The Rasmus and Nightwish – October and April
Новый Орлеан не знает сна. Он живет в джазе саксофона, пульсирует в разговорах туристов, питается эмоциями. Его улицы наполнены дыханием чего-то таинственного и неизведанного, того, что нельзя взять в руки и увидеть наяву. Он загадочен, громогласен и величественен — пропитанный вековой магией город впускает в себя, а после опутывает тонкими нитями паутины, чтобы не отпустить никогда. Камилл давно попалась в его сети, и сейчас, вслед за ней, в ловушку попадается и Люсьен, очаровываясь Новым Орлеаном все сильнее. Они идут по его улочкам, вслушиваются в бурлящую жизнь и, забывая говорить, бросают друг на друга задумчивые взгляды, ведь у каждого в голове хватает мыслей, которые не дают желанного покоя. Люсьен думает о случившемся накануне, предвкушая множество веселых дней по соседству с Авророй и Клаусом, Ками же до сих пор чувствует тот подсознательный страх от встречи с де Мартель, но пытается держаться спокойно, хотя бы ради того, чтобы не погубить этот вечер. Пока есть за что держаться, она будет держаться. Пускай и из последних сил. Плевать. Они останавливаются у бара, в котором работает Ками, и Люсьен, как истинный джентльмен, распахивает перед ней дверь, давая пройти первой. — Прошу, Камилл. Бар пуст, свет приглушен, но играет музыка, которую Камилл слушала в тот вечер, когда сюда, специально или же случайно, забрел Люсьен. Воспоминания оживают, отражаясь в ее глазах блеском, и Касл понимает, что попал в цель. Она ведет плечом и смотрит на него с улыбкой, проходя вперед. — Если ты хотел меня удивить, то у тебя получилось. — У меня хорошая память — один из плюсов вампиризма, — Люсьен кивает вглубь зала. — Я забронировал столик, но, по всей видимости, кто-то решил освободить для нас целый бар. — Надеюсь, ты обошелся без плюсов вампиризма и дал щедрые чаевые? — Камилл выбирает столик у стены, присаживаясь под свисающей над головой лампой. Люсьен, заходя за барную стойку и рассматривая ряды с алкоголем, громко отвечает: — Не обошелся, но чаевые на самом деле оказались щедрыми даже для меня. Ладно, Камилл, у меня есть вопрос куда важнее: что мы пьем сегодня? Его игривый и беспечный тон, который он каким-то чудом умудряется сохранять в сложившихся обстоятельствах, заставляет Ками улыбнуться. — Давай то, что не срубит меня за пару бокалов. — Ладно, тогда бурбон исключен. Что ж, сухое вино подойдет под твой настрой, — он берет бутылку и два бокала и подходит к столику, добавляя: — Подожди минутку, сейчас вернусь. — Хорошо, — она удивляется, но не придает значение его замешательству, однако уже спустя минуту понимает, смеясь над тем, как он входит в зал с тележкой, заставленной едой. Он хмурит брови, поясняя на ходу происходящее. — Скажем так — я подготовился наполовину. Гостеприимство Клауса меня немного отвлекло от основной цели, но, — он со скоростью перемещает тарелки на стол, отрицательно мотая головой, когда Камилл пытается встать и помочь, — ничто не может испортить мне вечер, если он входит в мои планы. — Как эгоистично, — фыркает О’Коннел и, вопреки его воле, все-таки подымается с места, сервируя стол куда успешнее Люсьена. — Прошу заметить, что официанткой тут подрабатываю я, а не ты. — Не сегодня, — в тон ей откликается он и из вредности меняет местами вилку с ножом, — ты только взгляни — так же куда симпатичнее. Они не замечают того, что замолкают на мгновение, а после начинают смеяться над идиотской ситуацией с едой, которая смогла отвлечь от насущных проблем. — Ладно, присаживайся. Теперь все идеально, — Люсьен отодвигает за ней стул и садится напротив, разливая вино по бокалам. — Спасибо, Люсьен. За всё. Он замирает с бутылкой в руке и пристально смотрит в ее глаза, наполненные теплом, читая искреннюю благодарность. Сердце в груди начинает сокращаться быстрее. — Знаешь, Камилл, наш случай из породы тех редких случаев, когда я не нуждаюсь в благодарности. Тебе не за что быть благодарной. — Ты спас мне жизнь, — Ками отрезает пути отступления, направляя русло разговора туда, куда необходимо ей самой. — Я бы не была здесь, если бы не ты. Люсьен делает многозначительную паузу и передает ей бокал, наполненный на треть. Серьезность, с которой она говорит, заставляет его вернуться в реальность — да что уж там, окунуться в нее с головой. Ками ждет — Люсьен делает глубокий вздох. — Мы вчера толком и не поговорили, чему нельзя не радоваться с одной стороны, но сегодня я хотел бы это исправить. Я знаю, чего тебе стоит сидеть здесь и пытаться выглядеть спокойной, но, Ками, я ведь не дурак, и понимаю, что вчерашний день останется в твоей голове надолго. И я здесь далеко не для благодарностей, которые пусть и приятны, но не столь важны, как ты сама. Слова режут по больному, и у Ками нервно дергается мускул на лице. Ей не удается скрыть собственные переживания за пластом безразличия, а Люсьен, как назло, протягивает руку и берет ее ладонь в свой плен, подкрепляя шепотом: — Помнишь, я как-то просил тебя не бояться меня? Сейчас я прошу о том же. — Ладно… — она переводит дух и пытается собраться с мыслями, уже понимая, что если начнет говорить, то остановиться будет сложно. Люсьену же, кажется, только и нужна эта откровенность. — Ты прав, мне все еще сложно прийти в себя, но дело не только в Авроре — дело в том, что моя жизнь поменялась. Все произошло как-то резко и стремительно — мое общение с Клаусом, сошедшее на нет, твой приезд в город, наше знакомство и, в довершение ко всему, нападение Авроры. Все, за что я держалась, стало пустотой, а то, от чего старалась быть в стороне, стало близким, и я не знаю, как все расставить по полкам. Понимаешь? — Думаю, да, — задумчиво откликается он, — я и сам нахожусь в подобном положении. Мои цели, начиная с приезда в Новый Орлеан и заканчивая сегодняшним днем, круто поменялись. Ты внесла серьезные коррективы — я не был готов к этому. Люсьен удивляется собственной честности, но продолжает выкладывать факты на стол, зная, что Камилл поймет все, что он скажет. Ему нужно, чтобы она поняла. Это важно, черт побери. — Но ты должна знать одно — все, что между нами происходит, — Касл глубоко вздыхает, подбирая слова и чувствуя на себе ее пристальный взгляд, — всё это имеет значение для меня, и я надеюсь, что для тебя тоже, Камилл. — Иначе и быть не может, — Ками тверда и уверена в своих словах на сотни процентов. — Мне есть о чем сожалеть, но я не сожалею о том, что ты и я… Что мы близки. Просто я нахожусь в том состоянии, когда не могу понять, что мне нужно делать дальше. Я не знаю, Люсьен. — Это исправимо, — он улыбается, слыша биение ее сердца, — и я могу помочь, если ты, конечно, позволишь. У Камилл за душой страхи и неуверенность в себе, и хочется во весь голос закричать о том, что «да, Люсьен, помоги мне, я тону в этом чертовом городе, в этих чертовых вампирах, в этом мире безумия и крови, и не знаю, где мое место. Помоги мне найти дорогу и держи, черт возьми, вот так, как сейчас, за руку, ведя вперед, навстречу жизни, которой теперь я боюсь, как огненной бездны ада. Мне так страшно, я чувствую, что еще немного, и я сломаюсь, поэтому, пожалуйста, не уходи, а останься, потому что кроме тебя у меня нет ничего. Н и ч е г о.» Но Камилл молчит, и лишь лазурь в глазах сменяется синевой, что говорит Люсьену больше, чем невысказанные слова. На этот случай он находит для нее мягкую улыбку, оставляя грешные усмешки другим людям, событиям и местам. Камилл заслуживает лучшего, пусть и от худшего человека, каким он является. Пускай. — Я изучал историю твоей семьи, Камилл. О’Коннелы никогда не боялись ни вампиров, ни ведьм, ни оборотней, и поэтому возглавляли фракцию людей этого города, и я вижу, что передо мной сидит та, кто способна возродить величие своего рода. Ты — будущий лидер, пусть пока и не осознаешь этого. — Ох, Люсьен, — она натянуто смеется, отрицательно мотая головой, — я вряд ли гожусь для того, чтобы возглавлять кого-либо — я и с собой-то справляюсь хреново. Вампир перебивает ее, усмехаясь. — Нет, Ками, ты ошибаешься. Точнее, не хочешь верить в то, что способна на большее, а я вижу, что способна. И я знаю, что тебе нужна цель, так почему бы просто не попытаться? Не получится — оставишь это дело. Разве ты что-то потеряешь, рискнув? — Не знаю, — пожимает плечами она, — я не задумывалась над этим всерьез. После смерти дяди Кирана жизнь завертелась в бешеном темпе, что всегда было не до этого. — Может, настало время вспомнить, кто ты есть на самом деле, Ками? — Люсьен подначивает ее и, откинувшись на спинку стула, поднимает голову вверх. — Разве ты хочешь быть пешкой в чьих-то сверхъестественных играх? Хочешь подвергаться опасности со стороны тех, кто сильнее тебя? Тебе правда нужно бояться каждого шороха и жить под гнетом других людей, не имея возможности выбора? — Нет! — Ками теряет контроль, восклицая ответ и ощущая, как слезы обиды застилают взгляд. Люсьен довольно улыбается и повышает тон. — И я не хочу такого для тебя. Посмотри своим страхам в лицо и сотри их с лица земли. Ты – не жертва, и никогда, черт возьми, ей не была. Я был восхищен тобой в день нашей встречи: смелостью, искренностью, чистотой. И знаешь, что самое важное? Я ни в чем не ошибся. И не ошибаюсь сейчас, видя в тебе лидера и... сильную женщину. Люсьен замолкает, чувствуя, что перегнул палку, ведь ее взгляд столь болезненный, столь ошеломленный, смотрит будто в пустоту и кажется чужим. Он уже думает извиниться за грубость, за то, что позволил себе лишнего, но Камилл, делая несколько больших глотков вина и расправляя плечи, разрушает его порыв твердым — своим настоящим — голосом: — «Стань сильнее тех, кто делает тебя слабым». Я смотрела твой тренинг — весьма убедительно, — Касл, слыша нотку иронии в ее голосе, усмехается, но продолжает внимать словам, надеясь услышать главное. И слышит. — Я попробую, Люсьен. Они смотрят друг другу в глаза, понимая. Камилл видит в этом мужчине свою потерянную уверенность, бесстрашие и гордость, Люсьен в ней читает утраченную им честность, открытость и веру. Он делится с ней тысячелетней мудростью, истинным знанием сути вещей и чувствует, что ни мысли, ни единого слова не теряет, ведь Камилл хочет услышать, и поэтому остается услышанной сама. Разность взглядов, разности жизни, да, черт побери, разность возраста сейчас не имеют никакого значения, потому что тахикардия, которую Люсьен приметил еще в их вторую встречу, одна на двоих. Как и шрамы, что обязаны стать забытыми рубцами. Люсьен верит, что так и будет. Камилл знает, что иначе быть не может. И пускай вчера был ужасный день, а завтрашний, кто знает, может оказаться еще хуже — Люсьену плевать. Он живет здесь и сейчас, смотрит на женщину, которая странным и необъяснимым образом стала такой важной, и улыбается, ведь причина для этого есть. Их бар, их свидание, их музыка. Они сами. — А теперь… Может, потанцуем, ma chère? И пускай чудовища все еще цепко держат в плену душу, а плохие мысли снуют в голове калейдоскопом — Ками плевать. Она посылает их к черту, выбирая среди тьмы мужчину, который с поразительной быстротой поселился под ребрами, чтобы остаться там надолго, и улыбается, ведь причина очевидна. Их бар, их свидание, их музыка. Они сами. — Да.***
Новый Орлеан не знает сна. Двое в пустом баре тоже.