Счастливчик

Долли, маленькая мягкая рабыня, приставленная ухаживать за ним, однажды сказала – тебе очень повезло, Дженсен. Счастливчик ты. Дженсен ответил вежливо – да, очень повезло. Ему везло с самого начала. Если вспомнить Родди, истекшего кровью ночью после того, как их, совсем недавно еще свободных мальчиков от семи до двенадцати лет провели через обряд посвящения. В ночь Белой Лилии служители храма их всех нарядили в белые одежды, накрасили, разложили на прозрачно-белых каменных плитах, связали шелковыми белоснежными лентами, а потом за служителями пришли другие. После их ухода казалось, что камни навсегда потеряли свой девственно-белый цвет, и останутся красными. Храм отмывали три дня, а некоторых мальчиков, похожих на тряпичные куклы, с болтающимися головами унесли куда-то, и Дженсен их больше никогда не видел, Родди был среди тех несчастных. Ему повезло, он прослужил в храме недолго, его выкупил богач с Цетурина, купил его подарком для своих трех сыновей. Трое – такая малость, это не храм Белой Лилии, где в праздники приходилось отдавать тело десяткам пьяных, грубых посетителей. У цетуринца Дженсен прожил несколько лет, спал и с хозяином, и его гостями, обслуживал и под столом, и на столе, и в кровати хозяина и сыновей, но помнил твердо – ему повезло. Он знал, из тех мальчиков, кто остался в храме Лилии – выжили единицы. Однажды хозяин купил нового раба, нежного, свежего, совсем юного, и увидев его, Дженсен понял, что стар. Ему было полных двадцать два, он был крепок, высок, с широкими плечами – совсем неизящный, слишком здоровый для раба плотских утех. Хозяин сказал, зевая: – Завтра поедем на рынок рабов. Может, выручу за тебя хоть двадцать монет... Дженсен не спал всю ночь, и думал, кем он станет теперь? Для служки храма – сильно стар, для любовных утех тоже, а ничего другого он не умел. Зря мучился, его удача – все еще была с ним. Нашлась и ему работа, взял да купил его в свои купальни для горожан банщик Тропп. Научил, как мять спины, ноги, как правильно разминать руки, как масла втирать в тело, да так, чтобы душа к потолку воспаряла. Учил, в том числе и искусству сжимать член посетителя мышцами прямой кишки так, чтобы кончал быстро, и многому другому. Доводил Дженсена до седьмого пота, ненасытный был, толстый, большой. Его член Дженсен с трудом доил досуха, и после довольный Тропп объяснял ему: – Ты уже не мальчик, чтобы только лицом брать, тебе уменье нужно, и старанье. Работай прилежно! Дженсен и старался. Через несколько лет благодаря старанью, не было у него отбоя от клиентов, молва шла о его волшебных руках, и Тропп был доволен им. Дженсену уже редко приходилось подставлять зад, люди хотели от него другого. Лишь однажды отвернулась от него удача. Было их трое, поздних клиентов, и нужно им было совсем не уменье Дженсена делать массаж. Скрутили, сунули в рот мочалку, и, разложив на каменной теплой плите для массажа, больно отодрали, да так, что он вспомнил Белую Лилию. Будь он мальчиком, каким привели его в храм, наверно, умер бы. А так – отлежался, но после удара затылком о каменный пол – ослеп, думал, все – выкинет его Тропп, продаст на потроха, но оказалось, в его новом умении зрение не нужно. Он продолжал работать в купальнях, и не знал, что уже скоро будет куплен новым хозяином. Дженсен узнал о том, что продан – постфактум. Пришел к нему в его закуток Тропп, и сказал буднично: – Вот твой новый хозяин. У него оказалось достаточно денег, чтобы владеть твоим мастерством единолично. У Дженсена упало сердце. Но он не показал виду, что расстроен, поклонился: – Вы были хорошим хозяином, господин. – Ты был хорошим рабом, Дженсен. Бывший хозяин ушел, а Дженсен впервые испытал отчаяние, страх. Безысходность. Он был слеп, беспомощен, в возрасте тридцати лет - это очень много для раба. Как долго его будет теперь этот новый хозяин? Как долго... Кто-то взял его за руку и просто сказал: – Пойдем, Дженсен. Дженсен жадно прислушивался, голос нового хозяина ему казался приятным, нестрашным. Может быть, ему снова повезло? Ему понравилось новое место, где он спал. На ощупь обследовал комнату – она оказалось небольшой, но тут было тепло, и кровать удобная. И работа ему была привычна. Долли проводила его до купален, заставила перещупать все масла и пемзы, проводила обратно, Дженсен запомнил дорогу. А потом пришел хозяин, и Дженсен впервые работал с ним в новом месте – волновался, конечно. Но сделал все хорошо – он слышал, как довольно стонал хозяин. Почему-то хозяин хотел, чтобы Дженсен мял ему только ноги. Дженсен потом узнал, что Джаред настолько богат, что может приставить к каждому своему пальцу, к каждому сантиметру кожи по рабу, чтобы услаждать, нежить его тело. Дженсен даже немного расстроился – зачем такому богатому – увечный раб? Конечно, скоро сменит, непременно сменит. Но Дженсен старался отсрочить этот миг, ему нравилось в этом месте, пусть он не видел его, но тут хорошо пахло, везде свои запахи, но всегда приятные, что в местной купальне, что в саду, что в жилых комнатах. Тут приятно было ходить, плиты ровные, гладкие. Еда была вкусной, и постель мягкая. Что еще можно желать? Но скоро начались странные вещи, и Дженсен терялся – не понимал. Хозяин под его руками стонал от удовольствия, даже благодарил, но после вместо того чтобы отослать от себя – раскладывал его на греющемся камне и... трогал. Это было так непривычно. Непохоже ни на что, его так не ласкали никогда. Да и зачем бы? Дженсен терял душевное равновесие, когда пальцы хозяина ласкали его. Если б знать – зачем? Неужели ему приятно трогать раба? Какая странная причуда. Голос у хозяина становился мягким, он будто гладил и им, говорил тихонечко: – Дженсен, раскройся... Не бойся меня. Вот так, раздвинь ноги... Хорошо. И Дженсен вздрагивал крупно и широко открывал слепые глаза, открывал рот, задыхаясь от внезапной ласки, когда на внутренней части бедра чувствовал губы хозяина. Джаред целовал его там, расположившись между его ног, целовал медленно, облизывал, принимался потом за торчащий член, всасывал его в себя, заставляя Дженсена потрясенно ахать. Дженсен так много раз делал минет, но впервые – делали ему, и его трясло и подкидывало вверх, навстречу жадному хозяйскому рту, он маялся, стонал жалобно и просил неизвестно чего: – Пожалуйста, пожалуйста... Его новый невероятный хозяин заставлял его кончать, снова и снова, потом переворачивал на живот, слабого, сонного, вяло моргающего, раздвигал ягодицы и делал что-то такое языком, отчего Дженсен, забыв обо всех вбитых годами правилах не показывать чувства – громко подвывал от удовольствия. Дженсен никогда не хотел секса раньше – терпел, привыкал, но сейчас, о, сейчас ему хотелось, чтобы вместо языка в него проникал член хозяина, как можно глубже и плотнее заполняя его. Он вертелся и насаживался на язык, жалобно воя, но хозяин медлил или не хотел? Хозяин снова его переворачивал на спину и заглатывал вставший член, высасывал его досуха, потом облизывал, гладил, целовал, превращая бесконечной лаской в кисель. Дженсен считал, что это похоже на адскую пытку – сладкую, изысканную – как же хотелось его в себя! А хозяин Джаред все медлил, потом и вовсе уходил, оставив его расслабленным, зацелованным, но так и не оттраханным. Напуганный новыми ощущениями, Дженсен чувствовал, что становится уязвимым. Он знал, как бороться с болью, как не поддаваться унынию, как жить в темноте, но совсем не умел противостоять ласке. Новый хозяин пугал его и привлекал одновременно, захватывал его – окружал. Он теперь был почти все время рядом, не отпускал от себя и даже спать велел в своей спальне. Услышав, как Джаред приказывает Долли проводить его в спальню Джареда, он опечалился. Дженсен всегда ценил уединение. Ценный подарок для раба – побыть хоть немного самим собой, успокоиться, поразмышлять, не быть ни под чьим наблюдением. Хозяин заметил тот час его уныние, спросил ласково: – Отчего загрустил, Дженсен? Дженсен умел быть благодарным, встрепенулся, улыбнулся радостно: – О нет, я не грустен. Счастлив услужить вам, хозяин. – Услужить, – заворчал незло хозяин, – это я хочу тебе служить, прекрасный мой. Дженсен не понимал таких речей и никак не реагировал. Хозяин с досадой крикнул: – Долли! Долли, отведи Дженсена в его комнату. – Хозяин?.. – Да, я отменяю прежнее распоряжение. Пусть спит там, где привык. Дженсен растерялся опять, никак не мог понять переменчивого хозяина. И не злой же, а сколько волнений от него! Непонятно, чего хочет? Как угодить ему? Ночью хозяин пришел к нему сам и принялся снова ласкать-целовать, говорил нежные слова, и внутри откликалось что-то – дрожало, осмелев на своей территории, Дженсен попросил: – Возьмите меня, хозяин. Испугался своей смелости, но до паники дойти не успел, хозяин зацеловал его сладко, занежил, пылкий, большой, теплый – окутывал всего, говорил – мой прекрасный, как я рад, что ты откликаешься. Думал, никогда не оттаешь... Но трахать так и не стал, снова облизал всего и завернулся вокруг Дженсена как огромный кокон. Дженсен смотрел в темноту, слушал близкое дыхание хозяина и силился представить – каков он? Как выглядит? Так мучительно хотелось увидеть его, ну хотя бы один раз, просто посмотреть, и потом пусть снова темнота, но он сохранил бы в памяти образ, запомнил бы накрепко, сберег – зачем? Не было логического объяснения, одно острое, безнадежное желание. Он тихонечко протянул руку, дотянулся до лица. Хозяин стал дышать тише, или померещилось? Не мог все равно удержаться – пробежался пальцами по коже, едва-едва касаясь – это нос, это брови, глаза, губы... Лицо никак не складывалось, и Дженсен молча заплакал от огорчения. Не плакал никогда, ни в храме Лилии, ни в доме торговца, ни даже когда очнулся слепым, в луже собственной крови, избитым – не плакал. А теперь не мог остановиться из-за глупой причины. Проснувшийся, обеспокоенный хозяин утешал его, допрашивал взволнованно, что случилось? А Дженсен и объяснить не мог своего острого, невыносимого горя. *** Джаред убежал, потом вернулся, заставил его выпить что-то сильно пахучее, и Дженсен заснул. Проснулся, по ощущениям, через много часов, и сразу по запаху определил – находится не в своей комнате. Соображалось плохо, мысли и чувства будто спали – Дженсен совсем отвлеченно размышлял о том, как быстро надоел хозяину. Вот уже от него избавились... Конечно, избавились – и правильно. Кому нужен раб давно немолодой, искалеченный, еще и с истериками. За последнее было особенно стыдно. Он хорошо держался всегда – вежливо, доброжелательно, не теряя того, что считал достоинством, всегда служил верно, хорошо делал свою работу. Пока молча страдал – открылась дверь, и Дженсен вздрогнул от голоса хозяина. Сжался весь, ожидая приговора, но хозяин подошел, сел на кровать, взял его за руку и обратился к кому-то: – Ну, что скажете? Каков ваш вердикт? Дженсен настороженно прислушивался к незнакомому голосу и плохо понимал – о чем речь? Выходило, что пока он спал, его осмотрели, обследовали, Джаред извинительно гладил его по руке и говорил – это чтобы ты не волновался, так лучше, мой хороший, ты просто не сидел в этой жуткой трубе, похожей на гроб, я решил избавить тебя от этого ужаса. Доктор говорит, что все возможно, но нужна операция, ты ведь согласен на операцию? Дженсен не верил, просто не мог поверить, все думал, что тут прячется какая-то хитрость или изощренная злая шутка. Для него? Это все для него? Не может быть, не может, чтобы так. Оставался замороженным и все ждал подвоха, даже когда повезли на операцию, и потом не поверил, когда через месяц сматывали бинты с глаз, а через веки было – светло. – Открой глаза, – уговаривал Джаред, а Дженсен боялся. Разлепить глаза и посмотреть – чего проще, но Дженсен держался за эту последнюю скорлупку, жалкий ошметок наросшей за годы неволи брони – как страшно быть совсем беззащитным. Полностью, абсолютно. – Ну же, Дженсен. Не бойся. Я всегда буду рядом. Закрою тебя от всех, буду тебе защитой. Дженсен слышал это несказанное и готовился сбросить последний щит, протянул руку вперед, к Джареду – ты защитишь? Спасешь, вылечишь, будешь любить и беречь? Джаред поймал его руку, поцеловал пальцы, медленно, осторожно, ласково. Дженсен вздохнул прерывисто и открыл глаза. Мутная картинка сфокусировалась, Дженсен отобрал свою руку, провел дрожащими пальцами по лицу Джареда, погладил волосы. Вздохнул снова и выговорил кое-как, сипло от волнения: – Хозяин... – Джаред. Просто Джаред. – Джаред. Ты... совершенно такой. – Какой же? Джаред мягко улыбался, и у него были очаровательные ямочки на щеках, а главное – глаза. В глазах были свет и тепло, и Дженсен вздохнул в третий раз – свободнее, в груди ширилось и росло счастье – он улыбнулся неуверенно и признался, заливаясь краской: – Как я представлял. Как я хотел... Услышав смех Джареда, смутился совсем, опустил голову. Джаред принялся тормошить его, нежно уговаривая – посмотри на меня снова, соскучился по твоим глазам, Дженсен, ну что ты? – а Дженсен думал, пряча улыбку – маленькая рабыня Долли была права, когда назвала его счастливчиком.