Еще есть время

На груди у Хидэ длинная царапина, наискось, от ключицы до ребер. Канеки не спрашивает, откуда она. Царапина дразнит засохшими бусинами крови, и Канеки не может удержаться. Он касается ее пальцами, прослеживает горячий след, трогает его языком. Чуть надавливает кончиком на припухлость, и Хидэ стонет, тянет Канеки за волосы вверх и увлекает в поцелуй. Губы его шершавые, обветренные, но мягкие и горьковатые. Они отдают кремом, который тот только что ел. Блюдечко с половиной пирожного все еще стоит рядом с постелью. На губах Хидэ даже человеческая еда кажется почти вкусной. Поцелуй из нежного превращается в грубый, жадный. Канеки покусывает губу Хидэ, посасывает ее и едва успевает себя остановить, чтобы не сорваться. Его кроет от запаха и вкуса, а еще от тепла чужого тела. Хидэ не дает Канеки отстраниться, наоборот. Он стонет ему в рот, приподнимает бедра и вжимается стоящим членом в пах. Хидэ сводит его с ума. Канеки снова сползает ниже, проводит пальцами по воспаленной коже. От нее тянет жаром, тонкая линия запекшейся крови царапает подушечки пальцев, и Канеки снова не может удержаться — приникает губами. Все, что он может себе позволить — это ощутить немного крови Хидэ. Канеки проводит ладонью вниз, сжимает кулаком напряженный член и надавливает большим пальцем на головку. Подушечка скользит от выступившей смазки, и Канеки поглаживает снова и снова, втягивает носом пряный запах. Хидэ больше не стонет, он судорожно втягивает воздух и подбрасывает бедра в такт движениями. Канеки улучает момент, чтобы снова провести языком по царапине. Отросшие светлые волосы Хидэ липнут ко лбу, над губой проступает пот. Он широко расставляет ноги, упирается пятками в постель и всем своим видом просит: «Еще». Канеки обводит пальцем острую косточку, гладит напряженный живот и прикусывает сосок. Ему нравится вкус кожи Хидэ — пряный, чуточку сладящий. Касаться ее языком почти так же вкусно, как мороженое из прошлого. Канеки все еще не забыл, каким оно было. — Пощади, — стонет Хидэ, когда он целует второй сосок и поглаживает его мошонку. — Я же так кончу. Хидэ пытается перехватить инициативу, тянет Канеки за волосы вверх, но тот не позволяет. Теперь он гораздо сильнее, и приходится все время следить, как бы не навредить. Больше всего на свете ему хочется, чтобы Хидэ было хорошо. Хидэ снова опускается на матрас, тяжело хватает губами воздух. Зрачки его расширены, взгляд расфокусирован, и сердце колотится так быстро, что Канеки кажется: вот-вот выскочит из груди. Он опускает голову, чтобы Хидэ не мог видеть его лица, и улыбается. Он думает, что Хидэ, наверное, испугался, если бы разглядел сейчас его улыбку. Он сползает еще ниже, устраивается между ног Хидэ и проводит языком по члену, собирает растекшуюся смазку. Она немного горчит, густая и прозрачная, и Канеки раскатывает ее по нёбу, прежде чем вобрать член в рот целиком. Хидэ подбрасывает на постели, выгибает так, что член входит почти до горла, и Канеки пропускает еще больше, сжимает губами. — Канеки, что же ты делаешь! — стонет Хидэ, а он вместо ответа отстраняется немного и снова вбирает в рот до основания. — Да! Головка упирается в нёбо, член Хидэ подрагивает, и эта дрожь передается Канеки. Она спускается из горла, скользит по пищеводу в живот и там будто наполняется жаром. Маленький горячий шарик пульсирует внутри, и Канеки пережимает свой член у основания, чтобы не кончить просто от того, что Хидэ нравится. С силой сжать губы, втянуть в рот головку, обвести ее языком, тронуть кончиком щель уретры и снова вобрать — достаточно пары минут, чтобы Хидэ не мог говорить, а только мычал чуть слышно, да коротко постанывал. Тогда Канеки отстраняется и тянется за смазкой. Она лежит на постели — прозрачный флакон без запаха и вкуса, — и Хидэ разводит ноги шире, подхватывает себя под колени. Канеки, не жалея, льет ее меж ягодиц, смазывает руку и разминает блестящую кожу. Он пока что просто дразнит, не проникая, обводит вокруг ануса, чуть-чуть надавливает, второй рукой поглаживает мошонку. Хидэ хватает губами воздух и смотрит на него совершенно безумным взглядом. Глаза его — черные, зрачок почти заливает радужку, и волосы липнут к влажному лбу. Когда Канеки вводит внутрь два пальца, Хидэ жмурится и закусывает губу так, что она белеет. Канеки разминает и растягивает, сгибает внутри пальцы и разводит их. Когда он вталкивает их глубже, Хидэ, покачивающийся в такт его движениями, снова стонет, протяжно, с надрывом. Канеки замирает. — Тебе больно? — спрашивает он с заминкой. Выходит хрипло, испуганно. Голос — чужой, и на мгновение охватывает страх: неужели, слишком? Вдруг он не рассчитал силы и навредил? — Продолжай, — выдыхает Хидэ, — пожалуйста. Его бедра подрагивают. Канеки видит, как поджимаются пальцы на ногах, и выдыхает от облегчения. Он добавляет смазки, прижимается губами к мошонке и снова ритмично двигает пальцами. Жесткие волоски колют губы, и Канеки целует внутреннюю сторону бедра, легко покусывает, втягивает кожу ртом, оставляя засосы. Хидэ никогда не ругает его потом, кажется, ему даже нравятся бордовые пятна на коже. Канеки чувствует, когда Хидэ подходит к грани. Тело его напрягается, вытягивается струной, мошонка подбирается, а головка члена становится еще краснее. Канеки вытаскивает пальцы и вместо того, чтобы позволить Хидэ кончить, пережимает его член у основания. — Канеки! — стонет тот и распахивает глаза. Мышцы на его животе подрагивают и выступают так четко, что Канеки не может удержаться и проводит по ним пальцами. — А-а, черт тебя подери! Хидэ — его личный соблазн и соблазнитель, даже если он не пытается, то все равно искушает Канеки. И поэтому ему хочется растянуть близость с ним как можно дольше. С Хидэ ему не надо думать ни об убитых людях и гулях, ни о разнице между ними. Главное, не забывать, кто он сейчас и кто с ним. Он наспех смазывает член, разводит ноги Хидэ, приставляет головку к приоткрытому анусу и толкается вперед. Головка входит внутрь, и Канеки замирает, бесшумно хватая воздух губами. Перед глазами вспыхивают круги, в ушах стоит шум, а тело прошивает болезненным удовольствием — Канеки слишком долго ждал. Хидэ подается ему навстречу, обхватывает ногами за пояс и притягивает еще ближе, до хлопка мошонки по ягодицам. Он подмахивает и извивается, а Канеки толкается все чаще и быстрее. Сейчас он так близко к Хидэ, что видит, как по его виску стекает капелька пота. Горячий шарик внутри разбухает, становится больше, и Канеки больше не чувствует пальцев на руках. Тело становится легким, воздуха в легких не хватает, а Хидэ тянет его на себя — снова целоваться. Его губы соленые, пахнут кровью, и от ее вкуса у Канеки совсем сносит крышу. Канеки никогда в жизни не пробовал ничего вкуснее крови Хидэ. Он вылизывает его губы, тяжело дышит и мелко толкается вперед, выплескиваясь внутрь. Член Хидэ, зажатый между ними, пульсирует, и стоит Канеки просунуть к нему руку, как ладонь заливает сперма. Он валится рядом с Хидэ и шумно дышит, смотрит прямо перед собой, но ничего не видит. Тело слушается плохо, как размятый пластилин, но ему сейчас не нужно никуда торопиться. Хидэ со стоном поднимается и шлепает в душ. Канеки провожает его взглядом и сглатывает, глядя, как стекает по бедрам Хидэ его сперма. Канеки закрывает глаза и снова думает, что Хидэ для него — это слишком. От одного его вида исчезают инстинкт самосохранения и разум, остается только безудержное «Хочу!». Канеки лениво размазывает сперму Хидэ по животу и облизывается, вспоминая солоновато-сладкий вкус его крови. Они встречаются нечасто. У Канеки всегда дел по горло, а Хидэ уже давно работает. И если на его работе кто-то узнает о Канеки, то Хидэ точно не поздоровится. Но когда становится совсем невмоготу, когда Канеки почти забывает о том, что он гуль только наполовину, он набирает знакомый номер и предлагает встретиться. Хидэ никогда не отказывается. Канеки не думает, что тот не догадывается, наоборот. Хидэ наверняка давно знает, кем он стал, просто хочет верить в то, что Канеки остался прежним. Он верит в это так сильно, что иногда рядом с ним и Канеки вспоминает себя прошлого. Шум воды в душе стихает, и Хидэ появляется, завернутый в пушистое полотенце. — Пойдешь в душ? – спрашивает он. — Позже, — отвечает Канеки. Сейчас лень шевелиться, но он остается лежать на постели не только поэтому. Хидэ ворчит что-то неразборчивое, достает одеяло из шкафа, скидывает полотенце и укладывается рядом. Он накрывает их обоих и обнимает Канеки поперек груди. Его влажные волосы касаются плеча, дыхание щекочет шею. — Мне скоро надо будет уйти. — Уйдешь, держать не стану, — говорит Хидэ негромко. — Но не сейчас. Тебе надо поспать, а дела подождут. Спи. У Канеки в носу свербит от пыли, а на глаза наворачиваются слезы. Тоже от пыли. У Канеки всегда была аллергия на пыль. Сердце в груди стучит неровно, и Хидэ кладет ладонь поверх. — Спи, говорю. У нас еще есть время. Он вздыхает негромко и, кажется, засыпает почти мгновенно. Его сопение, раздающееся у уха, убаюкивает, и Канеки обнимает его, поглаживает ладонью по спине и тоже проваливается в сон.