Сиятельный граф

Сиятельный граф слишком важен и горд, Впитал без остатка ту гордость с пелёнок. До женщин охоч наш владетельный лорд И ловит под душем нескладных девчонок. Влиянье отца так спасает порой: Сынок бедокурит, но выручит папа. Пороки фамильны, семейка — горой, А глупых дурнушек берёт граф нахрапом. Дурнушка… Посмела ему отказать… Сиятельный лорд знает верное средство: Унизить, чтоб страсти своей потакать, У голого тела не важно, что в сердце. И вот ведь, уже предвкушает триумф: «Поймал, не сбежит, всё так хитро и ловко, Из душа потоки упрячут весь шум…» — Не скрыться от графа, силён на уловки. И вот уж в зрачках — вожделенье и страсть, И сухо во рту. Только пальцам на коже Становится скользко, и что за напасть: Граф больно о мокрую плитку приложен. А дальше… сиятельству сущий кошмар Дурнушка устроила. Жёстко и грубо: По рёбрам и в пах — за ударом удар, И сломаны кости, и выбиты зубы. И вот уж, под струями жидкого льда, Один, слёзы с кровью глотая от боли, Из страсти он ненависть вынес тогда, И ненависть эта с годами всё боле. И вот офицеры и он, и она. «Дурнушка» давно уж не гадкий утёнок. Но козни ей строятся день ото дня Семейкой, что гордость впитала с пелёнок. Взлелеять так хочется сладкую месть, Чтоб сука на службе покрылась позором. Попыток подгадить — их было не счесть, Но девка плевала на свары и споры. И словно всегда потаскухе везло, Свезло даже в затхлой дыре «Василиска». И снова наш граф обломался назло Себе самому, злобу залил он виски. И вновь в тёмном космосе битвы гроза, Ведь флот хевенитов на базу Ханкока* Явился, чтоб смертное слово сказать, Рассеять, разбить, уничтожить с наскока. Так мало ресурсов, чтоб выдержать бой, В запасе — подвески* да минное поле… Но граф озабочен: «ОНА — надо мной. Командует флагманом…» Глупая доля. Командует флагманом — вот же напасть. За что суке честь — на борту с адмиралом? Тут только б от яду совсем не пропасть, Для злобы пространства тут, кажется, мало. И схватка гремела ужасной волной, И в цели вгрызаясь, взрывались ракеты. Не шутки уже: полноценной войной Грозила тогда ситуация эта. Та схватка — кричащий, но истинный миг: В поту и дрожа, граф смешной стал и жалкий. Одно попаданье — он сжался и сник, Приказы давал словно бы из-под палки. «Цирцея» рванула звездой в черноте, За нею в том пекле исчез «Агамемнон»*, А графский «Колдун» на последней черте Ломает вдруг строй и защитные стены*. «Рассыпаться!» — отдан был графом приказ, Ведь он, волей смерти, эскадренный гений*. Сказал он потом, что эскадру бы спас, Спасал «Колдуна» от погибельной тени. Что он невиновен. Бежать? Никогда! Какие ещё приказанья вернуться? Кто их отдавал? Ерунда… Ерунда!!! Послушаться суки?.. Да это ж рехнуться! И вот трибунал разбирает, кто прав. Во флоте гудят с расстановкой и вкусом О том, что блестящий, сиятельный граф На деле презренным является трусом. Другие — ушатами грязь на Неё Льют папиной волей… Но вроде без толку. На графа глядят и клинок остриём* И взор адмиральский, холодный и колкий*. И ужас — стальной паутиной в мозгу… Но только судьба подарила отсрочку. Позор — не расстрел. Ну, а девке — врагу В мечтах обещает граф жирную точку. И думает сладко сиятельный граф О нет, не о смерти, а только о мести, И помнит под грузом «поруганных прав» О том, чего не было — попранной чести. О том, что давненько уж съела гнильца, Под коркой истлевшей — лишь злости шипенье… Влиятельный пэр — ведь не стало отца — Сиятельный трус снова ткёт преступленье.