Hebi ni piasu

      В тату салонах царит своя неповторимая атмосфера, и каждый это понимает, только переступив порог любого из них. Тяжелые запахи путаются с мягким полумраком, а на стенах бесконечные фотографии причудливых эскизов и людей, увешенных железом. У Хви ледяные подрагивающие пальцы и нервно закусанная губа под мерное жужжание машинки за дверью, а в голове на китайском громкие ругательства в унисон с приходящими уведомлениями в катоке. Друг пытается поддержать. Друг бы поддержал, когда придумывал желание для Хуэя в очередном глупом споре, а сейчас не надо, сейчас нужно лишь только встать и не сбежать отсюда подальше, потому что уши и щеки горят от стыда. Духота осторожно заползает под майку и почти заставляет ту липнуть к коже, а у Хуэя время тянется бесконечно долго, так, словно в песочных часах намочили весь песок.       Наконец за дверью смолкает машинка, и китаец блокирует несчастный гаджет, который разрядился за это время процентов на тридцать. Тишина давит на уши, а приглушенный звук голосов вовсе не успокаивает; напротив, парень лишь сильнее прикусывает губу и опускает глаза в пол, поймав чужой изучающий взгляд от девушки-администратора, которая записывала его на сеанс. Секундная пауза, которая вновь растягивается, переваливая за долгую бесконечность, и по ногам Хуэя ласково проходит холодок из-за открывшейся нараспашку двери в кабинет. Ему достаточно бросить короткий взгляд на вышедших молодых людей, чтобы понять, бежать надо было раньше. Блондин со шлепком стягивает с рук перчатки и бьет кулаком о чужой кулак, смеется и прощается. Голос у него хриплый, а Хви вновь неловко опускает глаза. Красные конверсы проходят в сторону стойки, а у Хуэя кровь в ушах стучит и нервы гудят, отдаваясь дрожью в кончиках пальцев. Предательская мысль о том, что можно просто встать и уйти возникает вновь, только вот пальцы на лямке рюкзака разжимаются, когда в поле зрения вновь возникают конверсы, а вопрос тем самым низким и хриплым в пух и прах разбивает всю уверенность китайца:       – У тебя пирсинг? – Хви кажется, что чужой уголок губ медленно ползет вверх, но быстро смаргивает наваждение и медленно кивает. В собственном голосе он сейчас не уверен, да и уверенность в знании корейского тоже не сильно на высоте.       – Тебе хоть есть восемнадцать?       Снова кивок и тихий смешок от мастера.       – Понятно, тогда пошли, Лян Хуэй.       Встать и пойти оказывается сложным, ноги словно свинцом налиты и переставлять их нет возможности. Страх холодной жидкостью течет под майкой по хребту, однако Хви делает над собой усилие. Шаг. Другой. Все кажется не таким сложным, ровно до того момента, пока щелчок закрывшейся двери не ставит точку. В кабинете стерильно и пахнет хлоркой, немного краской и еще чем-то.       – Меня Дэиль зовут, – Хуэй почти подпрыгивает на месте, вновь сжимая пальцами лямку и оборачивается. Вышеназванный Дэиль кивает в сторону скамьи, совсем рядом от двери, - вещи тут можешь положить.       Хуэй кивает снова и чувствует себя второсортным китайским болванчиком, потому что кивает за последние минут пять с завидным постоянством. Вещи он все же кладет и почти давится от удивления, когда слышит бодрый голос и характерный звук надеваемых перчаток:       – Раздевайся и садись, – щелчок латекса о кожу кажется слишком громким, заставляет Хуэя вздрогнуть и выпучить на Дэиля удивленные глаза. Все еще пахнет чем-то странным и Хуэй думает, что это антисептик, который сейчас расползается по ватному диску и наносится на перчатки, чтобы совсем обезопасить прокол. Он все еще стоит и пялится, когда Дэиль поднимает на него взгляд и почти смеется:       – Тебе точно есть восемнадцать? И точно ли у тебя, – мастер сверяет журнал записи, и у Хуэя холодеют внутренности от чужой улыбки, – прокол соска? Если да, то, как правило, он не делается через футболку, поэтому раздевайся и садись.       В чужом голосе сквозит веселье, Дэиль явно забавляется с возникшей ситуацией, а Хуэю все еще слишком стыдно. Стаскивать футболку неловко, и Хви радуется тому, что мастер слишком занят подготовкой инструментов. Телефон снова вибрирует в сумке, и Хви почти на девяносто девять процентов знает, что это хен волнуется внезапным молчанием друга. Футболка тоскливой тряпкой остается на скамье, а Хви примерно такой же тряпкой усаживается в указанное кресло. Дэиль странный, думает парень, искоса рассматривая увлеченного подготовкой блондина. Он даже не успевает спрятать взгляд, когда мастер снова начинает говорить.       – В общем, я так понимаю, это твой первый раз? – Хуэй кивает вновь и успевает подумать, что снова выглядит глупо, только старшему (а то, что тот старше, Хви даже не сомневается), кажется пофиг на душевные метания китайца, – мне нужно задать несколько стандартных вопросов. Ты пил в ближайшие несколько дней?       – Нет, – дальше молчать нет смысла. Голос предательски тихий, но Дэиля это ни разу не смущает.       – Так, хорошо. Надеюсь ты не собираешься ничего праздновать в ближайшее время, потому что для проколов в интимной зоне это противопоказано.       Блондин поднимает взгляд на своего китайского клиента и вновь натыкается на смущенно-опущенный взгляд и пушистые ресницы, а еще нервно сцепленные пальцы в замок явно удерживающие руки от желания прикрыться. Слишком мило. Невинно, аж челюсть сводит от непрошенной улыбки.       – Я понял, не собирался. – Хуэй тяжело вздыхает и вновь закусывает итак искусанную губу, так, словно отвечать приходится нелюбимый предмет у доски перед полной аудиторией. Отличное сравнение, особенно если учесть где именно находится сейчас Хуэй. Это совсем не ледяная аудитория их института и это совсем не похоже на то, как Лян отвечает простое на вид задание. Он честно пытается не ругать хена, этот проклятый спор и свой собственный проигрыш, особенно в тот момент, когда блондин вновь привлекает внимание Хви.       – Тогда давай начнем. Предупреждаю, это довольно болезненный процесс, – заученные и привычные слова слетают с губ мастера, пока он смачивает ватный диск жидкостью для дезинфекции. Он тщательно протирает украшение – серебристую штангу с маленькими грузиками, – а внутри у Хуэя вновь ледяной волной поднимается страх. Он не любит боль и все что с ней связано, но обстоятельства вынуждают терпеть. Тем временем, Дэиль смачивает новый диск и смотрит на Хуэя:       – Левый? Правый?       – Левый, – тихо шелестит китаец, вновь вздрагивая, но уже от прикосновения холодного и мокрого к своей коже.       Дэиль ухмыляется, он слишком привык к таким реакциям, однако отмечает про себя, что кожа китайца слишком мгновенно покрывается мурашками, а сосок быстро твердеет под пальцами. Настолько быстро, что Дэиль вновь давит ухмылку и прикусывает кончик языка. Дело осталось за малым. Отметить точку прокола, иглой медленно пройти насквозь и услышать почти ощутимое шипение и дрожь. Китаец вцепляется в подлокотники пальцами до белеющей кожи на костяшках. Дэилю нравятся реакции этого парнишки, хотя они вполне привычны. Первые капли крови сочатся сквозь прокол и пальцы, когда иглу сменяет сережка, а у Хуэя, кажется, сильно прокушена губа. Терпеливый мальчик, – думает Дэиль, когда стирает кровь вокруг прокола и аккуратно обрабатывает сам прокол.       – Ну все. Быстрее, чем я думал, – мастер смеется, накладывая временную повязку, Хуэй не особо противится, только морщится от неприятных ощущений. Китаец остается таким же неразговорчивым, как и в начале, надевая футболку и выслушивая дэилевские слова о мерах предосторожности и уходе за пирсингом. Хуэй уходит чуть позже на дрожащих ногах и со смешанными чувствами. Двадцать одно непрочитанное сообщение от хена, а в ответ короткое «Я сделал это!».