Воздух холодный, снег тёплый, а свет от фонаря тусклый.
Донхэ берёт в ладони очередную порцию белоснежных крупиц, присоединяя к туловищу снеговика. Разглаживает неровные участки — его фигура должна быть идеальна. Сколько усилий стоит ему потратить, чтобы хоть чуть-чуть придать снеговику схожести с Хёкдже? Наверное, на это уйдёт слишком много времени, но Донхэ на это абсолютно наплевать. Пусть его руки онемели, и он уже слабо шевелит пальцами, пусть он уже не чувствует своих босых ног, а его взор застилает тонкая дымчатая пелена, пусть синие губы подрагивают. Ему всё равно. У него лишь одна единственная цель.
Умелые руки ловко и по-немногу придают нужную форму, где-то грубо отсекая, где-то сглаживая, а где-то добавляя. Проходит неисчисляемое количество времени и, наконец, Донхэ видит перед собой идеальную копию своего брата — такой же высокий, та же самая острая линия челюсти, которую он смог воспроизвести в точности до миллиметров, те же самые необыкновенные глаза, пусть даже их взгляд сейчас пуст, и пухлые губы, касаясь которых, Донхэ не чувствовал прежнего тепла. А ведь когда-то он мог его почувствовать, мог коснуться, мог ощутить слишком прекрасные поцелуи, отпечатавшиеся сказкой в его сердце…
…А это — всего лишь ледяной аналог.
Никакого тепла, никаких слов — всего лишь образ, лишённый души. Обычный лёд, не имеющий чувств. Безжизненный кусок застывшей воды, который никогда не проронит и слова, никогда не обнимет тебя, никогда не поцелует, обдавая горячим дыханием и сводя целиком и полностью с ума… Но как же можно его оживить, как?..
Донхэ не помнит, когда в последний раз спал или ел. Вокруг него всегда были непроходимые горы и снег. Бескрайние толщи снега, в которые он давно бы провалился и покончил с этим ледяным кошмаром, если бы его не удерживала в этом мире холодная снежная рука скульптуры, которую он сделал сам, пытаясь перенести в этот холодный мир пылкую частичку. Частичку любви к одному человеку, частичку любви, у которой нет граней, как и у этого снежного океана. Она умерла? Да, верно, это и была его любовь, превратившаяся в снег и рассыпавшаяся повсюду, оставив его в полном одиночестве. Кто её разбил? Наверное, он сам, но…
Донхэ вздрагивает от резкой боли, пронзившей его руку — из неё торчит кусок льда, а с кончиков его пальцев сочится кровь, мгновенно слетая алыми каплями и кутаясь в идеально белый снег. А если добавить снежной оболочке Хёкдже немного крови, он станет немного живым?..
Донхэ сидит около скульптуры. Вокруг Донхэ весь снег стал багровым, а из его рассечённой груди торчит огромный кусок льда. По белоснежному лицу скульптуры стекают капли ещё тёплой крови и дорожками сбегают из уголков глаз, будто бы проливая кровавые слёзы.
— Что? — слабо выдавливает из себя Донхэ, дрожа, и с трудом оборачиваясь к скульптуре. — Ты волнуешься обо мне, Хёкдже? — горько смеётся Донхэ, давясь кровью и заходясь в кашле. — Нет… мне не холодно. С чего ты решил? — он кривит губы в слабой улыбке, хватаясь рукой за ногу скульптуры и медленно по ней соскальзывая, оставив красные отпечатки пальцев.
Фигура всё также продолжает стоять, не подавая никаких признаков жизни, только лишь слёзы алого цвета не перестают течь из её глаз, в которых будто бы на секунду блеснула жизнь.
— Донхэ, тебе лучше?
Замкнутое пространство давит, голова раскалывается, а в комнате душно. Донхэ с трудом приоткрывает глаза, видя перед собой размытый образ.
— Ты только держись, Донхэ…
Уголки губ скульптуры Хёкдже поднялись вверх, и он шагнул с ледяного пьедестала, протягивая слабо видящему Донхэ свою белоснежную руку, окроплённую мелкими каплями крови. Донхэ не мог сделать и вдоха, но, крепко схватив протянутую руку, он вдруг снова смог вдохнуть полной грудью, жадно хватая носом морозныё воздух и отчаянно цепляясь за ожившую скульптуру, в которой видел своего Хёкдже, настоящего Хёкдже, не замечая, что скульптура всё ещё окровавлена и даже не думала шевелиться.
Перед Донхэ открылся вид на заледеневшее озеро. Хёкдже щелкнул пальцами, и на их ногах появились коньки. Он осторожно, под руку, завёл Донхэ на лёд.
Донхэ неуклюже стал семенить ногами и пошатываться, расставляя руки в стороны, чтобы удержать равновесие. Потихоньку он приспособился к такой поверхности и уже старался ехать более спокойно. Потеря концентрации, потеря равновесия — и совсем тёплый и совсем близкий Хёкдже ловит его и обратно ставит на ноги. И будто пропали высокие горы, и будто стали таять толщи снега…
— Спасибо, Хёкдже.
Земля дрожит, а лёд трескается. Донхэ чувствует, как ему вновь становится трудно дышать, а рука Хёкдже почему-то больше не держит крепко его. Коньки пропадают, а лёд расходится, заставляя Донхэ провалиться и уйти под воду.
Руки Донхэ растворяются в воде, он не может сделать вдох, глотает жидкость и задыхается, видя, как вода окрашивается в багровый… Но что это? Будто кто-то крепко обнимает его, позволяя не окоченеть в ледяном океане.
Донхэ хватает ртом воздух, с трудом поднимая будто одеревеневшее тело с постели. Он глубоко дышит, ощупывая свою грудь, в которой совсем нет никакого куска льда, а есть лишь какая-то небольшая ноющая боль. Не успев больше ни о чём подумать, Донхэ кто-то крепко сжимает в объятиях, и он чувствует до боли родной запах, до боли знакомые руки, до боли знакомый голос.
До боли знакомый Хёкдже, который настоящий. Который не изо льда.
Из его глаз текут слёзы, но вовсе не кровавые. И больше нет ледяного кошмара. Нет ледяного Хёкдже. Есть лишь настоящий тёплый мир с горячими слёзами, текущими по щекам Донхэ, есть обжигающие поцелуи Хёкдже, горящие на губах, и есть любовь. И она жгучая.
