Стеклянный шар

Иногда ей снится, что ее мир стал похож на огромный музей. Немногие выжившие двигаются по проходам между законсервированным кусками, где, как в комары в янтаре, навеки запечатана история ее мира. Проулки такие узкие, что ей приходится протискиваться, неловко прижимаясь к тем, кто заморожен у самого края. Им – все равно, а она не может избавиться от неудобства, беспардонно вламываясь в их личное пространство. Она старается не смотреть на них, чтобы случайно не заглянуть в глаза. Какими бы стеклянными они ни казались, Оливия даже во сне не хочет прочесть в них обреченность. Или, может быть, смирение. Или ненависть. Или… Или ничего. Скорее всего, ничего. Их накрыло слишком быстро, чтобы они что-то поняли. Она проходит между мужчиной и женщиной, которых безжалостная субстанция, склеивающая границы ее распадающегося мира, заковала в двух глыбах друг напротив друга. Конечно, это только ее разыгравшееся воображение, но она не может отделаться от мысли, что они смотрят друг другу в глаза и ведут молчаливый разговор. Когда она проскальзывает между ними, ей кажется, что она бесцеремонно врывается в их личный мирок. Несмотря на замороженность, в нем больше жизни, чем в узких проходах, по которым она идет. Она проходит мимо школы. Наверное, какая-нибудь мать, идущая здесь с ребенком, скажет: «Вот так дети учились, а вот так – играли на переменах, когда было больше места». Ее сын или дочка никогда не видели, каково это – «когда больше места». Их жизнь сосредоточена в лабиринте проходов между «витринами» мира-музея. Им крупно повезет, если следующий разлом не пройдет через продуктовый склад в конце этого стеклянного коридора. Во сне Оливия живет в тупике, который образовался между двумя замороженными зонами. К ней никто не приходит, никто не пытается занять ее место или ограбить. Ее боятся. Боятся, потому что Оливия – из «Фринджа». А это значит, что она всегда на посту и запечатает любой возникающий разлом. Она не разрешает себе думать, что уже не защищает этот мир, а уродует его останки. Ее усилия - все равно, что реанимация разлагающегося трупа, но она раз за разом замораживает новые куски, сокращая дорожки, где еще можно жить. Так что да, ее боятся. Еще бы не бояться! Хотя, в принципе, оказаться внутри прозрачной субстанции совсем не страшно. И даже не больно. Ученые, которые изобрели эту дрянь, убеждали их, что подопытные мыши не издавали ни звука, когда их запечатывали. Честно говоря, Оливии уже плевать, правда ли это. Она механически выполняет свою работу. Гораздо страшнее оказаться живым в отрезанном куске пути. Вокруг тебя – только замороженные люди. Оливия помнит, хотя и хотела бы забыть, как включила устройство запечатывания, и они с Чарли Френсисом оказались по разные стороны растущей глыбы. Она надеялась, что ни найдут путь в обход и еще встретятся, но этого не случилось. Точно также они расстались с Линкольном. Оливия думает, что за это время у него должны были исчезнуть все следы от ожогов. К Линку Ли тоже не нашлось дороги. Иногда она думает: это такая изощренная пытка людей-с-той-стороны, что ей постоянно приходится отнимать единственный – последний – путь. Порой, очень редко, ей снится, как сама она оказывается в таком отрезанном куске. Ей кажется, что она застряла в колодце с прозрачными стенами. Далеко вверху – голубое небо, далеко вверху – встает и заходит солнце, далеко вверху, кажется, все по-прежнему. На грани сна, в полудреме, она, упираясь спиной и ногами в неровные стены, поднимается вверх. Это длится немыслимо долго по ее ощущениям, но она выбирается из «колодца» и встает на застывшую поверхность. Сердце Оливии сжимается от тоски. Ее мир – всего лишь стеклянный шар, какие продаются в сувенирных лавках. Потряси его и внутри пойдет снег. Во сне Оливия почему-то чувствует, что это она сделала его таким. Она виновата, а не доктор Бишоп, потому что изобрел дверь-между-мирами, и не Питер, потому что выбрал не ее мир. Стеклянный шар - прекрасный, но хрупкий. В последний миг перед пробуждением Оливия слышит звон бьющегося стекла.