Любовь — это...

Путеводная звезда Указывать дорогу с помощью звёзд — какое изящное решение! Манвэ не знал точно, когда эта идея пришла Варде на ум, но всегда искренне восхищался ей. Варда, единственная из всех, направляла Детей столь неявно-радостно. Звезды не направляют и не ведут, подобно зверю, птице или водному потоку — они разгоняют тьму и указывают не путь, но его завершение. Точку, цель, которую ищет идущий. Удивительно и странно: Варда стала для него путеводной звездой задолго до того, как создала первые свои светила, и – Манвэ знал это совершенно точно – останется ею и тогда, когда вслед за обрушившейся на мир темнотой придёт время новых созвездий. И спустя столько веков, чувствуя, как угасают в нём силы и воля, он вглядывался в любимое лицо и понимал, что всё ещё может идти к цели. До самого Конца. Сделать шаг С одного шага начинается и бой, и танец, и бег, и обучение. Но сделать шаг порой бывает очень трудно. В первый день Солнца Несса разыскала Тулкаса среди лесов. Он сидел в одиночестве под большим дубом; могучие руки тяжело лежали на коленях. Ещё никогда Несса не видела его настолько неподвижным. Быстрее ветра примчался Тулкас в битву, и от шагов его содрогнулись мелькоровы слуги. Как вспышка света был его бег в радостные дни, и травы ласкали ноги им с Нессой, когда они бежали наперегонки или плясали. Но Тулкас впервые оказался бессилен, заплутав во тьме Унголиант, и думал, что бессилен теперь, отделённый от Средиземья туманами чар. Тогда она подошла и схватила его за руку — обеими своими. И сказала с непривычной серьёзностью: — Догони меня. Они были подобны друг другу — воплощения ясного порыва. Несса тоже знала, как порой трудно сделать шаг. Прикосновение рук Когда за работой руки Вайрэ быстро летали над станком, само время нитями сплеталось вокруг них. Удивительные, лёгкие как тень узоры быстро чертили эти руки в неподвижном воздухе. Вот уж действительно — тайна, волшебство, как это назвали бы младшие Дети. Намо и сам, пожалуй, согласился бы с этим. … Руки Вайрэ были маленькими, пальцы натруженными, а ладони мягкими. Руки Вайрэ были сухими и тёплыми — намного теплее, чем его собственные. И, хотя иногда Намо чувствовал дрожь, сводившую её запястья, руки Вайрэ были сильными. Много ли значит прикосновение в месте тумана, воспоминаний и забвения? Много ли значит телесное прикосновение для духа, для того, кто странствует между чужих судеб и живёт на границе прошлого с будущим? Когда руки Вайрэ закрывали Намо уши, он слушал тишину. И, закрыв глаза, видел только мягкий сумрак. Видения и Музыка уходили — оставалось только прикосновение. Вайрэ дарила ему настоящее. Сон Когда за самым светлым закатным часом в Валинор приходили сумерки, Ирмо зажигал свой фонарь зелёного и белого стекла и отправлялся в путь. Ночные бабочки, дремавшие в широких рукавах его одеяния, расправив крылья, поднимались и вились вокруг. Сумрак и свет фонаря смешивали цвета и тени, и рождались сны. Взмахнув рукавом, Ирмо гнал их от себя, как непослушных птиц. Он спешил. Когда золотой и зелёный свет его фонаря ложился на воды озера Лореллин, Эстэ открывала глаза. Ирмо брал её за руку, помогая подняться. В сумраке текло время Эстэ в Чертогах Эру, негромкой была её песнь, и, спустившись в мир, она столь же незаметно дарила другим покой и бодрость. Почти всю силу своего духа отдавала Эстэ источникам Лориэна, и сон окутывал её, растворяя в мире. И хотя такую судьбу Эстэ выбрала сама, Ирмо давным-давно решил, что всегда будет ждать её пробуждения. Контрасты Они не сходились ни в чём. Так думали многие, и это была правда. Почти правда. Её песнь была шелестом листьев, голосами птиц, шагами крадущихся зверей. Его — треском пламени, звоном металла, рокотом камней. Земля тяжко принимала шаги Аулэ, а шаги Йаванны не тревожили ни одной травинки. Когда Аулэ желал прославить любимую, он не находил ничего, что годилось бы для этого. Йаванна была движение, даже приняв облик олвар, и неподвижность скульптуры не шла к ней. Йаванна была жизнь, слишком горячая и быстрая, чтобы камень и металл смогли выразить её. Конечно, между ними двоими не хватало гармонии, присущей союзам Айнур, слишком велики были различия. …Энты и гномы затевали ссоры, в горне и под котлами со съестным бушевало пламя, всё вокруг ходило ходуном. И весь Валинор вспоминал наконец: в своей страсти к разнообразию, познанию и созданию нового Аулэ и Йаванна были воистину схожи. Жертва Когда в дни радости Вана распускала тяжёлые косы и творила свой танец, вокруг становилось светлее. Оромэ помнил, как сияло облако её волос в лучах Светильников. Волосы Ваны хранили запах луговых трав, весеннего дождя и ещё чего-то, присущего только ей. Оромэ знал их мягкость и ласковое тепло. Даже теперь, когда она, распустив волосы, тихо сказала: — Обрежь их, — Оромэ ощутил радость от прикосновения. Щёлк. Щёлк. Золотые мерцающие кольца мягко ложились наземь. Щёлк. Щёлк. Только ножницы Вайрэ смогли взять эти волосы. Щёлк. Щёлк. Пряди скользили меж пальцев Оромэ одна за другой. Словно мало иных разрушений. Метать копьё в бою ему было гораздо легче. Обнажённые шея и уши, стриженый затылок — Вана показалась Оромэ такой уязвимой. Но взгляд её, когда она обернулась, был ясным. Скоро ладья Ариэн поднимется в небо. Паруса и снасти, сделанные Ваной, смогут выдержать любой жар. Ожидание Вода здесь была как зеркало. Тишина завораживала и сковывала — даже волны Моря утрачивали своё вечное буйство. Чертоги Мандоса окутывал белый туман. В нём фигура Ниэнны казалась неясной, лицо её, и без того скрытое капюшоном, растворялось в тени. Ульмо хотелось прогнать эту тишину, чтобы весёлый и яростный голос моря достиг берегов, чтобы прибой встревожил белый песок, чтобы туман метнулся прочь и Ниэнна взглянула на свет и синеву. Он не смел. Ульмо знал, как велика и страшна сила вод, как уязвимы бывают души и как глубока скорбь той, что приходит сюда век за веком. Как горячи и солоны, солонее моря, её слёзы, что он берёг, будто великую драгоценность. Ульмо смутно помнил её черты — образ, который хранила неподвижная вода. Но он умел ждать. Однажды туман рассеется. Однажды Ульмо сможет взглянуть ей в лицо. Однажды — он верил в это — слёзы Ниэнны будут слезами радости.