Александр, сердце мое.

Он никогда не держал дома часов, этих искусственных напоминаний о мимолетности времени, о том, что оно неотвратимо уходит. Раньше часы тикали в каждом доме, стрелки бежали вперед, оставляя за спиной минуты, часы, дни, годы. Они вырывали из жизни куски, оповещая об этом переливчатым звоном или низким боем. Как колокола на кладбище. Даже сейчас часы напоминали людям об уходящем времени, став почти незаметными, спрятавшись в компьютерах и телефонах. Они все равно шли, бежали, отсчитывая время оставшееся смертным, но уже не воспевая это, а тайно, как воры крадущие у бедняка последнюю монету. Именно поэтому в его доме часов не было никогда. У него, бессмертного, часами были сами люди: люди-минуты, люди-мгновения. Он закусил губу, глядя на лежащий на столе труп, и осторожно провел рукой по его волосам, темным, гладким и до этого мгновения чистым. Как же ему идет красный! — Прости, у меня это впервые, — он виновато улыбнулся, перебирая пальцами над разложенными инструментами, пока не остановился на втором, еще неиспользованном, скальпеле. – Я буду аккуратен. Он склонился над раскрытой грудью трупа, рука осторожно и неловко поднесла скальпель к обнаженной аорте, как мальчишка, впервые касающийся губами щеки своей первой любви. Как только что влюбившийся, еще не знающий, какой ответ его ждет, но жаждущий показать возлюбленной свою нежную привязанность, так и он с щемящим сладостным трепетом в груди сделал первый надрез, второй, третий. Он отделял сердце аккуратно, боясь повредить его, словно оно было сделано из тончайшего хрусталя или фарфора. Время замерло для него, с каждым движением скальпеля оно теряло свое значение и силу, и когда, он, почти задыхаясь от восторга, вынул сердце из распахнутой клетки ребер, он почувствовал себя абсолютно свободным и счастливым. Больше время не довлело над ним, не несло в каждом щелчке сдвигаемых стрелок ужаса одиночества и пустоты. Больше не существовало той отравляющей боли, что сковывала его, когда он отпускал своих возлюбленных, уходящих от него в вечно остающееся за спиной прошлое. Все эти посеребренные, присыпанные пеплом и землей лица уходили все дальше, туда, где не могли уже причинить ему прежней боли. Прекрасные песни Этты и шуршание бисерного платья на гибком теле, чистые переливы чаранго Имасу, его открытый, смелый взгляд и улыбчивые губы, страстный голос Акселся, произносящий имя своей королевы. Сотни лиц, сотни лет, сотни потерь, это мгновение лишило их своей жуткой власти над ним. И все это сделало одно единственное сердце, опустившееся в его ладони. Он вдохнул полной грудью и нежно, трепетно коснулся губами еще теплого сердца, прежде чем аккуратно опустить его в жидкость. Он замер, не в силах оторвать взгляда от этого зрелища, позволяя себе забыть о том, что от трупа надо избавиться как можно скорее, о том, что из сердца надо выкачать остатки крови и воздуха, прежде чем приступать к бальзамированию. В это мгновение все это было далеко и неважно. Он тряхнул головой, вырываясь из сладких грез, и повернулся к трупу. — Спасибо тебе, теперь ты всегда будешь со мной. Александр, сердце мое, — и Магнус Бейн нежно поцеловал губы трупа.