One kiss at a time Поцелуй за поцелуем. You wish I was yours Ты хочешь, чтобы я был твоим, And I hope that you're mine И я надеюсь, что ты мой.
Грей просыпается от звука ливня и грома на улице. В постели почему-то до невозможности уютно, тепло и хорошо. В комнате пахнет мускатом, фисташками и вином — в его доме отроду не было такого запаха. Это кажется ему странным, но вполне можно спихнуть на то, что он ещё толком не проснулся. А вот когда он ощущает чьи-то сильные и невероятно тёплые руки на своём теле, лёгкое шевеление сзади и тихое сопение — удивленно распахивает глаза. От хозяина тех самых рук пахнет тем же дорогим вином, что и в комнате. Грей смутно помнит, что произошло вчера. Кажется, был Хэллоуин, кажется, он что-то потерял, к кому-то пришёл и что-то пил. — С добрым утром, — бас заставляет вздрогнуть. Знакомый. Чертовски знакомый голос. Грей вздрагивает, когда горячее дыхание «незнакомца» обожгло шею. Он ёрзает и пытается перевернуться, чтобы увидеть с кем он. Руки альфы прижимали к себе как-то до безобразия тесно, так тесно, что Грей ощущает спиной, как вздымается грудь мужчины от каждого выдоха. Грей на секунду замирает и пытается вспомнить, что вчера было. На секунду понимает, что у него болит голова. На секунду замечает, что у него на руках синевато-красные пятна больно похожие на засосы. Вдох—выдох. — Мы что, — Грей готов выдавить из своего горла очевидную догадку. Смотря на свои руки в засосах, он невольно краснеет, понимая, что, скорее всего, именно этот альфа целовал ему руки. Краснеет ещё сильнее, когда понимает, что они, чёрт возьми, совершенно голые. В смысле, вообще – брюнет прекрасно чувствует обнажённой задницей ноги мужчины. Он сглатывает. Вдох—выдох. — Мы переспали? — он теперь даже не хочет поворачиваться — а вдруг там знакомый какой-нибудь? Или, не дай бог, Нацу. Тишина, лишь тяжёлый выдох в затылок и холодные пальцы скользят по его животу. — Что вчера было? — Грей резко поворачивается к нему, кое-как вырвавшись из крепких объятий. — Мы были пьяны и счастливы, — его спокойный голос и глубина карих глаз на секунду поразили. Знакомые глаза. Но… он не знает его. Flashback. Грей Фуллбастер никогда не пьёт в клубах, не знакомится и «я не танцую». И дело не в том, что он какой-нибудь там конченный романтик, что мечтал о бредовом нежном сексе с тем самым неповторимым-прекрасным-единсвенным. Просто, знаете, когда вы, будучи пьяным, отсосали какому-то мужику, а на следующий день в университете появляется тот самый мужчина, который, оказывается, мать вашу, ректор, вы именно тогда понимаете: «окей, я больше не танцую». Тогда всё ограничилось лишь случайными встречными взглядами и последующим смущением. Если и ходит в клубы — просто потанцевать. Нет, вы не поняли. Просто потанцевать. Никаких мужских рук на плечах и талии, никакого солёного привкуса на языке, никакого спешного секса в кабинке туалета. Вечер Хэллоуина принёс шумную музыку, яркие огни и запах тыквы по всему помещению. У него кружится голова от пестроты огней, ноги болят от усталости, он облокачивается на стойку, заказывает какой-то слабоалкогольный коктейль. Эй, он же ведь слабоалкогольный? Никаких сорока градусов, что опять затащат его к незнакомому альфе? Ведь так? — Эй, ты не собираешься нормально отдохнуть? — к нему подходит Нацу, поправляя свой плащ, что якобы должен подчёркивать его образ вампира. Эй, вы слышали? Розоволосый вампир! Нет, читайте по губам: розоволосый-мать-вашу-вампир. — О чём ты? — Грей хмурится и делает глоток напитка, невольно морщится — жжётся, сколько в нём? Двадцать? Грею хочется верить, что нет — Брось, — его губ коснулась усмешка, он заказывает стопку текилы и поворачивается к омеге. — Как давно у тебя был мужчина? Тебе не кажется, что уже пора снять напряжение? Наверное, всё-таки двадцать градусов есть. И это плохо. У него уже действительного долго никого не было, да он даже последнюю неделю сам себя не трогал. Нет, не то чтобы он был каким-то парнем, что одержим сексом, а во сне видит, как с ним развлекаются два, а то и три альфы, нет. Но когда у тебя два месяца был парень, что трахал тебя по два раза на дню, то невольно становится не по себе, когда отличный секс куда-то исчезает. И, о, чёрт, его не спасали уже даже собственные пальцы. У него год не было секса, и неделю не было оргазма. И, как оказалось, даже отсутствие нормального мужика начинало раздражать. В конце концов, пальцы не могли принести бешеный оргазм, и сам себя не поцелуешь в шею — почему-то каких-то там поцелуев не хватало больше всего. — Если я захочу с кем-то заняться сексом, я это устрою, — он фыркает, ставит недопитый коктейль на стойку. Если захочу. Хочет он давно, причём сильно и всем своим телом, органами и что там у него ещё есть. Но никаких беспорядочных связей. Ему уже двадцать один, он не собирается в этом возрасте заниматься сексом с первым встречным — как на счёт серьёзных отношений? Но ему, мать вашу, нужно получить кайф. На барной стойке, прямо на танцополе, в туалете, на улице — не важно. Неважно ни с кем, ни как, главное, чтобы был член. Настоящий, мать вашу, член. Ему уже чхать и на размер и на форму, просто кайф. От таких мыслей ему становится не по себе — рассуждения, как у какой-нибудь чёртовой нимфоманки или животного. Но он же не животное, у него же сдержанность. И вообще, он не знакомится в клубах, вы забыли? У него принципы и четкие правила.***
— Эй, ты один? — у парня, что спрашивает это, приятная улыбка, высокие скулы и карие глаза с пьяным отблеском. — Не танцую — в пятидесятый раз отвечает Грей, будто чёртова мантра. — Хочешь сказать, с такой очаровательной задницей в клуб ходят, чтобы просто попить коктейль? — он усмехается, и становится с ним ещё ближе. У брюнета голова кружится от запаха его одеколона, алкоголя и, о господи, боже мой, от его настоящего запаха. — Это плохо? — он следит за тем, как тот делает заказ, отдает пару баксов официанту и берёт два коктейля. У него вырез на рубашке, сильная шея и чертовски крутые ключицы — у Грея желания вылить коктейль ему на эти чертовы ключицы, а потом слизать всё до последней капли. У этого сексуального чёрта на лице грим, вырисован в кости, как у того Тейта из АИУ*. Интересно, он тоже смотрел этот сериал, или просто знает, насколько сексуально это смотрится? У него пепельные волосы зачёсаны назад и джинсы порваны на коленях. — Это странно, — пожимает плечами незнакомец и подаёт ему бокал. Он сводит его с ума своей потрясающей улыбкой, ровной осанкой и расправленными плечами. Прямо как тот парень с обложки. Где такие альфы в дневное время водятся? — Это нормально, — он берёт протянутый ему напиток, думая о том, что, возможно, именно сегодня его принципы полетят к чертям, в принципе, как и их одежда. — Кстати, у тебя чудные ножки, — альфа улыбается и смотрит на него с лёгкой улыбкой. — Ох, дай догадаюсь: но ещё лучше бы они смотрелись на твоих плечах. Да? — Вообще-то нет, — ещё ближе, они касаются тел друг друга, рука ложится на барную стойку, позади спины омеги. — Если тебе постоянно говорят одни и те же вещи, то это не значит, что у всех альф словарный запас кончается на двух комплиментах. — Я слишком привык к такому, — безразлично пожимая плечами, вторил брюнет, потягивая холодный напиток, ощущая, как алкоголь согревает тело. — Обычно я говорю что-то про глаза. Ну, знаешь, это выглядит более романтично, но… думаю, если я подойду и скажу: «черные глаза, вспоминаю, умираю», то ты явно не оценишь, пришлось удержаться. Грей усмехается, и зачем-то льнет к нему ближе, прижимаясь бедром к паху альфы. И да, у него сегодня образ со второго сезона того самого АИУ* — чёрные линзы на весь глаз, полностью белое лицо, лишь с чёрными подтеками, от глаз до средины щеки. Конечно, надевать балахон монашки ему не очень хотелось, но белая толстовка с шортами разрешили проблему. — Тебя не устраивают мои чёрные линзы? — он поднимает голову, чуть ли не касаясь губами его подбородка. — Какого цвета твои настоящие глаза? — Синие, но почти чёрные, — он поворачивается к нему и требовательно касается его губ своими. «Эй, Фуллбастер, что ты творишь? Ты знаешь его ровно пять минут и два глотка алкоголя — ты совсем головой рехнулся?» — можно списать эту фразу на частичку ещё трезвого разума, можно на лёгкую шизофрению, которой у него никогда не было, ах, о чём это мы? Ведь Фуллбастеру чхать — тонкие губы мужчины кажутся куда интереснее напитка, а руки на талии греют лучше того же алкоголя — эй, что за романтические бредни? Окей, у него просто поехала крыша от долгого воздержания… и от тяжёлого дыхания мужчины, в частности. Когда Грей дёргается бедрами ему на встречу, касаясь низом живота бляшки его ремня, мужчина не желает размениваться на вопросы, тащит, не прерывая поцелуя, его куда-то в сторону, мнёт в руках мягкие ягодицы и мысленно усмехается фразе «я не танцую». Они оказываются на танцполе, с головой окунувшись в ритм громкой музыки, ярких огней, лёгкого тумана и запаха алкоголя. — Ты ведь танцуешь? — незнакомец говорит хрипло и трется коленом об промежность омеги. — Да, — так же хрипло отзывается брюнет, прижимаясь к нему бёдрами. Грей любил клубы. Любил за шум, алкоголь, запах и атмосферу. Когда они двигаются под ритмы Hollywood Undead, Грей понимает — это не танец, это занятье сексом через одежду. Они двигаются откровенно, тесно прижимаясь друг к другу, двигаются развращенно и открыто. Шею обдаёт горячее дыхание, а после и губы накрывают губы альфы с привкусом алкоголя. Он целовал рвано, немного грубо, продолжая вторить своими движениями под громкий и взрывающий ритм музыки. Они танцевали так, как хотели лишь они, они подавались на произвольные движения собственного тела, превращая клубный танец в нечто горячее и чертовски пошлое. Альфа держал его за бёдра, обжигал дыханием шею. Они двигались без правил, они двигались лишь под ритмы музыки.We can get down like there's no one around Мы можем не замечать никого вокруг, We'll keep on rockin' (We'll keep on rockin') Зажигая вдвоём (мы будем зажигать вдвоём) We'll keep on rockin' (Keep on rockin') Мы будем зажигать вдвоём (будем). Cameras are flashing while we're dirty dancing Когда мы в танце двигаемся излишне откровенно, начинают сверкать фотовспышки.
Грей видел затуманенный взгляд альфы — мужчина, как голодный хищник следил за откровенными и резкими движениями омеги. Он беспорядочно целовал и кусал его шею — он доводил его до исступления. Он слышал вперемешку стоны и тяжелое дыхание Грея. Брюнет ощущает бёдрами хороший стояк альфы и прижимается к нему ещё плотнее, трется об ствол и облизывается так, будто перед ним отличнейшей стейк. Мужчина не сводит глаз с его тела, упиваясь эротичными движениями и краткими поцелуями. Обоим кажется, будто они отдаются друг другу прямо на танцполе, и это заводило лучше алкоголя и пьянящего запаха всеобщего веселья.Keep watchin Они наблюдают за нами. (Feel's like the crowd is saying) И мне кажется, что толпа говорит: Gimme gimme more Хочу, хочу ещё! Gimme more Хочу ещё!
Они весёлые, они раскрепощённые, они возбуждённые. Им хорошо. Грею казалось, что он в лапах какого-то монстра, и от этого внизу живота нещадно ныло и кололо. Он двигался навстречу рукам мужчины, даже более – он поддавал своё тело для него в самом лучшем ракурсе. Он разрешал, и от этого альфа сходил с ума, рычал в шею и невольно двигал бёдрами. Руки под майкой заставляют приоткрыть рот, давая наслаждаться мужчине стонами. Они понимают — это уже финиш. Их выгонят из клуба, если они продолжат. Когда они запираются в кабинке туалета, Грей вспоминает, что даже не знает его имени — но разве его должно это волновать? Брюнет отстраняется от него, резко сжимает в руках ткань рубашки на его широкой спине (боже, эта чудная широкая спина и плечи), проскальзывает рукой вниз и сжимает рукой член альфы сквозь ткань штанов — к чёрту нежности. На губах альфы остаётся белый след от белой краски, которой было окрашено всё лицо омеги, а после такой же на шеи, щеках, ключицах и груди — теперь чертов грим скелета испорчен следами от губ, и к черту все старания и кропотливую работу над прорисовкой каждой косточки на шее. Грей, не удержавшись, стонет, когда мужчина гладит, чуть надавливая, на его плоть через ткань шорт. — Что, мать твою, за петтинг? — зло рычит Грей и сильнее сжимает толстый ствол через его джинсы. — Так лучше? — хрипит мужчина, когда забирается рукой в его бельё, касаясь горячей плоти. — Намного, — отвечает брюнет, резко расстегивает его штаны и садится на колени. Он сразу берёт на всю длину, расслабляя горло и утыкаясь носом в жёсткие лобковые волосы мужчины. Тот, не удержавшись, простонал, вцепился рукой в волосы омеги. Я не знакомлюсь в клубах. Алкоголь выветривается быстрее, чем ожидалось, разум очищается быстро, становясь чистым и открывая ясность на всю ситуацию. Как же он ненавидит такие моменты: он возбужден, он хочет его, он упивался его телом на танцполе; но алкоголь выветривался именно к тем моментам (наверное, двадцати градусов там не было, а жаль), когда, кажется, ещё чуть-чуть, и он за год сможет впервые нормально заняться сексом. У него принципы и гордость всегда играют более важную роль, чем желание и лёгкая боль внизу. — Ты чего? — хрипит незнакомец, когда Грей резко встаёт, вытирает губы и поправляет шорты. — Не танцую, — повторяет Грей, понимая, что поступил он, как последняя блядь, но всяко лучше, чем нарушать свои принципы, которым он придерживался около года. У мужчины глаза лезут на лоб, а челюсть готова встретиться с полом. Грей выходит из кабинки, он даже немного горд из-за того, что смог удержаться, и вот он — неудовлетворенный, с жутким недотрахом омега, зато с целыми принципами — сомнительный повод для гордости. — Леон, — как-то обиженно кидает на прощание мужчина, думая, что ему теперь делать со стояком — в штаны теперь он явно помещаться не хотел. Брюнет на секунду останавливается, чуть поворачивается и с лёгкой улыбкой говорит: — Грей. У тебя крутой член, Леон, — он выходит и, кажется, слышит, что альфа говорит ему: — Если захочешь потанцевать, глянь в карман, приезжай, — усмешка. В кармане, как оказалось, был номер и адрес — ещё и этого не хватало. Теперь точно напиваться нельзя — будет звонить не бывшему, а этому Леону. Неизвестно, что было хуже.***
Когда он в клубе теряет свой кулон — начинает нервничать, когда телефон — клянёт себя за свою невнимательность. Крест ему подарили умершие родители: серебряный, красивого плетения цепи, он был с ним всегда и повсюду. Он знает: его не наругают за потерю — некому, он знает, что ему и никто искать не будет. Все друзья пьяны в дрова, он нервно ходит по клубу, спрашивает у незнакомых — лишь бы найти. Креста нигде нет, нашёл лишь телефон — ему протягивает его молоденький бариста, неловко краснеет и улыбается. Он шептал ему «спасибо», наивно спрашивал «а вы не видели кулона нигде? Такой серебряный, там меч с камнем в форме креста». Бариста виновато пожимал плечами и говорил, что не знает. Грей благодарил его лёгким поцелуем в щеку, заставляя того покраснеть и глупо улыбнуться. У Грея теперь никакого настроения нет, он вызывает такси и едет домой под песни Скорпионс, что играли в этой машине, он ехал молча, печально уткнувшись взглядом в свои собственные ноги. Почему-то было как-то грустно и тошно — это была действительно важная вещь для него. А теперь вот: он потерял его в клубе, выпив какого-то там алкоголя — так глупо, так опрометчиво. И огни Нью-Йорка ни черта не успокаивают. И тыква с причудливыми рожицами не веселят — ни черта хорошего. Он тяжело выдыхает, отсылает Нацу сообщения о том, что если найдет крест — пусть позвонит ему. Но он знает: Нацу пьян и трахает кого-то в кабинке туалета, ему не до креста. Так бы он обязательно помог, так бы он обязательно нашёл, но он пьян до чёртиков в глазах. В такси мужчина что-то щебечет, ложит руку ему на колено и лезет к нему. Грей возмущается, пинается, а в машине место слишком мало. Не то чтобы он слабый, он и ММА* раньше занимался, но что он может в тесном пространстве такси? Лишь грязный приёмчик — пинает его куда-то ногой, а затем чуть ли не вжимает ногу ему в промежность, мужчина, от неожиданности, ахнул и убрал от него руки — этого хватило, чтобы выйти и уйти. Районы всё равно кругом знакомые. В кошельке пару баксов — хватит на бутылку какого-нибудь вина, но пить не с кем. Он тянется в карманы, пальцев касается бумага. На бумаге адрес того Леона. По какой-то глупой иронии он живёт совсем рядом с тем местом, где сам Грей остановился. Он идет в магазин за бутылкой вина, его просят показать паспорт — у него его с собой нет. Он ругается с продавщицей, но бутылку вина и пачку презервативов всё же покупает. Стоп. А зачем презервативы-то? Ладно, у него действительно повод. Нью-Йорк во время Хэллоуина был загадкой с запахом тыквы. Эти миллионы огней, пугающие украшения, люди в костюмах оборотней и пьяные выкрики молодежи. Эти улицы оборачивались и открывались совсем с другой стороны — немного странной, пугающей, но такой загадочной. По-крайней мере, именно так кажется Грею, когда он идет по нужному адресу, а на встречу ему слишком много фантазий, мистики и пугающих образов – это заставляло забываться. Пускай всего на пару секунд. Когда он звонит в звонок, и дверь не открывается, его окутывают сомнения; возможно, он до сих пор где-то отрывается под стопками текилы, сексуальных девушек и отменного минета. Но нет, по ту сторону дверь слышен звук, какие-то звуки и вот, дверь открывается. Перед ним совершенно не тот дерзкий альфа с гримом Тейта из АИУ, на пару секунд он даже засомневался: а то тот ли этот парень, и не решил ли он так подшутить написав не тот адрес? Но карие глаза, милая улыбка и та же идеальная осанка заставили опомниться и понять — это Леон. Сейчас он был простым — чистое лицо с прекрасной кожей, ямочки на щеках и взъерошенные пепельные волосы. Из одежды те же джинсы, порванные на коленях. — Ты решил потанцевать? — он усмехается и опирается на косяк. Грей сглатывает, глядя на мощное тело, сильные руки с венами, крепкую грудь, и, чёрт возьми, великолепный пресс с шестью кубиками. Он выглядел как какой-нибудь парень с обложки с этим прекрасным телом, белоснежной улыбкой и идеальной осанкой. Гладя на него Грей понимает — он сегодня танцует. — Только с тобой, — он знает, что говорит, как в чёртовых романтических комедиях, но он в правду хочет этого именно с ним. Ему нужно ощутить его тело над собой, и чувствовать, как подрагивает его пресс от наслаждения, что приносит ему он сам. Леон делает ему жест войти, закрывает дверь и как самый настоящий джентльмен из-тех-самых-романов, снимает с него кожанку. — Зачем нам вино? — удивленно спрашивает Бастия, вешая куртку на вешалку и беря то самое вино. — Горе запить, — он усмехается собственному положению, и смотрит на выбежавшего к ним щенка. Вроде как щенка немецкой овчарки. Странный выбор для квартиры. — Какое горе? — он идёт вперёд, в зал. — Узнаешь… Как его зовут? — он кивает головой в сторону щенка, что цеплялся за шарф, свисающей с полки, пытаясь его стащить. — Троя. И это она, — он усмехается, убирает шарф на самый верх, кидает собаке какую-то игрушечную кость и гладит её по голове. Грей чувствует себя чертовски неловко и… уютно. Именно уютно. Он не чувствовал никакой интимности, хоть и знал: совсем скоро этот уютный альфа будет буквально втрахивать его в матрас, и даже идеальный пресс альфы не мешал наслаждаться уютом, коим здесь была пропитана каждая вещь. Леон казался таким альфой, у которого просто обязана быть девушка, что готовит ему вкусные завтраки с ужинами, вяжет тёплый шарф на зиму и поёт песни на французском. Грей мысленно усмехается тому, как он далёк от домашней идиллии и «идеала» — он не умеет вязать и французского не знает. Но, стоит признать, готовил он вполне сносно — скорее пункт для самого себя, нежели для будущего и для работящего мужа с парочкой детей. Грей видел — девушки у Бастии не было. Это было видно по не заправленной постели, что виднелась из соседней комнаты, по не аккуратно повешенным вещам, куча мелочей доказывали то, что вот он — свободный мужик. Грею немного смешила эта разница в клубе и сейчас. Без этой дорогой рубашки, без зачёсанных назад волос, с парочкой выбившихся прядей (боже, как же сексуально она выглядела), без отличного грима он был таким… таким обычным. Не было той дерзости, хамской самоуверенности, был этот приятный мужчина с шикарным прессом и бицепсами. — Не хочешь грим смыть? — он чуть улыбается и смотрит на него своими карими глазами. Своими уютными карими глазами. Боже, это точно тот парень из клуба? — У меня как раз есть средство для снятия этой штукатурки. Грей кивает и снимает с себя капюшон. Какой-то странный разрыв шаблона. Он ожидал, что они сейчас просто выпьют вина, займутся сексом и расстанутся. Но Леон другой: он предлагает ему смыть грим, настраивает тёплую воду, предлагает рубашку, если ему неудобно в своей одежде и спрашивает, пойдут ли ему под вино фрукты. С Греем так даже собственный парень не обращался, не то что незнакомый мужчина, у которого он почти отсосал в туалете. Это странно и, как думал Грей, как-то неправильно. — Ты точно не хочешь переодеться? — настойчиво спрашивает у него альфа, когда Грей выходит из ванны, вытирая лицо от воды. — Точно, — он кивает и подходит к нему, глядя на пару бокалов в его руках. — А глаза у тебя и в правду чудные, — он усмехается и ставит бокалы на стол. Грей краснеет. За три года научился отличать комплименты для «завалить в постель» и правду, что сказана совершенно искренне. На самом деле, он бы не отказался надеть его рубашку, что будет на пару размером больше, и периодически вдыхать его запах. Он бы согласился, если бы не излишняя доброта. Ему неловко принимать от него что-то, когда он пришел сюда с глупыми мыслями о простом сексе. — Так что у тебя случилось? — у него приятный, низкий голос и сильные руки. Грей садится на диван, ложит голову на спинку и шепчет: — Потерял кое-что. — Что именно? — у него в голосе интерес, будто ему и в правду интересны его проблемы. Леон открывает бутылку с вином, наполняя красной жидкостью бокалы. Протягивает, с улыбкой, один Грею и сам откидывается на диван, делая глоток алкоголя. — Родители как-то подарили украшения одно. Что вроде креста, но сделано в виде меча и камня. Он мне очень дорог, — он смотрит на алый напиток, наслаждаясь его блеском и запахом. — Вряд ли же тебя родителя за него поругают. — Не поругают, — тянет Грей, делая глоток и тянясь за гроздью винограда, чуть приподнимая и ловя губами виноградинку. — Они мертвы. Поэтому он мне и дорог. Грей видит, как на секунду Леон опешил, заметил, как он на пару секунд замялся. — Ты один живёшь? — он поднимает на него взгляд. Он не говорит слов сожаления; он знает: такое бесполезно говорить. К такому возрасту, к таким вещам привыкают, смиряются и живут лишь с глухими отголоскам боли. И это Грею нравится — он не давит из себя бессмысленных слов утешений. — Да, раньше с тётей, вроде как. Сейчас один, деньги мне высылают некоторые родственники, плюс стипендия и подработка. Конечно, не мажорствую, но и объедками не питаюсь. На самом деле Грея сейчас не волнует ничего. Ему тепло, уютно и хорошо. Ему нравится слушать голос Леона, когда он что-то рассказывает, ему совсем не противно от того, что он сам, до отвращения романтично, отрывает виноград и касается им его губ. Он видел такое в романтических комедиях: там кормят виноградом, пьют вино и непринуждённо разговаривают. И ему это нравится. Когда Леон его целует, совсем без пошлости, мягко и долго, Грей закрывает глаза и обнимает его. От Леона пахло мускатом, тыквой и уютом. От Леона пахло теплом и алкоголем. От Леона пахло уверенностью и силой. Он целовал и обнимал его сильно, крепко и нежно. Обнимал так, будто он — самое дорогое, что он когда-либо держал в своих руках. Они смеются, разговаривают, пьют вино и целуются. За окном тысяча огней, запах праздника и пугающие костюмы, здесь и сейчас — они, запах кусочков нарезанной тыквы и лёгкие поцелуи. Здесь и сейчас какой-то приторный уют и смех, что отголоском идёт от стен. Здесь и сейчас Грею хорошо. Грей смеётся и утыкается ему в плечо. Вино давно заполнило его разум. Они были пьяны и счастливы. Леон вдыхал запах его волос и пил красное вино. На самом деле он не любил красное и брюнеты ему никогда не нравились. Странный сегодня день. Противоречивый Хэллоуин и он сам. Но ему хорошо, именно поэтому он снова отпивает вино и гладит его по волосам. На языке вкус тыквы, винограда, вина и его губ. В глазах пелена алкоголя, а перед глазами обнимающий его омега. Грей совсем не против очередного поцелуя. Он чувствует его страсть и желание — пора поставить бокал с вином, их ждет продолжение. Леон целовал совсем не так, как сначала: глубоко, долго, страстно и немного грубо. Грей теряет голову от его губ и рук, что гладили его тело. Возбуждение наливало всё тело, делая его лёгким и податливым, он чувствовал покалывание на кончиках пальцев и лёгкое головокружение, вызванное вином и горячими поцелуями. Леон чуть привстаёт и заставляет Грея вторить ему. Брюнету сносят крышу эти поцелуи и руки. Бастия, не церемонясь, берет его под бёдра и вскидывает вверх, приподнимая его. Он слышит удивлённый выдох и чувствует, как омега крепко обхватил ногами его бёдра, чтобы не соскальзывать. Уют комнаты на пару секунд сменился темной, щелчок, и свет открыл перед Греем спальную. Никакого романтичного секса — им не до этого. Когда Леон опустил его на пол, Грей резко потянул его за шею, снова целуя, но теперь сам, резко кусая его губы. Леон слышал запах омеги, Грей чувствовал страсть и желание. — В правом кармане презервативы, не забудь о них, — шепчет Грей, и видит кивок альфы. Когда они оказываются на не заправленной постели, Грей стонет от прикосновений горячей кожи к холодным простынями. Он нетерпеливо целует его в шею, кусает чёртовы ключицы и стонет, когда Леон обводит языком раковину его уха и тяжело дышит в шею. Ему жарко и хорошо. Леон раздевает его быстро, соскальзывая руками с его одежды, путаясь в батнике. Леон целовал спешно и мокро, оставляя на его теле засосы и лёгкие следы от укусов. Он обводил языком выделяющиеся ключицы, елозил языком ложбинку у ключиц, заставляя Грея стонать и поддаваться ему на встречу. Леон чувствовал, как Грей зарывался руками в его волосы и сжимал до легкой боли. Бастия целовал его везде, где только мог дотянуться, оставлял мокрые дорожки и влажные следы. Покусывал его чувствительную, к прикосновениям, кожу и срывал для себя маленький приз — его постанывания и непроизвольные движения бедёр, которыми он терся об его собственные. Леон знает, чего хочет Грей, он знает каждую мимолетную мысль в его голове. Когда он обхватывает губами затвердевший сосок, слышит более громкий стон, и чувствует, как Грей подался грудью вперёд. Леон аккуратно посасывал и покусывал чувствительный бугорок, вырывая специально для себя стоны из его груди. Он чуть отстраняется от него и слегка дует, обжигая его холодным воздухом, заставляя бедного омегу уже изнывать от возбуждения. Леон касается губами второго, облизывая и сося. Грей чуть приподнимается, следя за действиями Леона, ощущая, что внизу живота и по всему телу что-то нещадно горит и сжигает его изнутри. Когда Леон зажимает между пальцами сосок, продолжая посасывать второй, чуть тря, он откидывает голову назад, и снова трется об него бёдрами. Он закатывает глаза и стонет — Леон умело ласкал чувствительные соски и доводил брюнета до таких ощущений, будто он может кончить прямо сейчас. Когда Бастия отрывается от измученной ласками груди и целует его живот, касаясь его языком и чуть ли не вылизывая, Грей про себя отмечает, что альфа действительно умилен — это было видно по его резким, отточенным движениям, по местам, которые он целовал. — Боже, Леон, — он стонет и пытается вытащить из себя более-менее внятное предложение, — давай ты не будешь себя вести так, будто я непорочный девственник, и перестанешь распинаться на ласках? — Мне нравится твоя кожа, так что нет, — хрипло отзывается он, не прекращая ласкать его торс, проскальзывая по линии пресса, обводя пупок и кусая кожу под ним. Грею нравится видеть его таким: распаленным, немного хищным и возбуждённым. Он охает, когда Леон резко снимает с него шорты вместе с бельём и буквально присасывается к внутренней стороне бедра. Он вылизывает его там, покусывает чересчур чувствительную кожу и рычит, как зверь. Леон сжимает его бёдра и притягивает к себе ближе, доводя своим языком Грея до беспамятства. У него в глазах цветные пятна и огонь по всему телу концентрируется внизу. Он целовал его уверенно, оставляя по три засоса на каждой стороне бедра, на обоих ногах. Грею уже кажется, что там он вылизал его до стерильной чистоты. Бастия резко меняет положение: теперь они сидят на кровати, Грей прижат спиной к его груди. Леон целовал его шею и спину, кусая кожу на его затылке и слизывая капельки пота на его коже, ловя взглядом и прикосновениями его дрожь от возбуждения. — Расставь ноги, — буквально командует мужчина, оглаживая его бёдра, периодически сжимая мягкие участки его тела. Когда Леон грубо проталкивает в него два пальца, Грей открыто стонет и откидывает голову ему на плечо. Грей мнёт руками простынь, расставляет ноги ещё шире, прижимается спиной к груди мужчины и стонет. Леон ритмично двигал в нём пальцами, постоянно чуть замедляясь, делая круговые движения, раздвигая пальцы «ножницами». Ему нравилось ощущать тесноту парня, его пульсацию там. Его жар по всему телу и тепло там, где он трахал его пальцами. Грей вскидывает бедра, всеми силами поддаётся на его движения, расставляя ноги так, чтобы его пальцы входили в него настолько глубоко, насколько это вообще возможно. У него вспыхивают цветные пятна в глазах, постоянно меняясь на тёмные разводы. Помните, он говорил, что пальцы — это совсем не то? Так вот, забудьте. Леон так мастерски делал это пальцами, что Грею невольно становилось не по себе. Его собственные пальцы не могли сравниться с пальцами этого альфы. Бастия чувствовал, как Грей трётся задницей об его член, призывно стонет и выгибается в спине. Когда Грей обхватывает его руками, заставив уткнуться носом в его шею — теряет голову от омежьего запаха. По костяшкам стекает смазка, а Грею становится дурно, когда касается задницей толстого ствола — эй, Леон ведь не забыл, что у него есть кое-что интереснее двух пальцев? У Грея дрожат руки и ноги, он уж сам ощущает, как вход начинает сжиматься и пульсировать — ещё немного и он наконец испытает оргазм не от своих пальцев. Грею срывает голову от сильного запаха альфы, секса и пота. Вообще-то он не спит с незнакомцами. Но он ведь его знает уже целых три часа и ровно одну бутылку вина — какой же он тогда незнакомый, да? Да ладно, он уже послал к чёрту свои принципы, и то, что он только знает об этом альфе, что его зовут Леон, у него щенок и у него чертовски крутые, длинные пальцы — да и зачем ему ещё что-то знать, когда им друг от друга нужен лишь хороший секс? Когда Леон целует его в шею, Грей невольно закатывает глаза. Пальцы продолжали настырно трогать его изнутри, всё больше раздражая стенки, делая их более чувствительными к толчкам его пальцев. Он продолжает обнимать его одной рукой за шею, а второй, как-то совсем по блядски, берёт за запястье руку Бастии, и облизывает его пальцы, пробуя на вкус собственную смазку. Немного кисловата, он морщится. — Как мой бывший мог лизать мне там? Отвратительно на вкус, — искренне делится своими мыслями Грей. — Плохо верится, ты выглядишь вкусным, — он снова проталкивает в него пальцы, но уже три, старательно трахая паренька. Леон делал своими пальцами «нечто». От его пальцев становилось невообразимо хорошо. Леон двигал ими всё реще и усерднее, разрабатывая его там и периодически целуя его шею. Грей слышал непристойные хлюпки от избытка смазки, из-за чего краснел ещё сильнее, но от самих ощущений старался не отвлекаться. Он кладёт руку ему на запястье, надавливая — он хочет ещё глубже. Леон входит в него пальцами до упора, оглаживая его там при новых движениях. Грей кусает губы, зажмуривает глаза и старается не закричать от начинающего накрывать его оргазма. Он невольно сжимает пальцы Леона, из-за чего ему становится сложнее двигать ими, но не останавливается. Грей поддаётся бедрами ему на встречу, изгибается и впивается пальцами в простынь. Оргазм будто накрыл ударной волной, заставив напрячься и, не выдержав, прокричать. Леон пару раз толкается пальцами, высовывает их и немного массирует расслабленные вход, ощущая учащённую пульсацию. С оргазмом наступила лёгкая усталость и расслабленность по всему телу. Леон вбирает свои пальцы в рот, слизывая смазку брюнета. — Ты вкусный, — хрипло шепчет он, упираясь каменным стояком в его задницу. — Я бы поверил, если бы сам не пробовал, — тяжело дыша отвечает Грей, отмечая, что давно у него такого крышесносного оргазма, до фейерверком перед глазами и вспышками огня в голове. — Не знаю, как тебе, но мне нравится твой вкус, — он целует его настойчиво и властно, показывая, что у них ещё есть продолжение. Более весёлое для них обоих. — В какой позе тебе больше нравится? — он целует его в шею. — Вообще, в доги и миссионерской, но с тобой в любой. — Что означает это твоё «с тобой»? — Я надеюсь, что ты своим членом пользуешься так же умело, как и пальцами, и поза не будет иметь значения, — он проводит языком по его щеке. Они целовались долго. Они целовались страстно. Они целовались так, будто пытались утолить жажду друг друга. Грей водил рукой по крепкому члену альфы, медленно расстёгивая кожаный ремень (благодаря пальцам альфы его уже не трясло от возбуждения, в отличие от самого Леона). Он оглаживал его торс, пока они целовались, и пытался спустить штаны. Леон рычит, когда Грей кусает его за шею, целует и облизывает кадык. Обводит языком ключицы и резко стаскивает с него штаны вместе с боксёрами. Он ловко обхватывает его член рукой. У него он был твёрдый, хорошо стоящий и гладкий. Он видел как с красной, от прилитой крови, головки, стекает смазка и как сам Леон вздрагивает от касаний к его члену. Грей не разменивается на ласки и резко спускается вниз, вбирая горячий ствол в рот, старательно сося. Леон тихо, еле слышно, простонал и, схватив того за волосы, притянул ближе. Грей брал глубоко, заглатывая почти до яиц, слыша гортанные стоны, смешанные с хрипами. Он с неким удовольствием поднялся вверх по члену, старательно вылизывая его, аккуратно вобрал чувствительную головку, посасывая и проводя по ней языком. Он обводил её языком, и кончиком языка проводил по уздечку, чувствуя, как Леон вздрагивает и сильнее впивается в его волосы. Грей обводил языком каждую выступающую венку на толстом стволе и брал в рот яйца, слыша удовлетворенные стоны мужчины. Он облизывает напряжённые яйца и снова берёт в рот. Когда альфа ложит руку на голову, начиная задавать ритм, Грей спокойно разрешает ему трахать его в рот так, как он этого захочет. Член проскальзывал куда-то в глотку, заставляя Леона каждый раз постанывать, когда Грей сужал горло, и головка оказывалась в тесном пространстве. Грей ощущал лёгкую пульсацию и солоноватый привкус на языке. И всё же, член у него в правду классный: горячий, твёрдый и гладкий. Омега чувствует, как между ног вновь становятся жарко, влажно, а член уже стоит, и как смазка капает на чистые простыни. Он сосёт жадно и тщательно вбирает член до самого основания. Когда Леон тянет его за волосы вверх, тот вопросительно на него смотрит. — Хватит, я по запаху слышу, что тебе уже надо другое, — он пошло усмехается и, притягивая к себе, целует в шею. — Сделай это, — хрипит он и тянет его за собой, когда ложится на кровать. Грей теряет голову, когда видит над собой мощное тело с подрагивающими мускулами и голодным взглядом. Грей сходит с ума, когда Леон трётся членом об его нагие бёдра. Грей откровенно хочет его. Леон широко раздвигает его ноги и бесцеремонно устраивается своими узкими бёдрами между ними. — У тебя же хорошая растяжка? — шепчет он, когда закидывает одну ногу к себе на плечо, целуя щиколотку. — Кто знает, — он пожимает плечами и ёрзает — у него внутри всё сводит горячим узлом и сворачивается в комок возбуждения и желания. — Попытайся пошире расставлять ноги, окей? — он продолжает влажно целовать его ногу, а Грей ложит свободную на кровать; Леон кивает, глядя на раскрывшейся перед ним вид. Грей выглядел откровенно. Грей выглядел сгорающим, развращённым и желающим. С красными щеками, сбитым дыханием, тяжело вздымающейся грудью и широко раздвинутыми ногами он выглядел до чёртиков сексуально. Леону нравится открывшейся перед ним вид. Он спешно тянется к презервативам, распаковывает один, и, трясущимися, от возбуждения, руками натягивает его на свой нетерпеливо подрагивающий член. У Грея сбивается дыхание и мысли смешиваются в один ненужный ком, когда он, впервые за этот чёртов год, чувствует в себе горячий и твёрдый член. Леон вошёл в него резко, с неприличным хлюпаньем. Он не тянет, не делает кратких толчков, его движения сразу становятся резкими и быстрыми. Грей, непроизвольно, громко стонет и изгибается в спине. Он почувствовал моментальную дрожь и удовольствие по всему телу — толстый ствол приятно тёрся об стенки и стимулировал каждую чувствительную зону там. Леон двигался резко, глубоко и негромко постанывал от ощущений того, как плотно сжимает Грей его член внутри себя. Грей расставляет ноги ещё шире, позволяя Бастии входить в него до основания. Он зажимает между пальцами белую ткань простыни, чуть опирается на локти и задыхается в собственных стонах, а то и криках. Чувствительное тело слишком остро реагировало на каждой толчок твёрдой плоти внутри, отзываясь мурашками, бешеным удовольствием и вспышками в голове. Грей ощущал чистый экстаз и бешеное наслаждение от движений Леона и от его рук, что периодически касались его тела, гладя восприимчивую к касаниям кожу. Леон опирается на руки, окидывает голову назад и утробно рычит — Грей был узким, горячим и уютным там. Он принимал его в себя, кратко сжимая и принося бешеные потоки удовольствия, будто маленькие разряды тока распространялись по всему телу. Леон двигался так, как желало его тело: в быстром ритме, входя в него до удара напряжённых яиц по ягодицам. Грей неловко двигал бёдрами в такт движениям мужчины, пытаясь насадиться на член как можно глубже. Он обхватил ногами его узкие бёдра, прижимая к себе сильнее. Он откинулся на кровать, выгибаясь в очередной волне удовольствия. Грея безумно возбуждал факт того, что Леон делает это с ним так, как ему самому хочется. Он брал его грубо, вдалбливаясь в него до фейерверков перед глазами, не нежничал и сжимал его бедра до синих полос. Леону нравится вид Грея сейчас: развращённый, с красными щеками, громко стонущий и податливый на каждый толчок. Грей отзывался на его движения и прижимался низом живота к нему, растирая смазку члена по его животу. Альфа опирается на локти, позволяя Грею обхватить его широкие плечи руками. Омега прижимался к нему всем телом, и сжимал руками сильную спину, оставляя, от своих ногтей, красные линии. В Грее было влажно. Нет. В нём было настолько мокро, что хлюпки стали раздаваться от каждого толчка, а Леон буквально скользил в нём. Леон слышит, вперемешку с громкими стонами и выкриками, в восторге, его имени, более тихие слова : «да, ещё, вот так». Он так сильно прижимал его к себе и шептал это «ещё» и «не останавливайся», что Бастии казалось, будто Грей боялся, что он действительно может его сейчас лишить хорошего секса. Леон впопыхах целует его шею и плечи, сжимая пальцами подушку, Грей сходит с ума и непроизвольно кусает его за плечо, оставляя след от собственных зубов. В комнате раздавался звук от шлепков, хлюпы и скрип кровати, перемешанный с дикими рыками и громкими стонами. Грею хорошо. Чертовски хорошо — он уже и забыл, как это круто ощущать в себе член и чувствовать, во время жесткого секса, поцелуи в шею и крепкие объятья. Он чувствовал над собой массивное тело и рыки на ухо, из-за чего он чувствует себя просто на верхушке наслаждения — слишком нравилось ему ощущать на себе тяжесть тела взрослого альфы и отдавать ему себя без остатка. Когда Леон резко останавливается, выходя из него, протягивая тонкие ниточки смазки, Грей недовольно смотрит на него и тяжело дышит. — На четвереньки, — это не просьба — это команда. Грею от этого повелительного тона сносит крышу. Он беспрекословно вылазит из-под мужчины и опирается на колени и локти, оттопырив задницу и пошире расставив ноги — он полностью открыт для него, и предстал перед альфой в самом развращенном ракурсе. Ему всё равно, что это пошло, и выглядит по блядски — сейчас ему важен лишь член этого альфы. Грея трясёт от возбуждения и желания, он буквально воет, когда Бастия лишь гладит его спину и ягодицы. Он поддаётся бёдрами вверх, трётся ими об твёрдый член и скулит, как последняя сука во время течки. Ах, да — ему чхать. Чхать на своё поведение, на звуки, что он издаёт, на всё, что вообще происходит. Леон касается пальцами ещё не до конца сомкнувшегося входа, растирая смазку около него и по внутренней стороне бедёр. Ему нравится видеть его таким послушным. Видеть то, как он дрожит, но не смеет просить о чём-то. Когда Грей чувствует, что его коснулось что-то влажное и горячие, проводя по пульсирующему колечку, чуть выгнулся и застонал. Нет, он, конечно, не против языка альфы, но не сейчас, когда ему просто, чёрт возьми, нужен хороший член. Леон дразнил его долго и качественно: слизывал смазку, проводил по нежной коже и проникал кончиком языка внутрь, оглаживая чувствительные стенки. Грей чувствовал, как его пробивало на жар, когда умелый язык резко проникал внутрь на всю длину. Он ёрзал и выгибался в спине, откровенно подаваясь бёдрами к Леону, в частности, к его языку, что всё усерднее вылизывал его там и ласкал чересчур чувствительные участки, что воспринимали каждое влажное касание языка с миллиардом вспышек удовольствия. Брюнет мысленно благодарил всё всевышнее, из-за чего он остался этой ночью с ним. Он мог поспорить — это самые умелые пальцы, язык и член на весь Нью-Йорк. Леон доводил его до исступления, крепко держа за бёдра, и изредка притягивал к себе ближе. Грей чувствовал, как всё тело начинало ломить и изнывать от желания, а тугой узел удовольствия разгорался и сжигал изнутри. Ему было хорошо, но тело требовало разрядки. — Боже, Леон, пожалуйста, — хриплый шёпот срывался на стоны. Леону много слов не надо, чтобы понять, о чём просит изнывающий омега. Фуллбастер чувствует, как Леон сжимает его бёдра сильнее, трётся членом об ложбинку у ягодиц и резко входит. Грей слышит звук от удара живота об ягодицы и свой собственный стон. Леон двигался резко. Леон двигался в нём так, будто в последний раз он был с омегой года три назад. Он брал его грубо, с сильной хваткой на его бёдрах и грудными стонами. Было жарко, хорошо и мокро. Леон наклоняется к его спине, целуя и кусая за шею, оставляя вполне реальные следы от своих зубов, заставляя Грея вздрагивать, когда зубы впивались в кожу. Леон ощущал на языке солоноватый привкус от крови и пота, ощущал, как в омеге было тепло и влажно, ощущал, как ему хорошо — он терял голову от вида Грея. Он держал его за бедро, свободной рукой ласкал чувствительные соски и чуть ли не вылизывал его уши и шею, кусая, оставляя засосы и втягивая носом его запах. Грей был податливым и «вкусным», Грей был юным, но от этого не менее грациозным и, до чёртиков в глазах, сексуальным, в какой раз выгибаясь в спине, до выделения позвоночника и костяшек на затылке, заставляя мужчину, в агонии страсти, касаться губами каждой выпирающей косточки, покусывать лопатки и ласкать языком бледную кожу. Грей, за пару секунд, для Леона стал личной эстетикой сексуального. Леон трахал его грубо и глубоко, вдалбливался в него до цветных кругов и ровного шума в ушах, доводя их обоих до дрожи в коленях и боли наслаждения по всему телу. Леон рычит и двигается прерывисто, ощущая, что ему до пика осталось всего ничего, ровно так же, как и содрогающемуся от каждого движения, Грею. Он дышал рвано и сбито, вколачиваясь во влажное и тесное пространство, лаская чересчур чувствительные стенки каждую точку внутри него. Грей срывался на крики и хриплые сипы, теряет голову между разрывающего тела молний удовольствия и поцелуев. Леон не был нежен, он был груб с ним, как самое настоящее животное, и это, чёрт возьми, возбуждало как ни что иное. Его толчки доводили до исступления, до потери головы и скорого оргазма. Он чувствовал, как жар внизу живота тянется, само тело непроизвольно насаживается на толстый ствол, боясь лишиться удовольствия именно в тот момент, когда тело напряженно, как гитарная струна. Оргазм накрыл с головой, обжог горячей лавой. Голос сорвался на крик. Всё тело замерло на пару секунд, и тут же внезапно ослабло, не давая даже нормально стоять в этой позе. Грей мог поклясться, что у него в жизни не было такого шикарного оргазма, и, что самое крутое: во время кульминации он чувствовал в себе член Бастии и как собственные внутренние мышцы сжимались и пульсировали около него, что придавало некую пикантность бурному оргазму. Леон чувствовал учащённую пульсацию и сокращения внутри него своим членом, и, утробно рыча, сделав пару толчков, кончил, ощущая бешеную волну удовольствия по всему телу и то, как приятно свело мышцы в удовольствии. В спальне пахло потом, сексом и естественной смазкой Грея. От Грея пахло капельками крови, счастьем и спермой. От Леона пахло вином, сексуальностью и частичками запаха Грея. Они чувствовали усталость, приятное нытьё по всему телу и лёгкое счастье — после хорошего секса всегда так. — Сколько максимальное количество раз у тебя было за ночь? — внезапно спрашивает Грей, вдоволь належавшись на сильной груди. — Ну, я не считал, может, около шести. А что такое? — Не хочешь побить рекорд? Леон и ахнуть не успевает, как Грей оказался на нём, зажимая ногами бёдра альфы. Леон и не против — Грей сексуальный и горячий, как какая-нибудь порно звезда. Именно поэтому они будут заниматься сексом столько, сколь им угодно. Дай мне больше себя. Дай мне ещё. Они будут заниматься этим на кровати, на полу, на столе, в ванной комнате и на балконе, открывая всю пошлость Нью-Йорка. Они будут любить друг друга под ритмы Нирваны и Раммштайна, под собственные крики и стоны, в полной тишине, кусая друг друга и слыша ритм сердец друг друга. Они будут отдаваться друг другу в разных позах: в доги, миссионерской, наездника, и, прогибаясь через открытое окно, захлёбываясь в стонах и ночными видами, изнемогая от дуновений холодного ветра, когда он касался их кожи. Они будут делать это нежно, страстно, грубо. Они будут оставлять на телах укусы, царапины, засосы и синяки. Они займутся сексом с презервативом и без. Эта Хэллоуинская ночь их персональное высбождение их похоти и желаний. Они заснут вместе на смятых простынях под тихий ритм дождя и голос Ланы Дел Рей, из не выключенного телефона. Они заснут, обнимаясь и слушая ритм своих сердец и равномерного дыхания. Он были пьяны, они были счастливы. end Flashback. В памяти рваными пятнами и кусками появлялись воспоминания о вчерашнем, заставляя только что проснувшегося Грея краснеть. Он нервно смотрит на альфу, будто ждя от него каких-то слов и действий. — А ещё ты разбил два бокала, вазу и сорвал занавеску, чуть порвав их, — альфа усмехается и касается кончиками пальцев его кожи, что была в россыпи синих пятен и засосов. — Окей, с меня завтрак, — он улыбается и, в порыве глупого желания, ложится обратно к нему, трясь носом об те самые сексуальные в мире ключицы. — И вырвал клок волос у меня, это было больно. — Завтрак и обед, — он ложит подбородок на сложенные, на сильной груди альфы, руки и смотрит в его глаза. — И спину до крови расцарапал, — продолжал альфа. — И ужин, — он усмехается. — Секс. — Что? — брюнет удивленно приподнимает брови. — Я хочу с тобой ещё раз переспать, — он говорил это с таким уверенным лицом, что Грею невольно становилось смешно. — Окей, и почему именно со мной? — он утыкается носом в тёплое место между шеей и плечом, заставляя Леона чуть дернутся, от щекотящего дыхания. — Ну, с тобой было классно. Ты не комплексуешь по поводу поз, отдаёшься процессу без остатка, не думая о том, как ты выглядишь, не стесняешься стонать, а в тебе так хорошо, как дома — он чуть улыбается и проводит широкой ладонью по худым плечам и гладкой спине — Как дома? Что? — В тебя входишь, и так тепло, уютно, по-домашнему, — он улыбается, слыша, как Грей тихо засмеялся. — Ну, спасибо. Таких комплиментов мне ещё никто не делал. Они лежат, разговаривают и слышат звук ливня на улице. Грей трется об него, упиваясь чужим теплом, и постоянно утыкается куда-то носом, вдыхая его запах и щекотя своим дыханием бледную кожу. Грею непривычно, Грею странно — он такое видел лишь в фильмах. Он о таком читал в книгах, он и догадаться не мог, что пару абзацев с запахом утреннего дождя и кофе сойдут со страниц, растворяясь в утре с почти незнакомцем. Грей даже краснеет, когда натягивает рубашку Бастии, чтобы приготовить тому завтрак. Она пахнет мускатом и апельсином — точно так же, как и Леон. Их разговор прерывается звуком смс-ки. Нацу 11.23 Забыл вчера написать, я нашел твой кулон =) Грей про себя отмечает — это лучшее утро в его жизни. Леону было 25, Леон до сих пор хранил всю коллекцию книг «Гарри Потер», Леон пил кофе с одной ложкой сахара и обожал апельсины. У Леона щенок каждое утро таскает к нему в комнату тот самый шарф, что Леон от него прятал. Леон обожал Мэрлина Мэнсона и готовил лучшую во всём Нью-Йорке индейку. Леон любил ночное небо и книги Кинга. У Леона была лучшая во всём мире улыбка и самые прекрасные глаза, с отблеском меди на солнце. Грей приезжал к нему ровно десять раз с фразой «я потерял телефон/деньги/карточку». И каждый раз они пили вино, ели фрукты, слушали Адель и упивалась телами друг друга. На десятый раз они пили лимонный чай с шоколадными конфетами. На одиннадцатый… одиннадцатого раза не было. Грей помнит смех Леона, краткие поцелуи и шёпот Бастии: «можешь больше не придумывать отмазки, тащи свои вещи ко мне» Леон был чересчур ответственным и прямолинейным — это Грей узнал, когда они просыпались каждое утро вместе. Грей понимал — у Леона не только крутые пальцы, язык и член. У него шикарная улыбка, прекрасные глаза, хороший характер и милые родинки на плечах (через месяц их отношений, Грей сосчитал все родинки на его теле, и мог без запинки рассказать каждое место, где они находились). Грей знал: ему уже давно нужен от него не только секс. Ему нужен был он целиком… Им обоим нужно больше друг друга. Больше.One love. Two mouths. Одна любовь. Наши губы. One love. One house. Одна любовь. Один дом. No shirt. No blouse. Ни рубашки. Ни блузки. Just us. You find out. Только мы. Осознай это. Nothing that we don't want to tell you about, no. Нам нечего скрывать, нечего
_____________________________ *образ Тейта из АИУ - http://kinotom.com/wp-content/uploads/2012/01/Ahs5.jpg *образ из второго сезона АИУ - https://cs7051.vk.me/c540103/v540103726/4dfa/_2Bfasb9rzg.jpg *ММА – смешанный вид боевых искусств Песни: «The Neighbourhood – Sweater Weather», «The Neighbourhood – Lurk» и «Machinae Supremacy – Gimme More»