Феличия

Началось все с того, что однажды после репетиции скрипач Николенька Рюмин, Яшин ровесник, похвастался, что-де в субботу пойдет с отцом в кафешантан, дабы отметить Николкины именины. Вообще-то посещение подобных увеселительных заведений им, гимназистам, строго-настрого запрещалось. А вот если в сопровождении отца или старшего брата – пожалуйста, обслуга охотно закрывала глаза. И Яша не удержался от завистливого вздоха: – Повезло же тебе… Мой-то папеле никуда, только к деду выбирается в карты резаться. – Так давай с нами, – с улыбкой предложил Рюмин. – Что я один, что двое нас – должны пустить! – Я не знаю, разрешат ли мне… – зардевшись, вынужден был признаться Яша. Каково же было его удивление, когда на следующий день вечером к Этингерам явился сам Рюмин-старший! Около четверти часа они проговорили с Гаврилой Осиповичем, запершись в кабинете, после чего не могущему себе найти места от волнения Яше было великодушно дано разрешение отправиться в субботу в кафешантан с Рюмиными и взято торжественное обещание вести себя благопристойно, как и подобает отпрыску Дома Этингера. Надо ли говорить, что оставшиеся до шаббата пару дней Яша провел как на иголках, в невероятном нетерпении? Его к тому же терзали опасения, что отец в последний момент передумает и настоит на том, чтобы непутевый сын остался дома, но этого, к счастью, не произошло – в назначенный час Николка и Владимир Петрович зашли за Яшей, после чего все втроем отправились на Херсонскую, туда, где расположился, ослепительно сверкая разноцветными электрическими огнями, кафешантан «Колизей». Расторопный половой проводил их за стол, откуда было преотличнейше видно сцену, и услужливо замер рядом, ожидая заказ. – Ну что же… Принеси-ка нам, братец… – Владимир Петрович весело глянул на Николку с Яшей и подмигнул по-свойски. – Принеси-ка нам «Цимлянского»! Посетители, тем временем, все прибывали, заполняя зал, и Яше приходилось прилагать немалые усилия, дабы не вертеть головой по сторонам, с восторгом окунаясь в царившую в «Колизее» атмосферу шумного, беззаботного праздника. К тому моменту, когда на сцену выпорхнули наконец-то барышни, разодетые в безумно-яркие, неслыханно смелые наряды, Яша успел выпить пару бокалов шампанского и теперь то и дело смеялся невпопад, до того весело ему было среди этой нарядной толпы, до того хорошо, что каждого хотелось обнять и расцеловать. С Николкой, впрочем, происходило то же самое, так что пока на подмостках сменяли друг друга канкан, матчиш, кекуок, они давились от смеха, пихая друг друга локтями и отпуская вполголоса пошлейшие комментарии. – А теперь, дамы и господа, попрошу внимания! – прогремел зычный голос конферансье. – Сегодня у нас поет бесподобная Феличия! Будучи в Одессе проездом из Петербурга, она любезно согласилась почтить вниманием наше скромное заведение! Всего одно выступление! Итак… Свет в зале померк, и на сцену перед притихшей публикой выступила высокая тонкая дама в дивном серебристом хитоне, расшитом жемчугом. Голос оказался ей под стать – нежный, словно бы летящий, необычайно чувственный и в то же самое время сильный, с легкостью берущий самые сложные ноты, так что на протяжении всего выступления Яша просидел не шелохнувшись, словно зачарованный, пожирая певицу глазами. Когда отзвучали последние аккорды «Райских грез» и дама, сердечно поблагодарив публику, удалилась за кулисы, Яша не колебался ни секунды – пылкое желание увидеть красавицу еще раз, коснуться, прижать ее, грациозную как фарфоровая статуэтка, к себе (как, бывало, тискал Стешу в темном углу чулана), было столь велико, что он вскочил, с грохотом опрокинув кресло, и бросился следом. За сценой, однако, Яша едва не заблудился, заплутав сначала среди драпировок и декораций, а потом растерянно тыкаясь то в одну, то в другую комнатушку и нигде не находя прекрасной Феличии, упорхнувшей, точно Золушка, и не оставившей ему даже туфельки. В конце концов ему все-таки повезло: толкнув дверь самой дальней гримерки, Яша, уже отчаявшийся, уставший и ничего не соображающий, просунулся внутрь и с восторгом узрел ту, кого искал так упорно – но, увы, не одну, а в обществе какого-то хлыщеватого поручика. Застывшему на пороге и словно впавшему в оцепенение Яше были прекрасно видны оба, и дама, раскинувшаяся в глубоком кресле, и ее кавалер, присевший на подлокотник. Вот он склонился ниже… нашел ее яркие, чуть приоткрытые губы… коснулся осторожно, словно пробуя на вкус… повторил это еще раз… и еще… и наконец, стиснув хрупкие плечи, приник к ее рту с такой обжигающей страстью, что Яша, к своему стыду, ощутил сильнейшее напряжение в паху. Поручик, меж тем, встал на колени, и, ухватив подол ее хитона, неторопливо потянул вверх, обнажая ноги, – сухие, жилистые и явно мужские, как отчетливо понял ошарашенный Яша. Добравшись до легкомысленных кружевных панталончиков переодетого дамой господина, поручик бесстыдно накрыл рукою весьма заметную под тонкой тканью выпуклость, огладил, а потом, распустив атласные ленточки, нырнул внутрь и выпустил на свободу напряженный пенис. Пробежался пальцами от полуобнаженной головки до самого корня, сжал в ладони, несколько раз скользнув вверх-вниз, – и вдруг, наклонившись, обвел головку языком, отчего псевдо-Феличия выгнулась с мучительным стоном: – Дмит-ри-ий! Дмит-ри-и-ий!.. Тут Яша, который уже был близок к тому, чтобы излить семя от одного только зрелища, случайно выпустил дверную ручку из вспотевших пальцев, и тяжелая дверь распахнулась во всю ширь, громко стукнув о стену. Уранисты* тотчас отпрянули друг от друга и обернулись к готовому провалиться сквозь землю Яше. – Я же говорил тебе, Феликс, – раздраженно заметил поручик, – надо было запереться! Здесь не Петербург, бродит черт знает кто! Тот, кого назвали Феликсом, усмехнулся, продолжая разглядывать Яшу и не предпринимая ни малейшей попытки прикрыть срам. – Брось, Мики… Право, пустяки, – Феликс улыбнулся. – Вы, милый отрок, не желаете ли составить нам компанию? И Яша не выдержал. Сумев наконец-то сбросить странное оцепенение, он выскочил из комнаты и бросился бежать по темному коридору, спотыкаясь, натыкаясь на углы, но не останавливаясь ни на мгновение. Оказалось, что представление давно уж закончилось, и Владимир Петрович с Николкой собирались уже отправляться на поиски Яши. Никаких расспросов, к счастью, не последовало, да и Гавриле Осиповичу Николкин отец жаловаться не стал, так что по возвращению домой Яша был мирно отправлен в свою комнату с наказом проспаться как следует. Но не тут-то было. Возбуждение никак не желало оставлять его, и Яша не выдержал – запустил руку под ночную сорочку и несколькими движениями довел себя до желанного исступления, вспоминая бесстыжего красавца Феликса, поглаживающего выглядывающий из кокетливых дамских панталончиков напряженный пенис. * Уранисты - гомосексуалы