Надежда во мраке

      Тёмные коридоры заброшенной школы кажутся безжизненными: капли дождя беспрестанно барабанят в закрытые окна, но монотонный звук здесь будто часть декорации — если не прислушиваться, его и не заметить. Всё утопает в тишине — вязкой, пугающей, ползущей по спине противным холодком. Непроглядная тьма сменяется светом от старых мигающих ламп — но здесь нет разницы, может ли видеть незваный гость, или чувства ему уже отказали. Вместо робкого дыхания жизни здание уже давно заполонила ненависть — тяжёлая, густая, сводящая с ума, увлекающая мысли и живых, и мёртвых в бескрайний водоворот безумия. Школа дышит ненавистью — и та невидимыми ручейками сочится сквозь гнилые доски, тлеет в оставленных умирающими записках, плещется в пятнах давно засохшей крови. Изуродованные тела жертв лишь укрепляют её — разбросанные по классам, беспрестанно разлагающиеся, они наполняют коридоры тяжёлым зловонием. Измождённые страданиями души до сих пор мечутся в этом замкнутом мирке — и внимательный наблюдатель ещё не раз сможет услышать их тихий плач перед тем, как сам станет частью порождённого проклятием ужаса...       Чьи-то осторожные шаги неуверенно разгоняют тишину. Доски под ногами живых сердито скрипят и трескаются, заполненные злобой надписи на стенах будто бы специально выпрыгивают на свет — бездна ненависти жаждет побыстрее избавиться от новых свидетелей своей боли. Алчно вспыхивают под потолком горячие огни неупокоенных духов — зависть, боль и злость манят их к непрошеным гостям в поисках ответов. Чужаки ещё живы, они пока не чувствуют вечной муки, имеют шанс спастись — и одно это подпитывает пламя злобы обречённых на забвение душ.       Крошечный огонёк свечи почти не рассеивает мрак, но холодный воздух пустого коридора приходит в движение. Хрупкая девушка — ещё живая — дрожит, пытаясь вглядеться во тьму. Её взгляд натыкается на прислонившийся к стене скелет, и тишина рассеивается от тихого вскрика. Плечи новой жертвы сразу вздрагивают, а дыхание становится таким частым, что кажется, будто она вот-вот потеряет сознание — но секунду спустя она всё-таки делает над собой усилие и успокаивается. Старшеклассница озирается по сторонам — когда взгляд задерживается на тёмном пятне рядом с трупом, её лицо искажает жалостливая гримаса — и замирает, уставившись в пустоту. У девушки болит голова — будто бы само пространство давит со всех сторон и жаждет прорваться внутрь — возможно, именно потому сознание с пугающей частотой уплывает, и мир вокруг занавешивает непроницаемая штора. Девушку трясёт так, что тишину пустого коридора то и дело ломает стук зубов — ей и безумно страшно, и безумно холодно одновременно. Окружающая ненависть окутывает подобно кокону — она не может не слышать её шёпота, не может отгородиться от повисшего в школе отчаяния и шума чужой боли. Но собственный страх куда беспощаднее чужого — старшеклассница знает, что это она виновата в том, что оказалась здесь. Она не хотела ничего дурного — лишь исполнить найденный в сети ритуал вечной дружбы, чтобы уезжающая в другой город подруга не чувствовала себя одинокой. Никто не предполагал, что бумажная кукла способна привести их в это место... А теперь некому рассказать им, как выбраться или хотя бы найти остальных — даже учительница куда-то пропала, отправившись на отчаянный зов одноклассницы. Девушка не знает, куда идти, но заставляет себя — ребята должны быть поблизости, и она обязана их отыскать, даже если от страха подгибаются колени, а от каждого нового трупа на пути боль в груди становится всё невыносимее. Она ведь староста... Хотя, может быть, это всего лишь предлог, ведь где-то в неизвестности наверняка просит о помощи дорогой её сердцу человек — добрый и заботливый парнишка, который всегда слишком эмоционально реагирует на самые нелепые страшилки. Девушка беспокоится за него — и ей становится почти по-настоящему больно, когда она видит, что вместо того, кому сейчас действительно нужна её помощь, рядом полный сарказма тип, совершенно не понимающий, почему даме не стоит напоминать про вновь хлещущую из носа кровь. Мысли, путающиеся в голове старшеклассницы, перекашивают её лицо болезненной гримасой — она хочет сесть на пол и разреветься в голос — но пока звука чужих шагов хватает, чтобы остановить подступившие к глазам слёзы. Он всё ещё рядом, а она уже не раз успела потерять лицо. И даже если он — не тот, с кем девушка хотела бы оказаться сейчас, с ним всё равно почему-то спокойнее.       - Ты в порядке, Шинозаки? - голос живого в бездне ненависти кажется неожиданно громким, и где-то над телами хнычут завистливые духи. Девушка медленно кивает, будто в трансе; её нижняя губа предательски вздрагивает, когда она пытается повернуться, и через секунду старшеклассница делает шаг вперёд, навстречу страхам. Тяжёлая поступь выдаёт раздражение, и во вздохе парня слышится досада — он не сомневается, что одноклассница совсем не в порядке. Ещё меньше часа назад староста не могла даже встать на ноги от приступа паники — и сейчас парень может лишь надеяться, что это осталось в прошлом. Он на секунду задерживается, чтобы лишний раз окинуть стены беспокойным взглядом — всё это ему не нравится. Ещё утром истории про призраков казались ему лишь в меру занимательными сказками, но когда разорванная на клочки бумажная кукла обрушила ребят в бездну, безопасное неверие перестало нести в себе смысл. Старшеклассник вновь смотрит на удаляющуюся спину девушки и торопится за ней, стараясь не смотреть на ближайший труп слишком долго. Ему и без того не по себе. Мысли мало помалу подтачивает страх, звук шагов то проваливается в пустоту, то больно бьёт по ушам, руки неприятно коченеют, но он продолжает мысленно повторять, что не должен обращать на это внимания. Староста в любой момент может снова впасть в панику - парень стискивает зубы в понимании, что его усилий недостаточно, чтобы предотвратить это. Рядом должен быть другой - тот, о ком она постоянно упоминает, кто хотя бы знает, как помочь - и парень почти так же, как и спутница, жаждет встречи с товарищем. Но мысли об этом рождают не одну лишь надежду: на сердце становится гадко и пусто, и разум заполняет смешанная со злостью тоска. Что бы он ни делал, она не повернётся к нему, но парень пообещал учительнице... нет, в первую очередь поклялся себе, что будет защищать старосту до самого конца, даже если им не суждено покинуть эту проклятую школу. Пускай её слова рвут сердце и заставляют кровь кипеть от бессильного гнева - это не так важно, пока девушка, которая однажды смогла понять его, нуждается в помощи. Он снова замешкался, выискивая угрозу, и сразу же корит себя в этом — в таком состоянии старосту нельзя оставлять без присмотра ни на минуту. Огонёк свечи в руке спутницы уже почти погас в темноте, и парень торопится нагнать её, не успев толком рассмотреть валяющийся на пути проломленный череп. Разум кричит, что где-то в бесконечных коридорах скрывается убийца, но стены здания по-прежнему хранят свои тайны, погребённые в вязком мраке. И тогда, бросив взгляд на тени за спиной, парень понимает, что темнота школы просачивается и в его сердце, сгущая боль и открывая двери для цепкого страха...       Шаги живых пожирает голодная тьма, и духи вновь шлют проклятия, уловив обрывки уже забытых чувств. Жизнь, теплящаяся в новых жертвах, бередит болото обид, поднимает волны в водовороте ненависти. Голубоватые детские тени, шепелявя что-то друг-другу, кромсают тела давно убитых в приступе весёлого безумия. Рыщет по коридорам ждущий забавы злобный разум - забывший себя, он тешится лишь чужими страданиями, и тьма вокруг лишь часть этой бесконечной игры. Жертвы ещё не ведают своей нерешённой судьбы, ещё борются с потоком неистовой злобы, но та не сдаётся, помаленьку укореняясь в сомневающихся душах, вытаскивая на поверхность всё тёмное, что живые так старательно прячут от других и самих себя. Духи знают, что все попавшие в этот мир заканчивают одинаково — разнится лишь способ и грань безумия, которую суждено пересечь очередной жертве в погоне за отблеском спасительной надежды. Всё движется по кругу... Но пока в темноте ещё слышен стук человеческих сердец, надежда продолжает жить — даже если и на этот раз ей суждено погаснуть под пологом мрака.