Объятья

— Ты же пропал, — лениво пробормотал Монпарнас, накидывая шёлковый халат. Прохладная ткань скользнула по коже, и он вздрогнул. Комнату затягивали сероватые сумерки, и в них нежданный гость казался призраком, сотканным из сырой мглы ночи. — Как пропал, так и нашёлся, — живо отозвался Звенигрош, чьё лицо, как всегда, скрывала маска, хотя в таких сумерках всё равно не разглядеть. — Может, я на дно залёг просто? — И почему, — Монпарнас зевнул и изящно прикрыл рот ладонью, — позволь узнать, ты нашёлся именно здесь? — У Живоглота был уже. И у Бабета. Теперь вот к тебе наведался. Монпарнас передёрнул плечами, будто бы от утренней прохлады, пробормотал: «Просто счастлив», — и склонился над тазом с оставленной с вечера водой для умывания. Утро в самом деле было раннее, ещё не рассвело даже. В такое время Монпарнас не визитов ожидал, а только-только глаза открывал, если ночью, конечно, дела не было. Этой — не было, и прошлой, и позапрошлой. Жондрет куда-то пропал, семейка его тоже — Монпарнас пытался отыскать Гавроша или хотя бы Понину, но те как в воду канули. Остальные после июньских беспорядков тоже разбежались, как крысы. Хотя и сам-то Монпарнас, что греха таить, спрятался, и хорошо спрятался — вот только как-то Звенигрош его отыскал. А до того — коли не лжёт — отыскал Бабета и Живоглота. — Может, ты и Жондрета видел? — спросил Монпарнас, аккуратно промокнув лицо куском чистой и очень мягкой ткани. От холодной воды тело покрылось мурашками. От холодной воды, а не от изучающего взгляда из-под маски, конечно. — Нет пока. Вот отродье его видел. — Гавроша? — И Понину. И мадам. — Давно? — оживился Монпарнас. — Я сюда не про них языком чесать пришёл, — прошипел Звенигрош. — Ладно, ладно, — отмахнулся Монпарнас, расправляя простыню и одеяло. — Скажи тогда, зачем? Звенигрош промолчал, схватил подушку и зачем-то принялся её взбивать. Он мял подушку, взбивая перья внутри, переворачивал её, распрямлял наперник, снова мял, тряс. — Брось, — резко сказал Монпарнас, накинув покрывало на постель. — Мне помогать не надо. Сядь лучше. И говори, зачем явился. — А ты не рад мне? Старый приятель всё ж таки, — ушёл от ответа Звенигрош. Глупо как-то ушёл ответа, как пятилетка какой-нибудь. И присесть не подумал, и подушку не бросил — так и стоял с ней столбом посреди комнаты. Или не столбом, а чёрной тенью, слишком плотной, правда, для настоящей тени. Но слишком призрачной для человека. — Не рад. — Монпарнас отвернулся, чтобы не видеть Звенигроша, и открыл свой ящик с одеждой. — Не в такую рань, во всяком случае. Но раз пришёл, помоги мне надеть корсет. Затяни его как следует. Звенигрош вечно себе на уме, не поймёшь, о чём думает и чего ждёт. Но такой просьбы от Монпарнаса он не ожидал — это можно было сказать наверняка. Не двинулся, не сказал ничего — точно удивлён. И Монпарнас повторил, кривя губы: — Корсет затянешь, старый приятель? Едва солнце поднимется выше, едва станет светлей, как дом проснётся, и тогда Звенигрош уже не опасен — Монпарнас позовёт на помощь, и помощь, конечно, явится. Но тень подобрала слова: — Так вот откуда эта тонкая талия. Я-то думал, ты уродился таким. Расслабляя, а затем разглаживая ленты корсета, Монпарнас протянул: — Природа из тех художников, что не умеют доводить свои творения до совершенства. Звенигрош снова ответил не сразу. Он придумывал ответ — чтобы в тон Монпарнасу, чтобы не быть дураком рядом с тем, чем ум острей, а язык лучше подвешен. И замешательство Звенигроша давало немного времени солнцу, чтобы осветить комнату, немного времени утру, чтобы войти в полную силу. — Предлагаешь мне, — наконец сказал он, — довести до совершенства твой силуэт? — Попробуй, — бросил Монпарнас и обернулся к Звенигрошу, чтобы отдать ему корсет. Пальцы с грязными ободками под ногтями схватили тонкую атласную ленту. Корсет повис в воздухе. Звенигрош встряхнул его, как до того подушку. Монпарнас когда-то купил его у одного неудачника, который продавал своё тело в борделях, получая — иногда вместе с жалкими грошами, иногда вместе с богатыми подарками — и дурные болезни, при одной только мысли о которых Монпарнаса передёргивало. Однако корсет был совсем новым и очень дорогим: шёлковый, отделанный тончайшим кружевом, но со шнуровкой сзади вместо застёжек впереди, а потому по-прежнему нужен был кто-то, кто затягивал бы этот корсет. Тот несчастный надел его всего пару раз, а потом оказалось, что деньги ему нужней, вот и продал первому, кто согласился купить. Монпарнас тогда не мог налюбоваться на корсет — гладкая ткань цвета слоновой кости, узоры кружева, которые он готов был рассматривать часами, белоснежные ленты. Обычно он просил мадам Менар, свою квартирную хозяйку, затянуть корсет. Руки у мадам Менар были сильные, а сердце нежное, потому она всякий раз, завязав ленты на корсете, решала вдруг, что Монпарнас должен ей на несколько франков меньше. Но сегодня к нему явился Звенигрош — и почему бы не попросить его об этой мелкой услуге? Тем более, эта просьба так удобно сбивает его с толку. Сейчас в серых утренних сумерках корсет сиял, словно жемчужина в сероватом перламутре раковины. Из-под маски лицо Звенигроша было едва видно, но он недоумевал — не мог не недоумевать! Монпарнас готов был биться об заклад, что эти грубые руки никогда не сжимали такой гладкий, такой нежный шёлк, под которым, правда, таился жёсткий китовый ус. — Похоже на меня, да? — спросил Монпарнас, глядя, как Звенигрош вертит в руках корсет. — Кружева, шёлк — и такой жёсткий при этом. — Сейчас проверим, похож ли, — под маской мелькнула кривая улыбка. Монпарнас тоже улыбнулся, но всё тело его словно ледяным ветром обдало. — Давай, — велел он, не убирая с лица улыбку, — подними его так, чтобы мне было удобно надеть. Обычно Монпарнас сбрасывал халат и одевался не торопясь. Он вынимал из ящика для одежды сорочку и панталоны, разглаживал руками складки на них. Ему нравилось растягивать удовольствие от одевания, он любовался собственным телом — — белой, гладкой, подобно корсету, кожей, которая лишь кое-где скрывалась под чёрными, мягкими и курчавыми волосами. Белизна белья оттеняла ее, а сорочка подчёркивала длину ног. Но сейчас он не мог собой любоваться — потому что смотрел на себя не только своими глазами, но и глазами Звенигроша, которые блестели из-под маски. Тот-то наверняка понимал, как красив Монпарнас, — это любому понятно. Но вместе с этим чувствовалось что-то ещё, что-то непонятное, пугающее, от чего холод охватывал всё тело. И Монпарнас торопливо набросил сорочку, натянул панталоны, чтобы Звенигрош не увидел лишнего. Его нужно сбить с толку, а не очаровывать. Тогда скорей придёт утро. — Подними корсет, — сказал Монпарнас, разглаживая — но тоже торопливо, безо всякой радости от прикосновения к гладкому шёлку — складки на ткани. Только корсет обхватил его, как тяжёлая ладонь легла на талию. Образ Звенигроша, трясшего подушку, вновь мелькнул в памяти. Монпарнас отстранился почти бездумно, машинально — как отдёргивают руку от горячего или — верней — как отскакивают от ядовитой змеи. — А затянуть? — услышал он голос Звенигроша, словно издалека. — Довести творение до совершенства? — Затягивай. — Прямо так? Держаться ни за что не будешь? — О, — Монпарнас закатил глаза. Глупый вопрос ненадолго прогнал страх. — Давно уже можно и без этого обойтись. Но если тебе так угодно, я подержусь за подоконник. Монпарнас сбросил с себя руку Звенигроша, подошёл к окну и выглянул наружу. Утренний туман расходился, и за его серостью угадывались лучи солнца. Скоро дом проснётся. Монпарнас выпрямил спину, поправил корсет и прибавил: — Только аккуратно. Я скажу, когда будет достаточно туго. После чего он нагнулся и взялся за подоконник. Шнуровка взвизгнула под пальцами Звенигроша — и у Монпарнаса перехватило дыхание. — Не так резко! — сердито бросил он, пытаясь обернуться, но ладонь Звенигроша вновь коснулась его талии. Она будто свинцом налилась и мешала. — Ты не с бревном имеешь дело! Поосторожнее надо быть. — Нежный какой, — хрипло отозвался Звенигрош. — Ладно, буду осторожен. Монпарнас почувствовал, как он тянет его — за ленты корсета — к себе. Пол словно ушёл из-под ног. Монпарнас выпрямился, качнулся назад — и в следующее мгновение локтями, плечами ткнулся в живот Звенигрошу. Чтобы удержать равновесие, он схватился за край сюртука Звенигроша. Тяжёлая, как будто свинцовая рука, держала немного ниже края корсета, где от тела её отделяла только тонкая ткань панталон. Монпарнас попытался вырваться. — Этого… я тебе не предлагал, — с насмешкой сказал он, чтобы не выдать свой страх. — Зато я предлагаю, — раздалось из-под маски. Монпарнас ощутил чужое дыхание на шее. И от этого дыхания стало холодно. — Нежно затянуть корсет. Не бойся, старый приятель. Не оборачивайся. Наклоняйся. Монпарнас не сразу понял просьбу, но в следующее мгновение маска слетела с лица Звенигроша и упала на пол. Одной рукой он держал ленты, другой провёл по талии Монпарнаса, провёл чуть ниже края корсета. Ткань сорочки делала мягче его шершавые руки. Монпарнас закрыл глаза и снова наклонился. Страх немного отступил — вот зачем Звенигрош явился. И если получит желаемое, уйдёт быстро, а потом… потом больше никогда Монпарнаса не отыщет. Рука Звенигроша тем временем скользила по животу — сначала по корсету, затем ниже, и тогда прикосновение делалось более ощутимым, более реальным. Если не замечать страх, это будет даже приятно. И Монпарнас попытался сосредоточиться на прикосновениях ткани к коже и ощущениях, которые они рождали, так стерпеть будет проще. А если помочь Звенигрошу, то и быстрей. — А, не вырываешься. Хорошо, — глухо сказал Звенигрош, прижимая руку к низу живота Монпарнаса, притягивая к себе. Монпарнас опустил руку, провёл ею вверх по ноге Звенигроша, но тот хрипло выдохнул и оттолкнул его руку, на мгновение выпустив ленты корсета. — Да ты готов уже, — пробормотал Монпарнас. — Ты сам говорил о совершенстве. Кто ж устоит? Монпарнас выгнулся назад, чтобы прижаться задом к паху Звенигроша. Так всё кончится быстрей: если изгибаться, тереться о него, помогать. Но Звенигрош не позволил: он отстранился, хотя и продолжал удерживать Монпарнаса, прижимаясь рукой к низу живота. — Наклонись. Ленты корсета снова освободились на мгновение. Монпарнас подумал, что мог бы вырваться, но это выдало бы его страх. Потому он дождался, пока Звенигрош снова притянет его к себе — обеими руками взяв за бёдра, теперь уже быстрей, нетерпеливей. Одной рукой он приспустил панталоны, второй снова схватил ленты корсета. Монпарнас почувствовал, как ладонь легла ему на зад. Пальцы — шершавые, грубые — сжали ягодицу. — Как на этом вообще сидеть можно? — усмехнулся Звенигрош. — Как шёлковая подушка. Монпарнас тоже попытался усмехнуться, но вышло испуганно. — Осторожней тогда. Шёлк легко повредить. — Жаловаться не станешь. Серые сумерки светлели, вещи обретали резкость, объём и вес, заявляли своё право на место в комнате. В отличие от Звенигроша, предметы всё ещё будто висели между тем миром и этим — Звенигрош был тут, хотя Монпарнас не видел его, но чувствовал. Рука скользнула с ягодицы ниже по ноге, а затем — снова на живот. Ткань сорочки гладила кожу — Монпарнас старался думать только об этом. Но не о руке, которая раздвигала ему ноги, не о твёрдом члене, который входил в него, не о боли, не о прерывистом дыхании, не о несвязном шёпоте, не о повторяющихся движениях Звенигроша — вперёд-назад, вперёд-назад. Монпарнас поддавался им, стараясь не чувствовать их. Теперь он был похож на подушку, только никто не попросит прекратить. И вместе с этими движениями — объятья корсета вдруг стали более тугими. Вперёд-назад. Монпарнас чувствовал, что скоро будет свободен — пальцы свободной руки Звенигроша сжимались и разжимались, дергали край корсета, шлепали Монпарнаса по животу. Вот-вот, ещё немного, если выгнуться назад, навстречу этим движениям, то останутся считаные секунды. Звенигрош не из тех, кто выдержит долго. А батист сорочки такой мягкий. Сегодня же Монпарнас купит новые панталоны, тоже из батиста, самого тонкого. Не важно, кого придётся ради этого убить. Вперёд-назад. Вдруг движения остановились, а корсет затянулся ещё туже. Монпарнас почувствовал, что дышать стало трудней. — Расслабь немного, — выдохнул он. — Увлёкся. — Природа… не создаёт совершенных людей, Монпарнас, — хрипло прошептал Звенигрош. И снова — вперёд-назад. Монпарнас почувствовал, как капля пота покатилась по ноге. Хотя живот Звенигроша был холодным, рука, державшая Монпарнаса, взмокла. Вперёд-назад. Ещё недолго. И снова движения остановились. Корсет затянулся туже. Монпарнас захлебнулся вдохом. — Ты, мне кажется, близок к совершенству, — раздалось над ухом. — Но ещё чуть-чуть. Монпарнас задыхался, отчаянно глотая воздух. В глазах потемнело. Ещё немного. — Для… тебя… совер… шенство — если… пальцами… талию… можно… обхватить? Монпарнас понял, что совершил ошибку, подпустив его к себе. Но теперь нужно эту ошибку исправить. Вырваться, дотянуться до ножа. Всего два шага — ящик комода. Но тёмная пелена перед глазами не отступала, и мысли путались, и слабость захлёстывала. — Тогда… тебе… нра… вятся… м-мер… твецы. — Ты н-нравишься, — прошептал Звенигрош. По голосу было слышно, что он вот-вот кончит. Ещё немного. Один вдох, два. С каждым движением дышать становилось всё трудней. Рёбра, стиснутые корсетом, ныли. Движения Звенигроша ускорились. Монпарнас слышал звуки шлепков, вздохи, хрип, но вокруг себя не видел ничего. Один глоток воздуха, ещё один. Монпарнас облизнул губы и почувствовал кровь на них. Нужно попытаться вырваться, думал он, но всё тонуло в боли, в тёмной пелене, во вздохах, вскриках, хрипе. И когда Звенигрош — наконец — изогнулся, приглушённо закричал, вжимаясь в Монпарнаса, тот, вдохнув как можно больше, дёрнулся в сторону, но Звенигрош словно ждал этого — левая рука перехватила Монпарнаса за талию, притянула обратно, правая не выпускала ленты корсета. Подавившись остатками воздуха, Монпарнас обмяк. Звенигрош опустился на пол, сжимая в руках бесчувственное тело. Несколько мгновений он смотрел ему в лицо, а затем поднялся, прошёлся по комнате и нашёл в одном из ящиков зеркальце, которое поднёс к губам Монпарнаса. Убедившись, что стекло не туманится, Звенигрош ушёл. Маску, уже ненужную, он оставил рядом с Монпарнасом.