Тайный друг

20 июля. Весь вчерашний день я ходила сонная, как муха, а Сергей — довольный, как слон. В столовой перед обедом он вместо пожелания «Приятного аппетита!», ставшего уже классикой, мило улыбнулся, на глазах у всех вытащил из-за спины букет ромашек и, вручив их мне, поцеловал в щечку. Раздался одобрительный гул многочисленных зрителей, кто-то зааплодировал. Тетя Варя, рассмеявшись, погрозила пальцем моему кавалеру, после чего прибавила: «Ты мне тут девчонку не смущай. Марш за стол, пока щи не остыли!» Один только Бенкендорф, на сей раз решивший пообедать в столовой, залпом выпил компот и ухмыльнулся, глядя на покрасневшую меня и цветущего племянника. Диск он отдал еще вчера утром, после завтрака. И вот сегодня вечером на прощальном костре доведется вручить подарок. После нашего ночного свидания Сергей ни разу не заговаривал об игре и о способе, при помощи которого легко меня разоблачил. Или все-таки было непросто? Сегодня обязательно спрошу у него об этом. После публичного дарения ромашек представлялось несложным вычислить, кто же оказался моим тайным другом. Но пусть он сам признается. Жду не дождусь этого момента. 21 июля. Миг вожделенный настал. Вчера вечером раскрытие состоялось. Причем не только общелагерное. Но обо всем по порядку. Признания и снятие масок началось с сотрудников лагеря. Дождавшись своей очереди, я вышла в центр огромного орлятского круга, взяла микрофон, который до этой секунды успела подержать большая половина педсостава, и, стараясь выглядеть абсолютно спокойной, не смущаться, объявила, что Софья Долгорукая была тайным другом Сергея Писарева. Реакция присутствующих выразилась одобрительным гулом и свистом. Я же, воспользовавшись суматохой, направилась к теперь уже любимому плавруку и, вручив брюнету диск, как некогда он мне ромашки, крепко обняла Сергея. — Приготовься к сюрпризу, звездочка, — прошептал Писарев и, выпустив меня из объятий, пошел к месту признаний, в центр круга. — Друзья! — начал он. — Я хочу сказать спасибо судьбе за то, что свела меня в этом лагере с замечательной девушкой, красивой, доброй, милой, талантливой. — Ближе к делу! — перебил один из вожатых, но был полностью проигнорирован Сергеем. — Эта девушка, — продолжал Писарев, — очень помогла мне, стала не просто другом, а близким человеком. Хотя рассекретить ее получилось довольно быстро. Шифроваться Соня не умеет, но это и не нужно. Он с улыбкой посмотрел на меня. — Я не умею рисовать и поэтому, как тайный друг, должен был что-то сделать для Софьи Долгорукой. Переведя взгляд на ребят, плаврук кивнул. — Да-да, друзья, вы не ошиблись. Соня была тайным другом у меня, а я — у нее. Свист, аплодисменты, крики на миг заглушили его речь. Однако стоило Сергею поднять правую руку вверх, как все вмиг успокоились. — Одну песню для этой девушки я уже пел в походе. Теперь пришел черед другой. — Девушки или песни? — переспросил все тот же неугомонный вожатый и тут же получил локтем в бок от стоявшей рядом Танюшки. — Молчу, молчу! — с поспешностью пообещал он ей. Писарев окинул его снисходительным взглядом и произнес: — Я спою еще одну песню, которая тоже посвящается Соне, но сначала отдам второй приготовленный подарок. Надеюсь, он однажды пригодится. После этих слов, Сергей подошел к месту, где стоял Бенкендорф, протянул своему дяде гитару и поднял лежавший на земле пакет, который, по всей вероятности, до этой самой секунды охранялся суровым начальником лагеря. Писарев извлек оттуда небольшую коробку и, вручив ее, обнял меня. Крепко прижав к себе, он тихо сказал: — Откроешь потом. Сопротивляться не было сил и желания. Я замерла в его руках, забыв на секунду, что на нас смотрит весь лагерь. Видимо, Писарев это почувствовал. Довольно улыбнувшись, он снова прошептал: — Все хорошо. Дыши, моя звездочка, дыши. Отстранившись, он вновь подошел к Бенкендорфу, забрал у него гитару и спустя миг опять очутился в центре круга. С улыбкой подмигнув мне, Сергей принялся играть перебором. — Когда луна, занимает трон. И людям снится, каждому свой сон. По небу бродит одинокая звезда, И встречи ждёт с другой звездой всегда она. Пламя костра отражалось в наших глазах. Плавный перебор сменился боем. Сердце мое не выдержало. Поймав этот новый ритм, оно слилось в унисоне вместе с гитарой и голосом, от которого по телу побежали приятные мурашки. — Наступает ночь и вновь царит луна. Звёзды в темноте видно из окна. Тишина везде, и только слышно, как Плачет в темноте одинокая звезда. Взгляд поющего прикован ко мне. Голос на втором куплете звучит чуть тише и нежнее. Слушая слова, пытаюсь следовать данному совету и дышать ровно, но через секунду понимаю, что это просто невозможно в тот миг, когда Сергей Писарев смотрит на тебя влюбленными глазами и поет: — Я протяну руки к небесам. И расскажу им, как одинок я сам. Вот и скажу я той звезде: «Ты падай вниз И одиночеством своим ты поделись». Вот и скажу я той звезде: «Ты падай вниз И одиночеством своим ты поделись». Больше всего на свете сейчас хочется остановить время. Взять бы и, как на планшете, нажать паузу или повтор. Увы, такой функции у меня нет. Именно поэтому песня закончилась. Под бурные аплодисменты исполнитель раскланялся и, еще раз улыбнувшись мне, встал рядом с Бенкендорфом. Суровый Александр Христофорович одобрительно кивнул и хлопнул племянника по плечу. Что было потом, я помнила плохо, потому что глаза мои постоянно встречались со взглядом Сергея, а мысли вновь и вновь возвращались к словам его подарочной песни. Встреча у прощального костра подошла к концу. Дети разошлись по комнатам, делая вид, что собираются спать, а на самом деле усиленно запасаясь губной помадой, зубной пастой и прочими принадлежностями для разукрашивания лиц в последнюю лагерную ночь, называемую «королевской». К слову сказать, говорливый вожатый на следующий день проснулся с граффити на лбу и долго потом искал талантливых «художников». А Сергей проявил огромное терпение, дожидаясь, когда я, наконец, договорюсь, с подопечными о том, чтобы после их приключений лагерь к утру остался цел, а «завтра разъезжающиеся и потому не спящие в последний раз» к подъему отыскались на своих местах. Когда переговоры были окончены с условиями, выгодными для обеих сторон, Сергей попросил захватить коробочку с подарком, до сих пор еще не открытую, и увел меня в знакомую беседку. — Ну, теперь смотри, — улыбнулся он, наблюдая, как женское любопытство празднует победу. С поспешностью открыв подарок, я в очередной раз за эту летнюю смену лишилась дара речи… Это была потрясающая по красоте серебристая диадема. Похожую видела лишь на жене Андрея в день их свадьбы. — У тебя красивые волосы. Русые. Длинные, — негромко произнес Сергей. — Думаю, эта вещица будет прекрасно на них смотреться. Кстати, пока не забыл, на будущее: творческий человек — это хорошо, но, если захочешь сделать сюрприз, тщательнее заметай следы. Встретив мой непонимающий взгляд, он тепло улыбнулся. — Думаешь, как я узнал, что ты и есть автор портрета? — Тетя Варя проговорилась? — умею же я выдавать первое, что пришло на ум. — Не-еет. Этой женщине можно служить в разведке. Она особенно любопытных отвадит главным своим оружием — сковородкой. — Тогда как ты вычислил? — Все уникальное просто, звездочка моя, — его рука, которая гладит меня по щеке, тому доказательство. — Я пробрался к тебе в вожатскую, чтобы положить букет, и увидел все орудия труда талантливого тайного друга. Больше ни у кого в лагере не было набора, которым обычно пользуются художники. Ну, а надпись на работе еще раз подтвердила, что это ты. Более никто не осмелился бы мне такое написать. Только правдолюбивая и искренняя Соня Долгорукая. Я же помню твою речь в день нашего знакомства. — Прости, но ты тогда сам был виноват! — Капитулирую! — усмехнулся Сергей, подняв вверх руки. Желая сменить тему, он продолжил: — Песня понравилась? — Очень, — призналась я. — А диадема? — Тоже. Спасибо. Только ею украшают волосы в особых случаях. Разве что на выпускной. Сергей улыбнулся. — Милая, пока еще рано строить планы, но все же, думаю, у тебя будет повод надеть ее гораздо раньше. Как всегда, он оказался прав. Через год в моей свадебной прическе подаренная женихом диадема смотрелась просто изумительно.