Ты бы пошел

Рассвет мазал черноту неба оранжевым с краю, понемногу съедая ночь вместе со звездами. Усталость накатывала, сжирала и обгладывала до костей. Хотелось лечь лицом в пол и пролежать так до самого конца, втягивая в легкие вместо воздуха тяжелую пыль с запахом Дома, чтобы та навсегда застряла в альвеолах и напоминала о том, что остается здесь… обо всем и обо всех. Толчок плечом в дверь, возмущенный скрип несмазанных петель и пустой, тихий и кажущийся невероятно просторным из-за отсутствия людей класс. В последний раз. Приближение окончания ощущалось настолько остро, что душа изнутри выла. А вокруг стояла тишина. Слепой курил у окна, бессмысленным пустым взглядом пялясь в залитый розоватым рассветом двор. От прогоревшей до фильтра и обжигающей пальцы сигареты поднимался дымок. Мертвецкая тишина давила, нависала бетонной тяжестью, грозилась вот-вот сломать все кости разом. – Все готовы? – получилось тихо и с дурной надеждой, что готовы не все. И что они задержатся, и будет еще несколько минут-часов-дней до прощания. Слепой только кивнул и, словно опомнившись, вдавил окурок в подоконник. – Лорд точно справится? Ребра сжались тисками тревоги. За самого Лорда, за Рыжую… за всех разом. Только за Слепого страшно не было. Он не уходил в неизвестность – он возвращался домой. – Справится, – снова кивнул тот. По-прежнему стоял спиной, не оглядывался и не двигался. Слова прощания горчили на языке, сдавливали голосовые связки, потому что, если произнести их вслух, они отрежут все окончательно. Впервые в жизни Слепому хотелось потянуть время. – Расскажи, какого цвета небо сейчас. Короткая улыбка коснулась уголка пересохших губ. Сфинкс подошел к окну, вставая за Слепым, и уткнулся подбородком в острое плечо, не имея возможности обнять. Бледный пах землей и лесом, а его старый сползающий свитер пропитался никотиновым смогом, и кожа была привычно холодной. Сфинкс прикрыл глаза, стараясь запомнить все это, уцепить в памяти, вбить в свою черепную коробку длинными ржавыми гвоздями. – Ты же и так знаешь. Слепой повел плечами, сбрасывая с себя прикосновение. Медленно повернулся и откинул с лица длинные волосы, открывая, как редко это делал, впалые щеки, тени под глазами и подернутые мутной поволокой глаза. Тонкие губы сжимались косой чертой, храня слова, говорить которые было страшно. Сфинкс жадно впитывал в себя это воспоминание, понимая, что осталось слишком мало, до тоскливого воя мало времени. «Я не уговариваю тебя остаться здесь». – Знаешь, если бы я мог, я бы взял тебя за руку и увел отсюда. И ты бы пошел. «Я не уговариваю». У Слепого костяшки пальцев разбиты о столик Кофейника. И на шее еще видны следы от насильного пребывания в Наружности. Слепой – это Дом. Весь, целиком, худой до болезненности, не замечающий осколки стекла в собственных ступнях, в свитере, сползающем с плеча, с длинными волосами и пропитанный сигаретным дымом. Он принадлежал Дому, был его частью, его сердцем. Он бы никуда не пошел. – Если бы я мог, я бы посмотрел тебе в глаза. Из нутра выкручивалось, выжималось все привычное, дорогое, проверенное годами. И никаких признаний, просьб или уговоров. Только длинные паучьи пальцы, скользящие по чужому лицу, касающиеся гладкого затылка, острых скул, потрескавшихся губ. Запоминающие. Жгущее грудную клетку желание сохранить образ. Слепой никогда не видел Сфинкса. Урывал множества его лиц из клочков чужих снов, представлял его на Изнанке, знал пальцами каждый изгиб лица и тела, но – не видел. И после сегодняшней ночи уже не увидит. Пространство вокруг знакомо затрепетало, уступая частичку себя другому миру. У Сфинкса закружилась голова и заныли болью легкие, когда из затхлых углов класса вдруг задышали влажной свежестью земля и травы. Между партами потянулись деревья, и где-то гораздо ближе, чем положено, зазвучали звуки леса. Призрачный и настоящий мир накладывались друг на друга, сплетаясь, по прихоти Хозяина. Слепой порой позволял себе то, что запрещал другим. Только ради одного человека. Реальность трещала по швам, выставляя напоказ уродливые прорехи, и с каждым слышимым разрывом уходила чернота и серая пелена. Черты лица под пальцами обретали четкость, а глаза на таком знакомом, впервые увиденном лице оказались зелеными и проницательными. Смотреть в них оказалось возможным только одну до невозможности долгую секунду. Почти тут же Лес, испуганно вздрогнув, исчез, стянувшись обратно в углы, впитавшись назад в стены. Потолок оказался всего лишь потолком с одиноко висящей лампочкой, а не развернутым небом, и вместо свежести опять запахло сигаретным дымом и пылью. Слепой снова уперся пустым взглядом в пространство чуть левее Сфинкса. Тот хрипло дышал, борясь с дурнотой, и чувствовал, как изнутри рвется, раздирая когтями, отчаянное желание остаться. Позволить вожаку увести себя вместе со всеми. – Ты бы пошел? Вместо ответа Сфинкс потянулся всем корпусом, уткнулся плечами в давно скатавшуюся шерсть свитера и рвано подавился вдохом, чувствуя, как слизистую глотки дерет от сдерживаемого крика. Слепой медленно отстранил его, на короткое мгновение коснувшись своим лбом чужого. Белесые глаза осмысленно смотрели в зеленые. Слова так и остались несказанными. Прощание уродливо скомкалось и осталось выброшенным в пепельницу вместе с окурками. Класс опустел окончательно. Реальность расслабленно выдохнула, заплатанная в нескольких местах и основательно помятая. Сфинкс пошел.