Молния

В конце пути — вспышка света. Всполох. Белый огонь, мгновенно уничтожающий мою цель. Молния. Ожидаемая мной и в то же время всегда внезапная. Я жду ее, я думаю о ней все время пока иду по следу. - Ты не осознаешь, Тотохатта, что эта вспышка света означает конец чьей-то жизни. Я не осознаю. Я просто жду, не понимая, зачем я и почему я. Куда, за кем и для чего я бегу. Я знаю, что все закончится вспышкой, и я жажду, чтоб это закончилось именно так. Пока я бегу, весь мир сжимается для меня в одной точке, и эта точка находится прямо передо мной. Точнее, подо мной, внизу, у моих ног. Она движется вперед, а я догоняю. Быстрее и быстрее. - Неужели ты не понимаешь, Тотохатта, что наша с тобой работа — не детские шалости? Это более чем опасно. Я понимаю, как сложно тебе сохранять самоконтроль. Но к этому нужно стремиться, чтобы не быть безоружным. Мой контроль — всегда за моей спиной. На расстоянии одного шага. Он никогда не отстает и не опережает. Я не вижу его, когда бегу, но всегда чувствую, что он есть. Моя черная тень, мой щит. Я чувствую его каждой клеткой своего тела. Я бегу так быстро, что время замирает. Во всяком случае, так кажется мне. Мир не движется, не живет. Живы только мы, и вся наша жизнь — в этом быстром движении вперед. - Нет, Тотохатта, мир не останавливается, он продолжает жить. Но это не так важно. А важно то, что на том конце следа тебя ждет вовсе не мертвец. На том конце следа меня ждет самое главное — рука, властным движением отрывающая меня от земли. Я тут же теряю направление и волю, прижимаясь головой к его плечу. Я уже не действующее лицо, я — наблюдатель. С замиранием слежу за вспышкой света, молнией, всполохом. За белым огнем, мгновенно уничтожающим мою цель. После вспышки он осторожно опускает меня на землю, надевает защитную рукавицу и поворачивается ко мне. В этот момент я никогда не смотрю вокруг, я слежу за его движениями. Следующее действие известно мне до мельчайших подробностей. Оно каждый раз педантично повторяется, но все равно я всегда замираю в ожидании. Руки в грубых кожаных рукавицах берут меня за плечи и прижимают к себе, а его губы лишают меня дара речи на несколько бесконечно долгих мгновений.  — Неужели тебе не кажется, Шурф, что мы не должны целоваться на задании? Наверняка на этот счёт есть какая-нибудь должностная инструкция. — Ты ошибаешься, Тотохатта, — он улыбается мне одними глазами, — В должностной инструкции об этом ровным счетом ничего не сказано. Поэтому, мне кажется, я могу поцеловать тебя еще один раз.