Гилберт умоляюще, но Оз насмешливо качает головой. Теперь его глаза темные, как листья гардении. Винсент облизывает губы и тянется к собственным пуговицам. — Винсент, — произносит Оз, и тот вздрагивает одновременно с Гилбертом. — Помоги мне раздеться. Винсент прикрывает глаза и медленно выдыхает прежде, чем взяться за пояс бриджей и потащить их вместе с бельем вниз, к лодыжкам. Оз приподнимает бедра. Полускрытая тонкой кожей головка возбужденного члена влажно блестит. Винсент слышит, как у брата перехватывает дыхание, и прикусывает губу, чтобы не застонать от острой судороги в паху. Он желает их обоих: и Оза, и Гилберта, и невозможно сказать, кого больше. Это так странно для него, что Винсент ненадолго замирает, заново привыкая к этому ощущению раздвоения. Каждый раз — заново. — Оз! — В голосе брата слышны рокочущие, низкие нотки, от которых руки Винсента покрываются мурашками, а тонкие волоски встают дыбом. Оз тихо смеется, обхватывает Гилберта за шею и притягивает к себе. — Целуй, — велит он, и больше не может сказать ни слова: Гилберт впивается в его губы жадно, голодно, и не отпускает, пока не заканчивается воздух, а потом спускается ниже, мазнув губами по шее — на грудь, облизывает и посасывает напряженные соски… Винсент наклоняется к Озу и почти благоговейно целует. Губы Оза чуть влажные от слюны Гилберта; Винсент со стоном выдыхает и, окончательно лишаясь самообладания, входит в приоткрывшийся рот языком. На некоторое время он забывается: забывает, кто он — и кто Оз; и что рядом есть еще кто-то — об этом он тоже забывает. В висках стучит пульс. Ладонь скользит по влажному от испарины телу. Солнечный луч пробивается сквозь плотное кружево ветвей, золотит гладкую кожу, вспыхивает кроваво-алым отблеском в глубине зрачка Оза — и гаснет, снова пойманный в переплетение листвы. Винсент отшатывается. Что-то внутри испуганно екает смутным узнаванием. Но страсть не успевает погаснуть: пальцы Оза цепко хватают за предплечье, ладонь скользит вверх по плечу и нажимает на затылок. — Ласкай меня там, — Оз недвусмысленно двигает бедрами, и ахает: губы опередившего Гилберта смыкаются на головке члена. Винсент обнажает зубы в немом шипении и соскальзывает ниже, лижет твердую плоть у основания — и перехватывает инициативу, стоит Гилберту выпустить член изо рта, чтобы перевести дух. С этого момента все сливается в одно непрерывное действо, и одновременно растворяется в сонме деталей. Громкие стоны Оза, головокружительно откровенный отклик на их ласки; лизание и посасывание — и лихорадочные движения руки на члене брата. И наслаждение, — до дрожи, почти до остановки дыхания от ощущения его пальцев на своей жаждущей плоти, — все это так прекрасно, так естественно, так необычно искренне и вместе… Винсент кончает ярко и сильно от ощущения абсолютного единения с двумя самыми важными для него людьми. Он слышит низкий, сдавленный стон Оза, хриплый вскрик Гилберта — и сжимает зубы, чтобы промолчать. Когда он открывает глаза, ресницы слипаются мокрыми стрелками. Винсент отворачивается, украдкой вытирает щеку о плечо и смотрит, как река покачивает в искрящейся зыби ветки ивы. — Боже, как хорошо, — наконец выдыхает Оз, и запускает пальцы в растрепанные волосы Винсента. С другой стороны покрывала слышна возня: Гилберт, кажется, тоже пришел в себя. Винсент чуть поворачивает голову, искоса наблюдая, как тот привстает и вытягивается рядом с Озом, и прислушивается к себе. Но внутри ничто не протестует; нет ничего такого, что нарушило бы идиллию. Винсент усмехается и сдвигается чуть выше, чтобы Озу было удобнее потягивать его за волосы. Время скользит по земле вместе с удлиняющимися тенями. Винсент успевает задремать, — и просыпается от едва слышного шепота: — …ты же знаешь, как я люблю. Так почему? — Гилберт выговаривает эти слова с безнадежной горечью — верно, не в первый раз. Оз вздыхает. Винсент затаивает дыхание и прислушивается. Внутри холодеет, сердце тоскливо сжимается. Его снова отвергнут? Конечно. Всегда так было, отчего же теперь должно быть по-другому. — Знаю, — голос Оза звучит тихо и уверенно, — но не могу иначе. Ты… ты — мой особенный человек, Гил. Но Винсент... Не так, как ты, по-другому, — но он тоже дорог мне. Понимаешь? Гилберт тоже вздыхает и молчит. Оз шевелится, потом добавляет негромко: — И… ты ведь не можешь сказать, что хотел бы, чтобы его не было, верно? Винсент застывает. Кажется, все его тело постепенно обращается в камень, потому что Гилберт по-прежнему не говорит ни слова. Но наконец Гилберт шепчет: — Не могу. Не хотел бы, — и Винсент закрывает глаза. Ресницы снова намокли, но теперь он не стирает со щек соленые дорожки. Винсент выжидает еще некоторое время прежде, чем пошевелиться и, тряхнув волосами так, что они падают на лицо, приподнимается и оглядывается. Оз и Гилберт лежат рядом. Пальцы их рук переплетены. Гилберт устроил Оза у себя на груди, ладонь поглаживает его плечо. Он перехватывает взгляд Винсента, чуть хмурится. Выражение его лица изменяется быстро, но Винсент понимает, о чем пойдет речь еще до того, как брат произносит: — Винсент, — Гилберт кусает губы, собираясь с духом, прежде чем выговорить: — Пожалуйста… И замолкает, не в силах закончить. Винсент смотрит на него в упор, не моргая, потом поворачивается к Озу. Тот ничего не говорит, но одним только взглядом просит оставить их наедине. Винсент едва заметно кивает, встает и потягивается. — Пойду окунусь, — говорит он, и идет к реке. Он не оборачивается, но знает, что Гилберт смотрит ему вслед с благодарностью. Закатное солнце красит небосклон золотом и багрянцем. Зной давно уже спал, но воздух все равно плотный и слишком теплый. От земли тянет жаром, в ветвях ивы пробует голос соловей. Оз сидит на лошади и смотрит вдаль — туда, где все еще видна одинокая фигурка удаляющегося в сторону моста всадника. Винсент переседлывает своего коня. Этого можно было и не делать, но ему хочется дать Озу так очевидно нужное время. Наконец всадник скрывается за поворотом речной излучины. Оз еще минуту смотрит ему вслед, потом проводит рукой по лицу. — Жарко, — говорит он, словно извиняясь. Винсент понимающе кивает, и отвечает совершенно серьезно: — Да, Оз. В этом году очень жаркое лето. Сильнее затягивает подпругу и садится в седло.