Вены

0. Цукияма хмурился. Хинами была удивлена: Цукияма никогда хмурился. Обычно на его лице была улыбка, в крайне случае — равнодушие. Хинами удивилась еще больше, когда Цукияма даже не услышал, как она вошла в гостиную. Все его внимание было приковано к документам, которые он держал в руках. Хинами задержалась на пороге, наклонила голову. — Цукияма-сан? Казалось, она застала его врасплох. Удивленно моргнув, Цукияма посмотрел в ее сторону. Уже через мгновение его лицо озарилось широкой улыбкой, но глаза остались серьезными. — Bonsoir, mademoiselle, — непринужденно сказал он. — Ты припозднилась. Будто в подтверждение его слов, Хинами зевнула, а затем подошла к нему и заглянула в бумаги. Увидела колонки с цифрами и перевела взгляд на Цукияму — тот внимательно смотрел на нее, чуть наклонив голову. — Чем ты занимаешься? — Счетами, — отозвался Цукияма, рассеяно крутя в руке фломастер. В его голосе не слышалось особого воодушевления. Хинами посмотрела на лежащие рядом с ним книги. Они обе были открыты, и из них торчали яркие закладки, исписанные знакомым ей почерком. — Зачем? Цукияма глубоко вздохнул, выпрямился и с хрустом выгнул спину. Выдохнул, и убрал фломастером челку с глаз. Этот жест выглядел привычным и очень естественным. — В среду у меня экзамен, — сказал он, положил бумаги на колени и устало потер глаза. Его улыбка стала немного искреннее: — Если честно, то от всего этого у меня болит голова. Хинами улыбнулась в ответ. Цукияма подвинулся, давая ей протиснуться между ним и кофейным столиком. Хинами села рядом, стараясь не потревожить лежащие вокруг книги. Ей было достаточно беглого взгляда, чтобы понять: она не разберет и половины из того, что в них написано. Ее внимание привлекли заметки на полях, и она наклонилась ближе, чтобы получше их рассмотреть. Затем подняла глаза на Цукияму. Тот был удивлен ее интересу. — У тебя такой мелкий почерк, — объяснила Хинами. Цукияма негромко рассмеялся. Этот смех был совсем непохож на его привычный театральный хохот или на хихиканье, вырывавшееся, когда он над кем-то подшучивал. Казалось, Цукияма и сам удивился своему смеху. Он на мгновение отвел взгляд в сторону. — Так и есть, — отозвался он, глядя на лежащие на коленях бумаги. Хинами забралась с ногами на диван, наблюдая за тем, как явно смутившийся Цукияма выделял цифры фломастером. Она не знала, почему тот смутился, но… — Твой почерк очень милый. Хинами не собиралась говорить этого вслух. Цукияма резко поднял голову и посмотрел на нее круглыми от удивления глазами. Под его пристальным взглядом Хинами покраснела и подалась назад, чувствуя, как быстро бьется ее сердце. Затем Цукияма моргнул и улыбнулся — искренне, извиняюще. Немного неуверенно. Хинами поняла, что он нарочно показывал ей свои чувства, зная, что смутил ее. — Мне тоже так кажется, — с напускным весельем сказал он. — Крошечные вещи очень милые. i. Имение Цукиямы состоит из пяти домов. Главный из них находится посреди широко раскинувшихся владений, а оставшиеся четыре предназначаются для гостей и располагаются к юго-востоку и северо-западу. На юго-востоке им открывается вид на пруд с рыбками и гору Такао, на северо-западе — на сад и руины замка Хачиоджи. Хинами направляется к гостевым домикам, располагающимся на северо-западе. В руках у нее плетеная корзинка, в которой лежат свежие круассаны, масло, джем и доставленный из Франции паштет. Хинами плохо от одного лишь запаха, но гостям, оставшимся после похорон, еда должна понравиться. Один из них уже проснулся и сидит на скамейке рядом с домом. Это тот самый мужчина, который разговаривал вчера с Шу — Вашу Йошитоки, сын главы CCG. Хинами нарочно громко ступает по каменной дорожке, давая услышать свое приближение. Мужчина тут же поворачивает голову в ее сторону. — Доброе утро, Вашу-сан. — Доброе утро… — с улыбкой начинает он и запинается. Хинами протягивает вперед корзинку и кланяется. — Зовите меня Хинами, — говорит она. Вашу встает и с поклоном берет корзинку. — Спасибо, Хинами-сан, — говорит он, выпрямляясь одновременно с ней. — Я в очередной раз поражаюсь гостеприимству этого дома. Хинами сдержано опускает голову в знак благодарности, но не улыбается. Вашу не выглядит пораженным, и она спрашивает себя, как же часто он бывал в поместье и насколько хорошо знает Шу. Как бы то ни было, Хинами уверена — он полностью одурачен. — Пожалуйста, дайте знать, если вам чего-нибудь понадобится. ii. По возвращению в главный дом Хинами слышит, как кого-то тошнит. Она закусывает губу, идет на звук в спальню Шу. Там она находит Канае — тот стоит возле дверей в ванную и сосредоточенно грызет ноготь. Он кривится, увидев ее. — Где Мацумае? Канае вытаскивает палец изо рта, облизывает потрескавшиеся губы. Он явно не знает ответа на вопрос. По дороге сюда Хинами заметила, что второй корзинки с едой нет, и сейчас она может только предполагать, что Мацумае решила отнести ее в южный домик для гостей. Из ванной доносится голос Шу: откашлявшись, он бормочет что-то на языке любви — что-то, судя по всему, от любви очень далекое. Хинами стискивает руки в кулаки. Шу идет на поправку. Ему не удается проглотить за раз больше стакана крови или нескольких кусочков спинного мозга, но он хотя бы ест регулярно. Глаза Шу больше не такие впалые и безразличные, а за последние полтора месяца с их возвращения в поместье на его бледных щеках появился румянец. Он чувствовал себя так хорошо, что смог организовать похороны, и тогда они решили принять всех желающих принести свои соболезнования. Но теперь ему опять стало хуже… Из-за Сасаки Хайсе. Хинами сжимает кулаки так сильно, что чувствует, как ногти впиваются в ладони. Она заставляет себя расслабить пальцы. Стоящий рядом Канае шумно выдыхает сквозь зубы. — Этот голубь… Канае в ярости, и Хинами разделяет его чувства. С тех пор, как она увидела Сасаки Хайсе, у нее в душе бушует буря эмоций, среди которых преобладает злость. Сасаки Хайсе выглядит как Канеки, пахнет, как Канеки, но смотрит на них так, словно видит впервые. Он улыбается так же, как и раньше, так же внимательно слушает, но во всем остальном он… Шумит слив. Канае поднимает руку и открывает дверь в ванную комнату. Их взгляду предстает Шу, который поднимается с колен и кашляет, прижимая ко рту салфетку. Он бледный, даже какой-то посеревший, усталый. Шу вытирает рот и бросает салфетку в мусорную корзину. Канае с шумом втягивает воздух. — Цукияма-сама… — начинает он, но Шу качает головой, заставляя его замолчать. Волосы падают ему на лицо, но он даже не пытается их убрать, а просто закрывает глаза и выдыхает: — Помоги мне одеться. Канае уже приготовил для него траурный костюм под стать тому, который был на Шу вчера, но с другими запонками. На вчерашних был выгравирован герб семьи Цукияма — изгибающийся над горой полумесяц, а на сегодняшних изображен герб семьи матери Шу — девять солнц. Шу унаследовал от матери свою внешность, и Хинами думает, что этими запонками он хочет продемонстрировать свою власть. Одевшись, Шу садится за туалетный столик, расположенный в его спальне. Канае уходит — наверное, чтобы налить крови. Хинами отводит волосы Шу назад, за уши. Поднимает щетинистую расческу с изогнутой ручкой. Волосы Шу очень красивые, но доставляют Хинами немало хлопот: их тяжело расчесывать, а Шу категорически отказывается заплетать их перед сном, отчего на утро они снова путаются. — Маленькая принцесса. Хинами поднимает глаза. Встречает в зеркале взгляд Шу. Она знает, о чем тот спрашивает. Ей хочется стиснуть зубы. — Это точно он. Шу выдыхает. Смотрит на аккуратно расставленные на столе духи и одеколоны. Хинами знает, что многие из них не найти ни в одном магазине или каталоге. Рядом с ними стоят пудра, три разных тональных крема и старомодная банка с тальком. Шу смотрит в зеркало. Хинами вздыхает и проводит расческой по его волосам. Шу протягивает руку, берет самый крайний крем. Отворачивает крышку. Слышатся нарочито громкие шаги, и на пороге появляется Канае. У него в руках стакан с кровью, которая пахнет совсем не так, как должна пахнуть свежая кровь. Значит, Канае разбавил ее водой. Хинами понимает, что это было необходимо, но… — Какая трата, — говорит Шу, но не возражает, когда Канае кривится. Хинами отодвигается в сторону, давай ему пройти. Она не отводит глаз от расчески. Канае держит стакан, пока Шу пьет, и от них обоих исходит слабая неловкость. Не то чтобы Шу не мог сам о себе позаботиться. Физически он более чем в порядке. Несмотря на болезнь, он самый сильный, самый опытный из всех, кто находится в доме. Шу со всей ответственностью подходит к обязанностям гуля и главы семьи. Нет, он просто не хочет заботиться о себе. Что-то в глубине души не позволяет ему этого. Заниматься семейными счетами ему куда легче, чем надеть носки. Хинами не знает, почему, и не знает, кого в этом винить — потому что виновных слишком много. Стакан пустеет, и Канае отстраняется, неловко перекатывая его в руке. Хинами замечает, что его взгляд направлен в зеркало, и смотрит туда же. Они стоят так близко, что умещаются в рамку. Шу смотрит на их отражения. Его губы, окрашенные кровью, растягиваются в улыбке, и Канае широко улыбается в ответ. В это мгновение Хинами хочется их сфотографировать. iii. До нее доносятся голоса. — Прошу прощения! — звучит будто из прошлого. — Я не хотел вам мешать. Хинами прячется в тени окна. Со своего места она плохо видит, что происходит у пруда, но прекрасно все слышит. Канае сейчас у главных ворот, провожает гостей, которые оставались в южном домике. Хинами куда лучше него подходит для того, чтобы приглядеть за Шу в присутствии голубей. — Не беспокойтесь. — Постороннему может показаться, что голос Шу звучит равнодушно, но Хинами слышит в нем целую гамму чувств. — Я лишь кормлю рыбок. «Он делает это нарочно», — понимает Хинами. Около полудня у Шу были дела с семьей Ичиносе — которые тоже гули, — и для них ему пришлось одновременно играть роль и Гурмана, и главы клана. Канае присутствовал на их переговорах в то время как Мацумае обедала с голубями. Ей пришлось есть и пить человеческую пищу, и потом она ушла к себе, оставив Хинами присматривать за Шу. До Хинами доносится его смех — тихий и искренний. — Вы удивлены. Ответом ему служит смущенный смешок: — Немного. — Голубь говорит совсем как Канеки, и Хинами зло стискивает зубы. — Я хочу сказать… — Рыбки меня успокаивают, — поясняет Шу, и даже Хинами не может понять, говорит ли он правду или нет. Хинами представляет, как он сидит на деревянном мостике над прудом, и искренне надеется, что он не свесил ноги вниз, а если и свесил, то хотя бы не снял обувь, потому что потом он точно забудет надеть ее обратно. Уж лучше новые кожаные туфли промокнут и испортятся, чем Шу будет расхаживать босиком. Хинами вздыхает и спрашивает себя, как докатилась до такой жизни. — Неужели? — спрашивает голубь. В его голосе звучит больше интереса, чем неверия. Раздается негромкое дребезжание. Должно быть, Шу взял в руки жестяную коробку с рыбьим кормом. — Есть одна поэма, — говорит он, когда голубь ступает на деревянный мост. — «Весна уходит / Плачут птицы / Глаза у рыб / Полны слезами» (п/п.: Мацуо Басё, пер. В. Марковой). Голубь замирает. — Это Басе? Тихо дребезжит коробка. — Да. Хинами сползает по стене и зажимает рот ладонью. Ей становится нечем дышать. Раньше, когда Шу хорошо себя чувствовал, они вместе стояли на этом самом мостике и разговаривали на схожие темы. Кажется, это было очень давно. Воцаряется тишина. Хинами слышит, как корм падает в воду, слышит скрип ботинок по деревянным доскам. Похоже, голубь немного расслабляется. Шу кашляет — звук доносится до нее несколько приглушенно, как если бы он прикрыл рот ладонью. — Вы… Шу снова закашливается, но берет себя в руки и прочищает горло. — Ничего страшного, — говорит он. Хинами слышит его тяжелое дыхание и понимает, что он откровенно лжет. — Вы сильно побледнели. — Голубь двигается. Должно быть, Шу собирается встать. — Мне позвать кого-нибудь? — Нет, — говорит Шу, и Хинами слышит, как он поднимается на ноги. — Я просто немного замерз. Хинами отворачивается от окна и идет к выходу из дома, по дороге расправляя складки на кимоно. К тому времени, как она добирается до гэнкана, Шу уже там. Рядом с ним стоит взволнованный голубь. При взгляде на его лицо Хинами кажется, она видит призрака из прошлого. Она сосредотачивает свое внимание на побледневшем Шу, который как раз снимает с себя мокрые туфли. Она не скрывает своего беспокойства, потому что это куда легче, чем признать, что мир перевернулся с ног на голову. Шу пытается улыбнуться. Улыбка получается такой натянутой и вымученной, что он сдается. — Хинами-чан, посмотри, пожалуйста, можно ли спасти эти туфли. Хинами опускает голову и наклоняется за туфлями, Шу проходит мимо нее в дом. Когда она выпрямляется, то голубь еще там, наблюдает за ней. Она заставляет себя снова опустить голову. Заставляет себя цепляться за формальности. — Извините за причиненные неудобства. Голубь улыбается. От него пахнет беспокойством, но он изо всех сил старается казаться довольным. Совсем как… — Надеюсь, Цукияме-сама скоро станет лучше. Я знаю, что мы должны были встретиться после обеда, но если он не в состоянии… Голубь неловко обрывает себя по полуслове. Должно быть, он понял, у него нет полномочий переносить встречу. По вчерашнему разговору Хинами может судить, что по положению он ниже всех остальных. Она собирается с силами и выдавливает из себя слабую улыбку. — Цукияма-сама понимает, как важна это встреча, — подбирает слова она, стараясь говорить так, как сказала бы Мацумае. — Он очень надежен несмотря на то, что молод. Голубь слегка хмурится, и Хинами догадывается, что Мацумае уже сказала нечто подобное. Она кланяется на прощание, и голубь неловко кланяется ей в ответ и неуверенно улыбается. Хинами хочется кричать. 0. В середине мая на город обрушился шторм такой силы, что они не могли выйти из дома. На третий день к ним пришел Цукияма и принес им еду. Он приветливо поздоровался, но вокруг него витала аура рассеянности, которую заметил даже Канеки. — …ничего, о чем стоило бы волноваться. Дверь в подвал не была закрыта: должно быть, они с Канеки как раз стояли на лестнице. Хинами наклонила голову и прислушалась. На улице ревел ветер, набрасывая шквал дождя на западную сторону дома. — Мы не можем тренироваться, когда ты такой невнимательный, — серьезно сказал Канеки. В его голосе не слышалось привычного раздражения, с которым он обычно общался с Цукиямой. — В чем дело? Цукияма ответил не сразу. — Мой отец умер, — со вздохом сказал он. Воцарилось молчание. — Сочувствую, — отозвался Канеки, и прозвучал совсем как раньше — искренне, сопереживающе. Цукияма издал странный звук. — Не стоит, — сказал он. В его голосе проскользнула надрывная нотка, которую Хинами слышала всего пару раз, когда кому-то удавалось вывести его из себя. Раздались шаги. Скрипнула дверь. Хинами оторвала взгляд от книги и посмотрела на лестницу, размышляя над тем, стоит ли ей спуститься вниз и как-нибудь их отвлечь. Затем до нее донесся приглушенный звук падения, и она поняла, что этим двоим не стоит мешать. Затем Хинами заснула, и многим позже, проснувшись, нашла Цукияму на кухне. Он разделывал ребра, закатав рукава рубашки и надев фартук, который не носил в этом доме никто, кроме Хинами. При виде Хинами он замер с ножом в руке. — Ты проголодалась? — с улыбкой спросил он. — Я как раз готовлю перекусить. Хинами пересекла гостиную и встала на выложенный плиткой кухонный пол. — Я слышала, о чем вы разговаривали с братиком Канеки, — сказала она. Улыбка Цукиямы дрогнула. — Вот как, — выдавил он и замолчал. Хинами впервые видела, чтобы ему было нечего сказать: обычно Цукияма быстро находился с ответом. Хинами села на стул, обвила ступнями его металлические ножки. Ее поза была детской, неэлегантной, и она знала, что так не полагается сидеть воспитанным девушкам. — Мой отец тоже умер. В глазах Цукиямы промелькнуло какое-то чувство. Он опустил взгляд, покрутил в руке нож. Положил его на разделочную доску. Цукияма выглядел так, словно не привык слышать от других что-то приятное. Хинами тяжело сглотнула. — Когда его не стало, мне было очень грустно, — призналась она. Цукияма ничего не ответил. Ему и не нужно было: все было понятно и без слов. Его взгляд сфокусировался на разделочной доске. В воздухе разнесся запах свежей крови. Должно быть, он прикусил язык. Снаружи выл ветер. Они стояли так еще долго. iv. Шу изящным жестом подносит палец к губам, задевает распущенные волосы, прижимает их локтем к груди. — Вот оно как, — тихо говорит он. Его глаза широко распахиваются от удивления. Один из голубей — Сасаки Хайсе — сидит посередине комнаты. Его сжатые в кулаки руки покоятся на коленях, взгляд разных глаз направлен в пол, а челюсть напряжена. Остальные следователи находятся чуть позади него. — В ходе новейших разработок нашего исследовательского центра стало возможным создание гибридов путем пересадки людям органов гулей, — говорит Вашу. — Мы называем этих гибридов куинксами. Хинами кажется, что сердце сейчас выскочит у нее из груди. Она смотрит прямо, сосредоточив все свое внимание на Шу, потому что легче смотреть на Шу, чем на… — Ясно, — отзывается Шу и проводит пальцами по краю воротника. — Теперь понятно, почему дедушку так заинтересовали эти исследования. Вашу слабо улыбается. Он понимает, что Шу говорит об одержимости Асахи идеей продления жизни. Хинами напрягается, и очень надеется, что никто этого не замечает. Она не смеет взглянуть на Канае. — Процесс находится на ранних стадиях разработки. Если бы не поддержка вашей семьи, то мы бы не знали и половины того, чего знаем сейчас — в том числе того, что гулей можно использовать на благо человечества. Шу смеется. Ловит рукой прядь волос, проводит ладонью до самых ее кончиков. Хинами не упускает из виду, что Маруде и Мадо наблюдают за каждым его движением с профессиональной внимательностью. Шу накручивает прядь на палец и непринужденно улыбается. — Не будьте так официальны, Вашу-сан, — с неподдельным весельем в глазах говорит он. — Я уверен, вы все еще помните, как мы с Мацури-куном однажды упали в пруд. Вашу разражается громким хохотом, от которого у Хинами бегут по телу мурашки. Она замечает, как удивляются остальные Голуби. Они явно были не в курсе таких подробностей жизни своего начальника. Шу удалось непринужденно отвлечь внимание от темы разговора. Он вежливо улыбается, но в его глазах прыгают бесенята. — Я удивлен, что вы это помните, — посмеивается Вашу. — Вам тогда было не больше пяти. Хинами едва сдерживается, чтобы не взглянуть на Канае — тому и так плохо удается скрывать свои чувства, а учитывая то, кто такой Мацури и что он сделал во время своего пребывания в Германии… — Мама выудила нас из воды. — Голос Шу звучит тихо, грустно и очень, очень нежно. — Должен признать, я бережно храню эти воспоминания. Вашу, мгновенно помрачнев, опускает голову. — Уверен, вы уже устали это слышать, — искренне говорит он, — но вы очень похожи на Сумире-сан. Шу грустно улыбается. — Я всегда рад это слышать, — отзывается он, но уже через мгновение выражение его лица становится непроницаемым, напоминая о занимаемом им положении. Кажется, будто в комнате холодает. Вашу выпрямляется, и Хинами чувствует, как напрягаются остальные голуби. — Но я отвлекся, — ледяным тоном говорит Шу. — До моего отъезда в Токио мы с моим покойным дедушкой обсуждали возможность пересадки людям органов гулей. Пожалуйста, освежите мне память: если не ошибаюсь, Сасаки Хайсе был на то время единственным удачным экспериментом, а остальных испытуемых только готовили к операции? Хинами кажется, что ее желудок сжимается в тугой узел, и какое-то время она не слышит, что происходит вокруг. Неужели Шу знал, что Канеки жив? Как долго? Он должен был хотя бы догадываться. Должен был. Он ведь тоже любил его. Так почему… — Как неприятно, — говорит Шу, и в его ровном тоне проскальзывает тень осуждения. Вашу кивает и мрачнеет еще сильнее, отчего вдруг выглядит старше своего возраста. Хинами мельком смотрит на Сасаки Хайсе. В его разных глазах застыла боль, и кажется, словно он находится где-то очень далеко. — Не думаю, что в таких операциях есть смысл, — говорит Шу. — Они довольно затратны, а вероятность успеха слишком низка. Из ваших слов я понял, что нет никаких гарантии того, что хотя бы один из куинксов станет хорошим следователем. Буду откровенен: я не впечатлен. Голуби напрягаются. Мадо и Маруде пахнут обидой, Сасаки Хайсе — тревогой. Вашу не выглядит удивленным, но его запах — смесь разочарования, злости и смятения. — Цукияма-сама… Шу неторопливо поднимает ладонь, заставляя Вашу замолчать. — Я не хотел вас оскорбить, — говорит Шу тем же холодным как лед тоном. — Но я не такой, как мои бабушка с дедушкой. Я не разделяю их убеждений. Но вам не стоит волноваться. Я не собираюсь разрывать подписанный два года назад контракт. Я просто хочу, чтобы вы поняли мою позицию. — И в чем же она заключается? — неожиданно спрашивает Сасаки Хайсе. Шу улыбается. Снаружи светит солнце, но в помещении холодно. — Я думаю, — говорит он, — что нельзя относиться к человеческой жизни так небрежно. v. Когда встреча наконец-то заканчивается, уже вечереет. Хинами кланяется на прощание и уходит к себе в комнату, где переобувается, берет ножницы, перчатки и выходит в сад. Она злится, хоть и понимает, что это глупо, эгоистично. Ей нужно взять себя в руки, прежде чем обсудить с Шу, почему он… Хинами сворачивает с тропинки, вздыхает и тяжело сглатывает. Нет, ей нельзя сейчас об этом думать. Пока здесь голуби, ей приходится следить за каждым своим шагом. Она подходит к розовому кусту и садится перед ним на колени. Она надеется, что Канае сейчас с Шу, а если нет, то ему хотя бы удалось последовать ее примеру и куда-нибудь ускользнуть. Хуже всего то, думает Хинами, надевая перчатки, что даже если Шу и был уверен в том, что нашел Канеки, то все равно ничего не мог сделать. Его догадки не имели никакого значения. Тот Шу, каким он был два с половиной года назад, не мог принимать никаких решений. Он и так оказался в большом долгу перед своими бабушкой и дедушкой, приведя Хинами в их дом. Когда был подписан контракт о финансовой поддержке проекта по созданию куинксов, Шу сильно болел. Им с Канае и Мацумае приходилось постоянно присматривать за ним, и ни у кого из них не было сил взвалить на себя что-то еще. Если Шу знал… Раздаются шаги. Хинами оглядывается и видит женщину-голубя, которая стоит одной ногой на тропинке, а другой на камнях. Хинами заставляет себя моргнуть, подавляет инстинкты, кричащие ей о надвигающейся опасности. — Простите, — с мягкой улыбкой говорит Мадо. — Я вас напугала? Хинами шумно выдыхает, чувствуя, как кровь приливает к щекам. Опускает руки и кладет ножницы на колени. Она рада, что слои кимоно скрывают охватившее ее напряжение. — Да. Мадо не двигается. Воцаряется молчание — долгое, тягучее. Хинами не чувствует неловкости — она привыкла к тишине. Мадо, похоже, кажется иначе — она переступает с ноги на ногу и улыбается еще шире. Интересно, думает Хинами, почему люди так уверены, что улыбка заставляет их выглядеть дружелюбнее? — Я заметила, что наш разговор вас расстроил, — говорит Мадо. Хинами отводит глаза, смотрит на срезанные листья и ветки, которые собрала на куске ткани. Когда-то именно на этой ткани Мацумае учила ее вышивать. У Хинами тогда хватило терпения только на то, чтобы вышить однообразным узором кайму. Мацумае никогда не была так разочарована. — Так и есть, — тихо говорит Хинами, прекрасно понимая, что Мадо внимательно за ней наблюдает. Та вздыхает, вероятно собираясь сказать что-то еще, но в это мгновение на дорожке раздаются шаги, по которым Хинами узнает Канае. Она поворачивает голову в его сторону одновременно с Мадо. Канае подходит, но не удостаивает Мадо взглядом, открыто демонстрируя свою неприязнь. Для него успокаивающе естественно. — Бунко-сан хочет тебя видеть, — говорит он Хинами. Та снимает перчатки. — Я и не знала, что она приехала. Канае цокает языком. — Проблематично, — роняет он, и это, похоже, единственное слово, которое он говорит, когда изо всех сил пытается не говорить по-немецки. Мадо смотрит на него и хмурится. Хинами рада: Канае ведет себя, как и всегда, автоматически вызывая у окружающих неприязнь. Его поведение — хорошее отвлечение, не вызывающее подозрений. Хинами заворачивает в ткань листья и встает. — Прошу прощения, Мадо-сан. Я должна идти, - говорит Хинами, надевая гэта и возвращаясь на тропинку. Мадо слегка хмурит брови и склоняет голову в знак прощания. Канае неодобрительно хмыкает в ее сторону и идет за Хинами. Мацумае, возвращающаяся из северных гостевых домиков, внимательно наблюдает за оставшейся в саду Мадо. Хинами знает, что Мацумае позаботится о голубях. Они с Канае возвращаются в главное здание, оставляют туфли в гэнкане и заходят в холл, где Канае пристально смотрит на Хинами и наконец-то спрашивает: — Что она от тебя хотела? Хинами поджимает губы. — Думаю, ей было интересно узнать мое мнение о Сасаки-сане, — едва слышно отвечает она, чувствуя, как успокаивается. — Эти двое приходили за Енотом, — в тон ей говорит Канае. Хинами кивает. У Канае не такой хороший слух, как у нее, но у него превосходное зрение. Волосы Сасаки и прическу Мадо нельзя ни с чем перепутать. Хинами интересно, что голуби думают о том, что случилось с Енотом. Если вообще думают. Они подходят к комнате Шу. Изнутри не доносится не звука. Хинами бросает быстрый взгляд на Канае — тот задумчиво хмурится — и открывает дверь. Шу сидит за туалетным столиком. На его коленях лежит открытая бухгалтерская книга. Бунко сидит около окна. Хинами не сразу ее узнает: та одета в черное траурное кимоно, и цвет ее одежды — единственное, что напоминает ее прежнюю. Умело накрашенная, она сидит с прямой спиной и без привычной улыбки на губах. Ее волосы причесаны, убраны назад и закреплены серебряной заколкой. Хинами впервые видит, чтобы Бунко выглядела соответствующе занимаемому ей положению — холодно, недружелюбно, жестоко. Шу отрывает взгляд от счетов. Его глаза тусклые, а лицо совершенно бледное. — Хинами, Канае, пожалуйста, садитесь. В комнате нет других стульев, и поэтому они садятся на кровать. Хинами изо всех сил старается не смотреть на Бунко, которая внимательно разглядывает их обоих с безучастным выражением на лице. Ее взгляд останавливается на Канае. — Две условия, — устало говорит он. — Первое: что бы ни случилось, у вас есть моя защита. Бунко вздыхает — не в знак протеста, а будто пытаясь немного расслабиться. — Второе, — продолжает Шу и переводит взгляд на Канае. — Ты не обязан соглашаться. Хинами кажется, что у нее внутри что-то обрывается, и тоже смотрит на Канае. У того на лице выражение полнейшего ужаса. — Я не могу жениться на Бунко, — продолжает тем временем Шу, — В теперешних обстоятельствах объединение наших семей будет выглядеть подозрительно. Бунко наклоняет голову и чуть расслабляется, становится похожа на саму себя. — Я — глава семьи Минамото, — объясняет она, мимолетно взглянув на Хинами. — Мы тоже являемся одними из главных спонсоров исследований CCG. — Канае, — зовет Шу. Хинами озаряет внезапной вспышкой понимания того, что сейчас произойдет. Канае тоже это понимает. Он выглядит так, будто у него выбили почву под ногами, и это разбивает Хинами сердце. Ей его очень, очень жаль. — Я бы хотел, чтобы ты подумал о том, чтобы породниться с семьей Минамото. vi. Родители Хинами поженились по любви. Они познакомились еще в начальной школе. В те времена все было по-другому — отслеживать гулей было куда сложнее, а высокие технологии были чем-то из области научной фантастики. Все документы были на бумаге, а значит, подделать их было куда легче. Ее родители посещали детский сад и начальную школу, и имели все то, чего была лишена Хинами. Они дружили семьями и вместе ходили домой обедать. Тогда никто не обращал на это внимания. Все было иначе, проще. Хинами выглядывает из окна и видит Канае с Бунко на деревянном мостике над прудом. Канае смотрит на воду, опустив вниз руки. Бунко стоит прямо, отчужденно. Пояс ее кимоно завязан в изящный узел. Они оба одеты в черное, и на их фоне волосы Канае выделяются ярким пятном. Хинами моргает. Изображение перед ее глазами расплывается. — Зачем ты это сделал? Шелестит одеяло. Шу ложится в кровать. Должно быть, ему холодно, а от голода кружится голова: последние несколько дней он почти ничего не ел, да и до того питался весьма скудно. Хинами оборачивается, и ловит на себе его взгляд. Шу лежит на боку, полностью завернутый в одеяло. — Ему нельзя здесь оставаться, — тихо, устало говорит Шу. — Он слишком похож на меня. Хинами понимает, что так оно и есть. Чем дольше Канае находится рядом с Шу, тем одержимее становится и тем сильнее заблуждается, принимая эту одержимость за любовь. Она снова выглядывает из окна. Бунко кладет руку Канае на плечо. Они не смотрят друг на друга. Хинами знает, что решение уже принято. Канае никогда не мог ни в чем отказать Шу. Гули в наше время редко женятся по любви, а старомодная Бунко много чего выигрывает из этого брака. Минамото Бунко по положению в обществе равна Цукияме Шу. Канае больше не придется жить под фальшивым именем. По крайней мере, Хинами уверена, что Бунко будет относиться к Канае с уважением. Она глубоко вздыхает. Выдыхает. Оглядывается на Шу, который все еще внимательно за ней наблюдает. — Сасаки Хайсе. Шу моргает, и Хинами чувствует его отчаяние, отчаяние старое, но глубокое и безысходное. — Я знал. Хинами пересекает комнату, забирается на его кровать. Ее пояс мнется, а кимоно сбивается. Она прижимается к Шу. Тот шумно выдыхает. Закрывает глаза. — Так значит он умер. Шу слепо протягивает руку. Хинами ловит ее, берет в свою и переплетает их пальцы. Шу сжимает ее ладонь. — Да. Хинами ложится рядом с Шу на мягкие одеяла. Кровать очень большая. Она ничего не чувствует. Ей холодно. 0. Она дважды заставала их целующимися. Впервые это случилось в середине июня. В доме было тихо, так тихо, что Хинами испугалась, что ее оставили одну, вышла из своей комнаты и заглянула в гостиную. Цукияма был на диване. Рядом с ним сидел Канеки — слишком близко, тесно. Хинами не сразу поняла, что они делают, но не потому, что не знала о поцелуях — в конце концов, она видела, как целуются родители, — а потому, что эти двое целовались совсем иначе. Канеки был инициатором — это было ясно по его поведению. Цукияма не двигался. Не пытался отстраниться, но и не отвечал. Канеки схватил Цукияму за затылок, зарылся пальцами в его волосы. А тот расслабился, вздохнул, положил руку Канеки на плечо. В воздухе запахло чем-то жарким, горячим. Хинами отступила назад и прикрыла дверь. vii. Ее будит Мацумае. — Хинами, — говорит она, стоя у изголовья кровати, — отправляйся к себе. Хинами встает. Мацумае злится. Это не отражается на ее лице, но чувствуется: злость примешивается к кисловатому запаху, указывающему на то, что ее тошнило. Должно быть, ужин был совсем недавно. — Мацумае. Хинами оборачивается и видит, как Шу садится в кровати. Его рубашка сильно помята, волосы спутаны, а во взгляде отражается странный огонь. — Успокойся, — говорит он. Хинами запоздало понимает, что у Мацумае в глазах горит какуган. Кажется, проходит целая вечность, прежде чем Мацумае моргает, и они снова становятся темно-карими. Шу наблюдает за ней еще мгновение, после чего убирает с ног одеяло и садится на колени. — Хинами, — говорит он, — задерни шторы. Хинами подходит к окнам, протягивает руку и задергивает тяжелые портьеры. Комната погружается в почти кромешную темноту. — Цукияма-сама… Слышится звук рвущейся ткани. Хинами не оглядывается. Она не хочет ничего видеть, не хочет ничего слышать, но не смеет заткнуть уши. — Я привел ее сюда, — говорит Шу. — Она полноправный член этой семьи. Мацумае шумно вдыхает. — Да, — отвечает она, — я понимаю. Раздаются ее шаги — ровные, четкие. Слышится звук открываемой и закрываемой двери. Шаги удаляются по коридору и вскоре затихают где-то вдали. Хинами оборачивается, подходит к туалетному столику. Включает лампу. Комната озаряется тусклым свечением, которое отбрасывает длинные зловещие тени. Хинами поворачивается к кровати, переводит взгляд на Шу — тот сидит прямо, положив руки на колени, но смотрит не на нее, а на свои ладони. Вокруг его плеча обвивается кагуне, край которого дотягивается до изножья кровати. — Цветочный человек? Шу не отрывает взгляда от своих рук. Его кагуне бездумно покачивается. У Хинами замирает сердце: на мгновение ей кажется, что Шу снова уйдет в себя, но затем он поднимает на нее глаза. Убирает кагуне. Он очень бледен, но он все еще здесь. — Скажи, — прямо спрашивает он, — ты этого хочешь? Приходит очередь Хинами отвести взгляд. Она смотрит вниз — на свое помятое кимоно. Прячет руки в рукава. — Нет, — отзывается она, потому что никогда не лгала Шу. — Это наивно с моей стороны, но я хочу, чтобы все были счастливы. Шу коротко смеется, заставляя ее поднять глаза. Он все еще смотрит на нее. На его лице написаны нежность и грусть. Хинами улыбается и тоже позволяет себе рассмеяться. После всего этого времени она наконец-то понимает. Вот что значит любить. viii. Хинами находит Канае на кухне, в полной темноте и одиночестве, причем находит в прямом смысле слова — скукожившегося на холодном полу, где он сидит, прижав колени к груди и прислонившись к посудомоечной машинке. Он все еще одет в траурный костюм, который был на нем весь день. При появлении Хинами он даже не пытается скрыть слез. — Канае-кун? Канае тихо всхлипывает, и Хинами садится рядом с ним. Около Канае лежит бумажное полотенце, а в его руке зажата небрежно оторванная салфетка. У него красные глаза и заплаканное лицо. Хинами очень жаль его. — Ты не обязан соглашаться. Канае шмыгает носом и откашливается. Высмаркивается. Крепко обнимает колени, прижимая их груди. — Я понимаю, что это наилучший выход, — с дрожью говорит он. Его голос ломается. Хинами кивает, тянется к своим волосам и начинает вытаскивать из них заколки. Из-за воска для укладки они выходят то слишком легко, то тяжело. Канае тихо поскуливает, зарывается лицом в колени. — Все, чего я хотел — это быть рядом с ним, — хрипло и обреченно шепчет он. Хинами вытаскивает из волос заколку и неожиданно думает, не приходило ли Шу в голову поженить их с Канае. Наверное, приходило, но пользы от их брака было бы немного. Ни у одного из них нет ни настоящих документов, ни денег, и родись у них дети, то проблемы были бы неизбежны. Кроме того, все сказанное Шу правда — Канае не развивается и не будет развиваться, постоянно находясь рядом с ним. Бунко сможет обеспечить ему большую безопасность, сможет убедить всех в том, что Канае — просто незаконнорожденный ребенок из семьи Цукияма. А когда Канае возьмет себе ее фамилию, то его происхождение навсегда останется в тайне. Это брак даст Канае будущее и неразрывными узами свяжет семьи Минамото и Цукияма. Канае кашляет. С его губ срывается смешок — натянутый, резкий. Канае широко улыбается, и на его лице отражаются смешанные чувства — сожаление, печаль, благодарность. Это очень грустное, очень взрослое выражение. — Я сам займусь твоим макияжем, когда у меня будет свадьба, — говорит Канае. Слезы стекают по его лицу, капая на воротник рубашки. — Ты так и не научилась нормально накладывать макияж, а я не могу допустить, чтобы моя младшая сестренка выглядела ужасно. Хинами улыбается, протягивает ему руку, за которую тот решительно хватается. Его ладони сухие, ногти — короткие и круглые, а кожа на кончиках пальцев стерта от составления букетов. «И когда только мы успели стать так близки?» — удивляется Хинами. — Не забудь о водостойкой туши, братик Канае. ix. Хинами ложится спать, когда замечает во дворе мелькающий свет и трепещущие тени. Она подходит к окну и видит троих человек, сидящих на скамейке под развесистой ивой. Горит ручной фонарь, освещающая их лица. Хинами узнает Шу и Бунко, а третьим человеком оказывается Вашу. Хинами прислушивается к их разговору, но в это мгновение Шу разражается кашлем, а остальные голоса замолкают. Хинами отворачивается, накидывает поверх пижамы халат. Она не надевает носков, берет первые попавшиеся туфли, и, стараясь ступать как можно тише, спешит к выходу из дома. Когда она подходит к скамье, Шу сидит, сильно согнувшись вперед. До Хинами доносится его тяжелое дыхание. Бунко придерживает его за спину, а Вашу с взволнованным видом опускается перед ним на колено. — Цукияма-сама, — зовет Хинами. Бунко и Вашу оборачиваются на ее голос, удивленные ее появлением. — Я думала, что вы уже легли. Шу пытается поднять голову, но на него снова нападает кашель. Судя по всему, после ухода Хинами Мацумае вернулась к нему, чтобы помочь одеться. Хинами понимает, что этот ночной разговор должен был быть запланирован. — Хинами-сан, не могли бы вы остаться, пока я принесу воды? — многозначительно спрашивает Бунко, Хинами кивает. По этикету за водой стоило пойти ей, а не Бунко, но Бунко наверняка хочет что-то добавить в питье, чтобы Шу стало лучше. Вашу явно взволнован, и Хинами странно видеть такое выражение на лице Голубя. Когда дыхание Шу становится равномерным, она меняется с Бунко местами и складывает руки на коленях, внимательно наблюдая за тем, как вздымаются и опускаются его плечи. Когда она смотрит на Вашу, черты его лица напряжены. — Камико-сан упоминала о том, что вы больны. Шу глубоко, прерывисто вздыхает. — Неужели? — бесстрастно спрашивает он, но отсутствие интереса в его голосе можно оправдать недостатком воздуха. Вашу хмурится чуть сильнее. — Да, — говорит он и, на мгновение заколебавшись, бросает быстрый взгляд на Хинами. — Я не хотел упоминать это при всех, но думаю, что Камико-сан была заинтересована в наших исследованиях именно из-за вашей болезни. Шу вздрагивает. Вашу с Хинами тянутся к нему, чтобы поддержать, — и Хинами кажется невероятным то, что они с голубем делают это одновременно, — но Шу берет себя в руки. Его глаза закрыты, а рукав прижат ко рту. Раздаются шаги, и появляется Бунко. В руках у нее кружка с водой, от которой исходит слабый пар. Бунко передает кружку Хинами, которая берет его в одну руку, а другой убирает волосы с лица Шу. Шу отводит ладонь ото рта, и Хинами замечает на его рукаве кровяные разводы. Из-за отсутствия еды тело Шу начало пожирать себя изнутри. Хинами сдерживает свои чувства, когда Шу берет кружку из ее ладоней. Убедившись, что он в состоянии пить сам, Хинами оглядывается на Вашу и с удивлением узнает неподдельное беспокойство на его лице. Такое же выражение было у ее отца, когда она болела в детстве. — Я знаю, что вам неприятны эксперименты на людях, — говорит Вашу, и Хинами разрывается между пониманием и желанием ударить его, — но исследования помогут не только бороться с гулями. Камико-сан больше интересовала возможность передачи людям регенерационных способностей. Хинами кажется, что все ее чувства умерли. Она ничего не ощущает. Сидящий рядом Шу допивает воду и передает кружку непривычно серьезной Бунко. Он выдыхает, медленно и натянуто. Его лицо напряжено. Вашу морщится. Он понимает, что перешел границу. — Я хорошо знаю, что интересовало мою бабушку, — тихо, но твердо говорит Шу. — И я остаюсь при своем мнении, которое сегодня высказал. Однако, — его тон становится мягче, но глаза остаются такими же холодными, — я благодарен вам за беспокойство. Я все еще помню то время, когда была жива моя мать. Вашу замирает, — не совсем от страха, а скорее от неожиданности, как человек, случайно наступивший на скрипучую доску. — Сумире-сан была мне хорошим другом. — Вашу-сан, — тихо, мягко говорит Шу, — я столкнул Мацури-куна в пруд потому, что увидел, как вы целуетесь. Хинами застывает, и краем глаза видит, что Бунко тоже не двигается. Значит, она ничего не знала. Глаза Вашу становятся широкими от удивления. Шу вздыхает, но не отводит взгляд. — Я никогда никому об этом не рассказывал, — тихо, грустно продолжает Шу, — но я знал, что у вас был роман до самой ее смерти. Он дышит медленно, размеренно. Хинами держит его за плечо, судорожно цепляясь пальцами за ткань пиджака. Бунко задумчиво смотрит на Вашу. Тот отводит глаза и стискивает челюсти, а затем расслабляется. — Я понимаю. Шу чарующей улыбается, и его лицо преображается. Хинами замечает, как Вашу вздрагивает. Ей интересно, как бы он отреагировал, увидев Шу в фурисоде. Ее тошнит от одной мысли об этом. — Большое спасибо. 0. Во второй раз она поймала их неделю спустя. По запаху ей было ясно, что они не тренировались. Сейчас Хинами понимает: ей не стоило за ними подглядывать, но тогда она изнывала от любопытства — это было чем-то новым, неизведанным, и она жаждала взглянуть на происходящее хотя бы одним глазком. Они оба были по пояс обнажены. Хинами и раньше видела Канеки без рубашки, но Цукияму — никогда. Костлявый, угловатый, в плечах он был не такими широким, как Банджо, но шире Канеки. Канеки сидел у него на коленях, обхватив ногами его бедра, чтобы ему было удобнее его целовать. Хинами чуть подалась вперед, и в это мгновение Канеки протянул руку, схватил Цукияму за волосы и потянул на себя. У Цукиямы вырвался вздох, подозрительно похожий на смешок. Он отстранился, положил руки Канеки на спину — прямо на какухо. — Наглец. — Тебе нравится моя наглость. Цукияма тихо рассмеялся. Они снова прильнули друг к другу, и в воздухе усилился запах жара. Стараясь ступать как можно тише, Хинами осторожно поднялась по лестнице и прикрыла ведущую в подвал дверь, оставив лишь небольшую щель, чтобы не отвлекать Канеки и Цукияму скрипом петель. Она коротко улыбнулась и вернулась к себе в комнату. В ту минуту время для них остановилось. Они были счастливы. x. «Мы на многое готовы ради тех, кого любим». Хинами смотрит на полумесяц. Она у себя в спальне, в поместье, где провела два года и которое стала для нее домом. Они — Цукияма, гора под луной. Нельзя сказать, что Хинами стала полноправной частью их мира — древнего, уединенного, неменяющегося, — но она больше и не принадлежит к оставленному позади миру усопших и бледнеющих день ото дня воспоминаний. Хинами вздыхает. Закрывает окно. Поворачивается к шкафу, полному кимоно. Все они яркие, по-детски цветастые. Хинами вытаскивает одно из них — бело-розовое, с изображением цветов сакуры. До того, как она сюда приехала, она ничего не знала о сакуре. В конце концов, она никогда раньше не выходила за пределы Двадцатого района, чтобы полюбоваться на ее цветение. Она больше не та маленькая девочка. Она знает, чего хочет. xi. На скамейке возле гостевого домика сидят двое. Хинами перехватывает корзинку в руке, украдкой вздыхает, делая вид, что ее нелегко нести. Сегодня корзинка тяжелее, чем вчера — в ней теплосохраняющая стальная доза с мисо ояку. Хинами не впервые удивляется тому, как Мацумае удается так замечательно готовить, не чувствуя вкус человеческой еды. — Мадо-сан, Сасаки-сан, — зовет Хинами, сворачивая с тропинки. Те поднимают на нее глаза, и их настороженность выдает в них голубей. — Доброе утро. Сасаки встает, но Мадо тут же протягивает к корзинке руку, и он садится обратно. На его лице отражается смесь понимания и боли. Похоже, Мадо объяснила вчерашнее поведение Хинами ее страхом перед ним. Хинами больно от этой мысли, но сейчас их поведение играет на руку. — Доброе утро, Хинами-сан, — с улыбкой говорит Мадо. — Большое спасибо за ваше гостеприимство. Хинами кланяется. — Надеюсь, вы хорошо спали. Мадо и Сасаки оба кивают и улыбаются, поощряя ее продолжить разговор. При виде этой улыбке на лице Сасаки у Хинами разрывается сердце — так же, как оно когда-то разрывалось при мысли о родителях. Она тяжело сглатывает, пытаясь выдавить из себя слезы. Вздыхает. Думает о подсолнухах, кровянке и сакуре. До появления Шу в ее жизни не было цветов, и цветами полны все воспоминания о нем — даже воспоминания о том времени, когда он был для нее всего лишь Цукиямой. Когда она поднимает глаза, то ловит на себе взгляды голубей, внимательно следящих за каждым ее движением. — Насчет вчерашнего разговора, — говорит она и разглаживает пояс кимоно, словно пытаясь успокоиться, — скажите, правда ли то, что такие, как Сасаки-сан помогут лечить болезни? — Да, — отвечает Сасаки. Хинами смотрит на него, позволяя удивлению отразиться у себя на лице. От ее внимания не ускользает, что Мадо тоже внимательно за ним наблюдает. Но Сасаки глядит прямо на Хинами с таким знакомым выражением, что ей становится больно. — Если мое существование может кому-то помочь, то я обещаю сделать для этого все, что в моих силах, — говорит он. Хинами понимает, что эта мысль никогда не приходила ему в голову, но теперь он вряд ли ее забудет. Она смотрит на него и хочет сказать, что Канеки нарушил свое обещание. Он бросил их с Шу и остальных. Хинами, несмотря на всю ее к нему любовь, никогда не простит его. Она заставляет себя моргнуть. Чувствует, как на глазах выступают слезы. Низко опускает голову, сжимает в руках ткань кимоно. — Простите, — шепчет она. — Это очень неуместно с моей стороны. — Нет, вы… — Сасаки, — негромко перебивает его Мадо. Хинами шмыгает носом и порывается вытереть глаза, но ее руку перехватывает сухая мозолистая ладонь. Хинами с удивлением видит Мадо, которая тепло смотрит на нее, протягивая дешевый платок. — Возьмите. Хинами снова моргает и берет его. Голуби ей поверили. Поверили, что Хинами хочет, чтобы они помогли Шу. Если Сасаки хоть немного похож на Канеки, то не забудет о своих словах, не откажется от возможности кому-то помочь. Мадо тоже это понимает, и ей придется считаться с его мнением, даже если она не до конца верит Хинами. Хинами промокает глаза платком. На нем тут же расплываются пятна от туши и тонального крема. Хинами всхлипывает. Моргает. Чувствует, как горят щеки Наверняка это принимают за неловкость и отчаяние. Она чувствует свой какуган, но два с половиной года, проведенные в этом доме, научили ее безупречному самоконтролю. Она точно знает, как сейчас выглядит — расстроенной и уставшей. — Простите, — повторяет она, указывая на платок. — Я обязательно его постираю. Мадо качает головой и впервые с момента их встречи искренне улыбается. — Ничего страшного. Я понимаю, что вам сейчас нелегко. Хинами кланяется, сжимает платок в руке. — Большое вам спасибо. Прошу меня извинить. Мадо и Сасаки кланяются так же низко, как и она. Хинами выпрямляется и поворачивается, чтобы уйти. — Хинами-сан! Она замирает. Оглядывается. Сасаки смотрит прямо на нее, внимательно, открыто. Хинами кажется, она видит искаженное изображение из прошлого. — Все будет хорошо, — говорит Сасаки с неподдельной улыбкой. Хинами моргает. Широко улыбается в ответ, и в ее улыбке проскальзывают все те чувства, что умерли в ней вместе со смертью Канеки. — Спасибо, — говорит она, но хочет сказать: «Ты солгал». xii. Хинами уходит к себе, умывается и решает больше не красится. Канае прав: у нее выходит лишь самый простой макияж. Большего ей и не нужно. Голуби уезжают сразу после завтрака. Она наблюдает за тем, как Мацумае с Канае провожают их к главным воротам, и вспоминает, как помогала Канае расчленять Камико. Это случилось сразу же по их возвращению в поместье. Камико уже была готова к тому, что произойдет. Настоящую угрозу представлял собой Асахи, а он к этому времени был уже четыре дня как мертв. Камико не сопротивлялась, и все было сделано легко и просто. Смерть Асахи назвали сердечным приступом, а Камико — инсультом. Свидетельства о смерти были выписаны больницами, спонсируемыми семьей Цукиямы. Канае рассказал ей об этом, когда они готовили тела для того, чтобы похоронить глубоко в горах. — Ты меня удивила, — чуть улыбнувшись, сказал тогда Канае, — обычно ты против насилия. — Хоть я и не люблю насилие, но я понимаю, что оно бывает необходимо, — прямо ответила Хинами, вытерев нож. Они с Канае были одни и судить ее поведение было некому. Она отворачивается от окна, поднимает со стола смятый платок Мадо. Аккуратно складывает его, затыкает за пояс, выходит из комнаты и направляется в кабинет хозяина дома. Как и ожидалось, она находит Шу там. Он сидит под окном на полу, с ноутбуком на коленях и неровной горой книг, так и норовящих в любой момент упасть. На нем рубашка с высоким воротником, сиреневый свитер и серые брюки, которые, наверное, еще год назад были ему впору, а сейчас слишком велики. Он оделся сам. Последние несколько дней Шу носил умело скроенные, хоть и траурные, костюмы, и его теперешний вид приводит Хинами в уныние. Она с благодарностью вспоминает Канае, который сразу же после переезда из Токио так предусмотрительно выбросил все юкаты с гербом клана Такеда. Даже Хинами бы не вынесла, увидев сейчас Шу в одежде его дедушки. — Принцесса, — говорит Шу, когда она подходит к нему, — что у тебя за поясом? Хинами берет две верхние книги и кладет их на пол. Достает платок и протягивает его Шу. Тот отрывает глаза от ноутбука и удивленно моргает. — Он же грязный, — говорит он. — Это платок Мадо. Шу смотрит на нее пристально, будто свысока. На лице кого-то другого такое выражение заставило бы Хинами почувствовать себя неловко, но на лице Шу оно означает простое неверие. — Как он у тебя оказался? Хинами засовывает платок обратно за пояс и начинает приводить кабинет в порядок. Обычно этим занимается Мацумае, но Хинами понимает, что не может вечно на нее рассчитывать. — Им нужно было поверить в то, что ты и в самом деле болен, — резко говорит она. — Если голуби будут думать, что так высосут из тебя побольше денег, то никогда не заподозрят, кто мы на самом деле. Шу неотрывно смотрит на нее. Хинами подходит к столу и наклоняется, вытаскивая из-под колесиков кресла провод от лэптопа. До нее доносится вздох, очень похожий на смешок. — Кто льет слезы по тебе, крокодил? Хинами встает и оборачивается. Шу улыбается, широко обнажая зубы. Его улыбка похожа на улыбку Гурмана, но Гурмана давно уже нет. Хинами спокойно улыбается в ответ. — Лишь река, — говорит она, — когда рыбы полна. 0. Взгляни на цветы. Лишь после сна на траве красивы они (п/п.: Мацуо Басё, (HS-622)). xiii. Пролетает лето, за которое Хинами подрастает на несколько сантиметров. Мацумае снимает с нее мерки для нового кимоно. Учит ее приготовлению пищи, которая нравится людям. Канае знакомится с семьей Бунко. В нее входит маленький ребенок, который носится по саду камней, оглашая окрестности криком. Его присутствие кажется непривычным, но не раздражает. Шу приводит в порядок семейные счета, восстанавливает деловые связи: на протяжении всего лета поместье посещает политики и другие люди, представляющих для него какой-то интерес. Из-за занимаемого им положения, Шу больше нельзя охотиться. Мацумае и Канае добывают пищу, а Хинами разделывает тела. Иногда Шу спускается в подвал и помогает ей. Он разламывает кости и вычищает из них костный мозг. Хинами терпеть не может делать это сама. — Ты скучаешь по охоте? Тихо напевая, Шу засовывает тонкое лезвие в кость и вытаскивает из нее маленькие кусочки мозга. Его волосы убраны назад и завязаны в узел, а лицо скрыто под хирургической маской. Но взгляд Шу спокоен, брови расслаблены, и он выглядит на свой возраст. — Я не знаю, — отвечает он, складывая мозг в стоящую справа от него тарелку. — Раньше я чувствовал себя иначе. Мы оба стали совсем другими. Хинами кивает и ловит себя на том, что подпевает ему в ответ. Наступает осень. Хинами приходит сшитые на заказ кимоно и платья из Европы. Мацумае помогает ей одеться, и Хинами интересно — не потому ли, что теперь она считает ее полноправным членом семьи? Канае заметно оживляется, впервые увидев Хинами в итальянском платье. Он подходит куда ближе обыкновенного, рассматривает крой и одобрительно говорит что-то по-немецки. Шу искренне улыбается, когда Хинами надевает платье яркой расцветки, и его улыбка заставляет Хинами позабыть о жуткой цене, заплаченной за новый гардероб. Шу начинает тренироваться. Хинами сидит на скамейке у холодной стены без окон и наблюдает тем, как он отрабатывает увиденные в книгах движения. Иногда к нему присоединяется Канае, и тогда они с Шу устраивают спарринг, который напоминает о прежних временах, вызывая неизбежную боль. В такие дни они оба лучше спят, а у Шу появляется аппетит. Но ему не становится лучше. Он никогда не будет таким, как прежде. Эта возможность давно потеряна. В конце осени Хинами замешивает тесто и ловит себя на том, что думает о маме. Она замирает, поднимает голову и смотрит на стену. Вспоминает мамино лицо, маленькие морщинки вокруг ее глаз. Она вспоминает ее такой, какой видела в последний раз — с решительной улыбкой на разбитых губах, потускневшим взглядом и окровавленным лицом. Хинами задирает голову. Смотрит на потолок. В глаза ей бьет яркий свет. Она зажмуривается. xiv. Наступает зима. Сразу же после Нового года Бунко через Канае передает им официальное приглашение посетить с ней и ее семьей снежный фестиваль в Саппоро. Это заставляет Шу рассмеяться так сильно, что Хинами боится, что он заплачет — смех Шу частенько сопровождается слезами. Хинами подозревает, что любые эмоции причиняют ему боль. — Я не был в Саппоро много лет, — поясняет Шу, немного успокоившись, и берет протянутый Канае платок. — Это вызовет много воспоминаний. — Сумире-сама очень любила снежный фестиваль, — чуть позже объясняет Мацумае, когда они с Хинами готовят кофе и мясные вагаши для политиков-гулей, приехавших увидеться с Шу. После ее слов Хинами понимает поведение Шу. У него есть две больные темы — это Канеки и его мать, незримое присутствие которой ощущается в поместье постоянно. Сумире любили и уважали как гули, так и люди. Именно поэтому Мацумае иногда одевает Шу в фурисоде, когда они ожидают определенных гостей, и именно поэтому Шу не обрезает волосы даже сейчас. Это служит постоянным напоминанием о том, что он не только глава клана Цукияма, но и сын этой обожаемой всеми женщины. Остальных членов семьи — Асахи, Камико и Косея, отца Шу, — никто не любил. Конечно, их уважали, хоть Косея и куда меньше. Хинами не знает, почему, но уверена, что со временем ей все расскажут. Сейчас ей не стоит забивать себе этим голову. Даже Шу, казалось, не был привязан к отцу, когда говорил Канеки о его смерти. Редкие упоминания Косея вызывают у него лишь вежливую улыбку — как и упоминание Асахи и Камико. Этого Хинами достаточно. — Кто еще пойдет? Мацумае заливает френч-пресс горячей водой. — На этом фестивале будет много народу, — говорит она, делая Хинами знак взять поднос с вагаши. — Я дам тебе список имен с досье. Список оказывается невероятно длинным. Хинами кладет его на стол и изучает пристальным взглядом. Она знает, что не обязана заучивать его наизусть, но понимает, что это сделать стоит. Она сомневается, что разберется в замысловатых родственных связях древних семей, но ей нужно хотя бы знать имена и лица тех, кто сейчас жив. Она просматривает первые одиннадцать страниц, когда натыкается на Вашу Цунейоши. Хинами замирает, а затем быстро пролистывает дальше. Видит краткую информацию о всей семье Вашу и о нескольких голубях, таких как Мадо, Сасаки и Маруде. Досье сопровождаются их недавними фотографиями, и Хинами подозревает, что это заслуга Чие. — Да, я собираюсь пригласить к нам Вашу-сана, — отвечает Шу, быстро печатая на клавиатуре ноутбука, когда она спрашивает его на следующий день. — Он — старый друг нашей семьи. Хинами косится на него. — А что насчет остальных голубей? Шу замирает. Поднимает на нее глаза от монитора. Сейчас он совсем не похож на главу древнего клана: лицо его закрывают волосы, а сам он сидит на полу, одетый в какой-то нелепый бесформенный свитер. Хинами интересно, откуда он у него. И с каких пор она начала судить его выбор в одежде? — Ты моя сестра и имеешь полное право пригласить кого хочешь. Хинами ожидала такой ответ. Она склоняет голову и невинно улыбается улыбкой девочки, которую Шу знал, когда еще был ее цветочным человеком. По тому, как кривятся его губы становится ясно: он знает, что Хинами уже не та, что раньше. Она не лжет ему, а он не лжет ей. Они знают друг друга лучше, чем кто бы то ни было. — Спасибо, братик Шу. xv. Цукияма Шу и Хинами сидят в холле рекана. Они встречают его одинаково искренними улыбками. Единственная разница заключается в том, что Цукияма улыбается сдержано, с оттенком грусти в глазах, а улыбка Хинами подобна солнцу. — Спасибо за то, что приняли мое приглашение, — говорит она, вежливо кланяясь. Сасаки невольно краснеет и поспешно кланяется в ответ. Он чувствует себя не в своей тарелке — как и почти год назад, когда впервые оказался в поместье Цукиямы. — Спасибо за то, что пригласили нас, — говорит он, боясь запнуться. — Вам действительно не стоило… Хинами качает головой. В ее волосах поблескивает заколка в виде подснежника, сделанная, как подозревает Сасаки, из бриллиантов. — Я очень рада, что вы смогли прийти, — говорит Хинами, глядя на него широкими ясными глазами, которые излучают радушие. — Я подумала, что вам не помешало бы отдохнуть. Возможно, это легкомысленно с моей стороны, но я знаю, что у вас очень тяжелая работа. Сасаки взволнованно кивает. Мадо пришлось отклонить приглашение из-за подхваченной простуды, но он очень хорошо понимает, что его присутствие обязательно. То, что кто-то из семьи Цукияма удостоил его личным приглашением, давало надежду на продление контракта, срок которого истекает в сентябре. Но Сасаки и не собирался отклонять приглашение. Его выматывала как работа, так и осознание того, что, несмотря на все сказанное, он не видел никаких признаков того, что их с куинксами собираются использовать для лечения людей. Да, охота на гулей очень важна, но если есть хотя бы малейшая возможность того, что они могут помочь другим, разве это не должно быть также важно? Эта мысль прочно сидит у него в голове и не дает покоя. — Это очень мило с вашей стороны, — говорит он и неосознанно потирает подбородок. — Я никогда не бывал в подобном месте. Хинами качает головой, не отводя от него взгляда: — Это мы рады, — говорит она и смотрит на Цукияму. Сасаки мысленно отвешивает себе затрещину за то, что не уделил тому должного внимания. Глава клана выглядит чуть лучше, чем во время их прошлой встречи, хоть он все еще бледный и худой. Сасаки знает, что среди членов семьи Цукияма нет слабых, но им даже нечего противопоставить гулям, не говоря уже о человеческих болезнях. Сасаки дал слово. Он обещал. На его глазах что-то меняется. Взгляд Цукиямы становится другим, как и улыбка. Его улыбка слабая и очень грустная. Но взгляд… — Да, так и есть. Он теплый.