***
Пока Лорас занимал разговорами девиц Баклер и двух кузин, леди Баклер уговаривала Ренли остаться погостить подольше, а он вежливо и привычно отказывался, ссылаясь на неотложные дела в столице, приказ моего брата-короля, вы ведь понимаете, леди Джоанна. Даже любопытно, о чем Лорас там так оживленно шепчется с Джейни, самой младшенькой и самой хорошенькой. Лорас, если подумать, на удивление хорошо, а главное, охотно ладил с юными девицами, всегда знал, о чем с ними говорить. Повода для беспокойства тут, скорее всего, не было, а для зависти — был. Вот что значит, когда есть любимая сестра. Ренли заметил, что даже Эйлинор, долговязая и неприступная, теперь смотрит на Лораса куда благосклоннее, чем раньше. Интересно, настолько заметно даже со стороны, как сильно он изменился? Или это все-таки не он?.. В последние дни Лорас обошел весь Штормовой Предел, не только чтобы поблагодарить и попрощаться — хотя и это тоже. По тем обрывкам разговоров, что Ренли случайно услышал, говорил Лорас куда сердечнее, чем когда приехал. Во всяком случае, как-то иначе. Лорас даже с Эдриком нашел минуту попрощаться лично. Еще он прикасался к перилам на лестницах, к стенам, глубоко вдыхал воздух, или просто замирал где-нибудь на мгновение-другое и Ренли даже не был уверен, что он полностью отдает себе отчет, что делает. А смысла кое-чего не понимал уже Ренли. Впрочем, он ведь и не предполагался свидетелем. Лорас сложил руки на груди, откинул голову и сказал непринужденным тоном: «А я вот всё думаю, сир Донатан, про щенков со шпорами. Значит ли это, что мне их полагается четыре, на каждую лапу, как вы считаете?» Пока Ренли гадал, что еще за щенки, старый медведь сощурился, хмыкнул и ответил: «Памятливый... Зубастый. Ладно, ступай себе, и, сделай милость, шею нигде не сверни», после чего Лорас, явно удовлетворенный, раскланялся. Надо не забыть как-нибудь полюбопытствовать у Лораса, что значило это странное напутствие. Но вот желание как будто прихватить немного Штормового Предела с собой — оно было понятно без объяснений. Это тоже теперь было у них общим. Наверное, Ренли радовался этой мелочи больше, чем следовало. Леди Джоанна почти незаметно потянула Эйлинор за рукав, что-то показала ей глазами, она едва слышно вздохнула, пересела и обратилась с беседой к Ренли. Да, конечно, никуда не денешься, вечный порядок вещей. Прекрасные Лорасы своим чередом, холостые хозяева Штормовых Пределов — своим. Ночью Ренли довольно долго ворочался один в чужой постели. Утешало, что и Лорас пожелал ему добрых снов со вздохом и проводил грустным взглядом. «Раззява я. Надо было просто напомнить им, что он мой оруженосец, спал бы он сейчас здесь, ничего в этом нет подозрительного». Оруженосец, Боги, ну какая нелепость... Ренли подгреб к себе подушку. Может быть, правда, в этом все и дело. Из-за чего-то же Ренли не мог выговорить два слова, два очень простых слова, которые, к тому же, очень хотел сказать. «Возьми меня». И ведь самое страшное, что может случиться — что он не почувствует ничего особенного, как было раньше. Хотя и в этом Ренли уже сильно сомневался, после всего-то остального... В Лорасе сомневаться не приходилось, он-то всегда охотно учился и был внимателен и вдумчив. И он был бы бесконечно счастлив, если бы Ренли позволил, так что определенно стоило, даже не очень рассчитывая на что-то для себя. И потом, отдаться Лорасу хотя бы раз будет, как-никак, справедливо... «Только он отгрыз бы мне голову начисто, если бы я только заикнулся про справедливость». И поделом. Ренли пришлось зажмуриться — и так и не открывать глаз - прежде чем он сумел попросить Лораса повторить то, что он делал в пещере. Ренли вымолвил это — и замер, подобравшись и перестав дышать, ожидая если не насмешки, то хоть смешка, и правда, почему он не может просто сказать... Но Лорас только прикоснулся губами к его глазам, сначала к одному веку, потом к другому — прикосновение было бережное, но Ренли вздрогнул от неожиданности — а потом положил сверху ладонь, как повязку и тихо, серьезно сказал в ухо: «Я тоже могу закрыть глаза». И Ренли облегченно закивал под лежащей на лице теплой рукой.***
Ренли протянул ему надушенный платок недалеко от ворот Королевской Гавани. Когда они миновали ворота, Лорас был за это благодарен. Над предместьями стоял запах древесного дыма и струганных досок: там вовсю строили помосты и трибуны для турнира, но город... Благовоспитанный юный Тирелл, гордость леди-матушки, высказался бы в том духе, что столица пахнет, несомненно, своеобразно. Лорас подумал, что она воняет, как свинарник на болоте. - Ничего, притерпишься, - сказал Ренли, не отнимая платка от своего носа. К счастью, в ближних к замку кварталах воздух стал чище и под копытами Серой перестало хлюпать. Наблюдать за Ренли было куда любопытнее, чем глазеть на Королевскую Гавань. Да и чего Лорас, в самом деле, такого не видел. Все знали Ренли: торговцы, лавочники, разносчики, Золотые плащи, зеваки. Ренли знал всех. Подцепил горсть жареного миндаля, печеное яблоко в меду («Слаще нет в городе по-прежнему, ваша милость!»), сунул за ухо фиалку, пообещал непременно вернуться и взглянуть на новые шелка («Легкие, как девичьи поцелуи, мой принц!»), поздравил кого-то со свадьбой, восхитился чьей-то дочерью, раздавая улыбки так же щедро, как серебро. - Кто? - раздалось с надвратной башни Красного Замка. Ренли стянул с головы берет, прижал к сердцу и провозгласил: - Живы ли еще древние и почтенные обычаи гостеприимства в сем славном замке, обители королей? Найдется ли где преклонить голову усталому странствующему рыцарю и его верному оруженосцу? - А, это вы, принц Ренли, - донеслось в ответ. - Мы не ждали вас так скоро. - Не совестно тебе меня не признать, Оуэн? - Глаза не те, ваша милость, - и оглушительно залязгали воротные цепи.***
- Только имей в виду: я клятвенно обещал твоему брату, что в общую схватку тебя не пущу. Возможно, заговаривать в таком легком тоне и не следовало. Лорас смерил его взглядом. Сложил руки на груди. Поднял бровь. - На Уилласа, - сказал он, - упала лошадь. - Это ты к чему? - осторожно спросил Ренли. - Ваша затея не имеет никакого смысла. На ногу Уилласу упала лошадь. Что возразить, Ренли не нашел. - А кроме того, - продолжил Лорас, и его лицо пощады не предвещало: - Мне до крайности любопытно, как именно вы намерены — как вы там выразились? - ах да, не пустить меня. Дернуло же что-то ввернуть именно это слово. Когда Лорас смотрел вот так, ухмыляясь и источая превосходство, было особенно заметно, как сильно его упрямое «вы» не вязалось... Ни с чем оно не вязалось. Настолько, что иногда Ренли хотелось обернуться и поискать того, к кому Лорас обращался. По крайней мере, он не настаивал больше на «лорде Ренли», кроме как прилюдно. Впрочем, это означало, что Ренли вообще не слышал от него своего имени. А не то чтобы совсем не хотелось. - Так как? - не отступился Лорас. - Что же вы собираетесь предпринять? - Очевидно, сяду и буду долго и жалостливо на тебя смотреть, - признал Ренли. - То-то же. Вспомните, когда в следующий раз вздумаете сговариваться с моими братьями у меня за спиной. Все еще нужно было мгновение, чтобы вспомнить: Лорас на самом деле не всерьез, всерьез он так про своих братьев говорить не станет. Вспомнить - и опустить плечи. - Смиренно каюсь во всех грехах, - сказал Ренли. - Но правда, Лорас, что тебе эта общая схватка? Грязища, свороченные носы, выбитые зубы и хорошо, если не глаза. «А ты и в доспехе подменыш из холма, нечего тебе там делать». Но говорить этого, конечно, было нельзя. - Я сам в нее никогда не лез, и тебе не советую, - добавил Ренли. - Не самое рыцарственное развлечение, как по мне, и всегда полно сброда. Роберт находил все это очень, очень веселым. - Вот я без вас не знаю, - хмыкнул Лорас. - Никуда я и не собирался. А что вы-то, возьметесь за ланс? - Не в этот раз. Я хочу посмотреть на тебя без помех, - сказал Ренли и был вознагражден быстрой улыбкой. - И потом, будет неловко, знаешь ли, если я же моего воспитанника и спешу. «Чудом Семерых». - Чудом Семерых, - сказал Лорас. - Так или иначе, на сей раз я намерен отвертеться. Обычно я неудачно подворачиваю ногу. Красный Замок, к несчастью, полон крутых и скользких лестниц.***
Лорас отразился в зеркале во весь рост, с ног до головы, и оно было так широко, что на мгновение можно принять за еще один коридор. Золоченая рама со сценами охоты — глаза собак гранатовые, оленьи рога из точеных кораллов - запылилась, но само стекло было таким ровным, что, сколько Лорас ни наклонял голову, отражение так и не исказилось. Такая вещь была, пожалуй, немного чересчур даже для Ренли. Ренли поймал его взгляд. - Ты все правильно подумал: да, даже у Серсеи такого нет. Это подарок. Ренли улыбнулся как будто немного смущенно. Глупо, ребячливо, ничего это не значит, не надо на него хмуриться, будет стыдно, и уж тем более не надо спрашивать... - Чей? Ренли моргнул. - Браавосской гильдии зеркальщиков. Я как-то раз оказал им небольшую услугу. И было бы стыдно, если бы Ренли не наклонил голову, так близко, что его дыхание качнуло волосы, и не сказал, почти не шевеля губами: - А я и не знал, что ты... такой ревнивец, - и посмотрел глазами, какими в Королевской гавани еще не смотрел. Они теперь отражались в зеркале вдвоем, рядом, в золоченой раме, где собаки и олени застыли в сплетении узорчатой травы. В этом было много радости. И мимолетная, смутная тоска. - Ты уже решил, где поселишься? - спросил Ренли, отступая на шаг, и его отражение исчезло. - Выбирай, башня в полном нашем распоряжении. Наверху больше света и меньше ушей. Одна только башня, где располагался Ренли и которую теперь спешно приводили в порядок, поднимая пыль, сошла бы в иных местах за изрядных размеров крепость. Правда, это не отменяло одной странности. Огромный, просторный, щедро и ярко освещенный, сплошь в черном и золоте Баратеонов, кое-где — в алом и золоте Ланнистеров, Красный Замок заметно превосходил Штормовой Предел и, пожалуй, лишь немного уступал Хайгардену, и все же почему-то казался темнее и теснее. «Да, не без того» - сказал Ренли, когда Лорас поделился с ним наблюдением. - Что же ваш Станнис, когда приедет? - А, не моя забота, - сказал Ренли с явным удовольствием. - Уж найдет как-нибудь угол, где притулиться. Он все равно скорее на конюшне станет спать, чем разделит со мной крышу. - Иными словами, вы отовсюду выжили старшего брата, который заменил вам отца, и весьма этим гордитесь? - Именно, - охотно подтвердил Ренли. - Именно так.***
Лорас прищурился и наклонил голову к плечу. Потом к другому. Едва ли зрелище улучшилось. - Хм, - сказал Лорас. Ренли не видел причин выражаться столь же сдержанно. - Ну вот что, Тобхо, - сказал он. - Так не пойдет. И пока мастер-оружейник сгибался в своем диковинном почтительном полупоклоне, и шире заулыбался, как было принято у его соплеменников-тиррошийцев, Ренли забрал у Лораса лист с рисунком. Вблизи было еще заметнее. - Или твоя слава лучшего мастера в Королевской гавани преувеличена? - Ренли укоризненно помахал листком. - Если человеку будет позволено заметить, милорд Тирелл сам распорядился о лозах и шипах... - Тобхо, Тобхо, но глаза-то у тебя на месте? - Ренли поцокал языком, перевернул листок. - Ну вот что, дай-ка мне грифель. Он получил свой грифель, оружейник и его безмолвный слуга почтительно попятились в угол — еще одна манера, от которой нельзя было никакими силами отучить тиррошийцев. Тогда Ренли подвинул листок в пятно света от окна, задумался, посмотрел на Лораса, принял решение и прочертил широкую маслянистую линию с полузабытым удовольствием. Лорас заглянул ему через плечо, понаблюдал. - Вы упоминали, что умеете, - сказал он с любопытством. - Но я не думал, что вы умеете так хорошо. Было в его простой и самой обыкновенной похвале что-то смущающее, так что почти захотелось закрыть листок локтем. Только все ведь смажется, а плюмаж и правда получался красивый. - Ну, - сказал Ренли. - Это не то, чем приличествует развлекаться высокому лорду... «Занятие для горшечников». Кто же это сказал, Станнис или Роберт? - Но видишь как, - добавил Ренли бодро. - За всем приходится самому следить, просто напасть. - По-моему, было не так уж и плохо, - Лорас слегка улыбнулся, потрогал листок, отчего, странным образом, по затылку поползли мурашки, точно он касался самого Ренли. - Хотя так, конечно, гораздо лучше. - «Не так уж и плохо» — это чтобы кур по двору гонять, а ты все-таки собрался на свой первый турнир в Королевской гавани, - сказал Ренли наставительно. - Ты был бы похож на ежа. На золотого ежа, если угодно. Ты же не хочешь быть похожим на ежа, правда? - Конечно, нет, - согласился Лорас, с невинным видом разглядывая потолок. - Ведь вы предпочитаете тюленей. - Вот ты сейчас бессовестно пользуешься тем, что я не могу тебе ответить? - Именно, - сказал Лорас. - Именно так.***
Своих младших племянников Ренли приветствовал очень весело, что было несколько странно, учитывая, как редко он вспоминал про них. Он дал принцессе Мирцелле повисеть у себя на шее, сказал принцу Томмену, что он так вырос и возмужал, не узнать, того и гляди его, Ренли, перерастет. Толстощекий Томмен надавал Лорасу полные руки котят, пришлось брать и слушать про сира Мяуку и леди Пушинку. Мирцелла показала построенных правильным клином игрушечных рыцарей — к которым ее младший брат не выказывал интереса — и сообщила, что придумала, какой будет ее личная гвардия. Потом рассказала, что собирается научить своего пони прыгать через препятствия, спохватилась, попросила Ренли пока не упоминать ничего при ее матушке-королеве. Лорас учтиво предложил ей несколько советов, и тогда Мирцелла обратила на него внимание. Ренли послал ему через плечо короткий взгляд, что было излишне и пожалуй, немного раздражающе, как будто он и впрямь сомневался в способности Лораса занять чинной беседой девятилетнюю принцессу. Впрочем, к тому моменту, как она твердо решила завести себе пони из Простора, Ренли перестал смотреть встревоженно. - Котятки оба славные, - вздохнул Ренли, когда они раскланялись. - Мирцелла даже унаследовала что-то от Роберта, не лицом, так повадками. Жаль, что все равно скоро вырастут и тоже окажутся вылитая мать. У королевы времени на них не было. Лорасу достался мимолетный взгляд, и то — не столько ему, сколько золотой розе у него на груди, и намек на кивок. - Наконец-то соизволили явиться? - бросила королева, и Лорас, поднимаясь из поклона, увидел, как она отдергивает руку, как только Ренли прикоснулся поцелуем, отчего ослепительно-алый шелк потек с белоснежного запястья к локтю. - Моя королева и дарованная Богами сестра, - Ренли широко улыбался и называл ее так уже третий раз за минуту, и только так, не короче. - Я тронут, что вы так скучали по мне. Бесконечно сожалею, что мое долгое отсутствие огорчило вас. Как прискорбно, что в Королевской гавани не нашлось никого, чтобы скрасить ваши дни. Прикажите, и я отныне не отойду от вас ни на шаг, моя возлюбленная сестра. Она должна была забавлять, эта манера, всегда забавляла, и Лорас на всякий случай тщательно следил за выражением своего лица. Но сейчас Ренли улыбался шире, чем ему шло, говорил громче, быстрее, принужденнее. Исчезли легкость и царственность, которые он излучал что со знаменосцами, что с племянниками, что с простым людом, и присутствовать при этом разговоре, наблюдать за Ренли не было приятно и весело, только неловко. И еще было нечто, похожее на стыд вчуже. Это чувство Лорас быстро отогнал. И все-таки Ренли... Ренли сильно недоставало рогов на головой. - Избавьте меня от... - начала королева резко, затем развернулась, тяжелый, подбитый мехами шлейф зашуршал по полу, и она бросила через плечо: - У меня нет ни времени, ни настроения выслушивать ваше пустословие. И она удалилась, а двое Белых Плащей последовали за ней на почтительном расстоянии. Ее прямая спина выражала раздражение еще лучше ее лица. Ренли продолжал смотреть ей вслед. - Когда Роберт на ней только женился, - сказал он негромко, сквозь все ту же застывшую улыбку, - Она пыталась быть со мной ласковой. Ах, несчастный сиротка, бедное дитя, теперь будет, кому позаботиться о тебе и заменить тебе мать. Нежна, хоть к ране прикладывай, а глаза у самой... Однажды, как только подали суп, я пустил погулять по моей прекрасной сестре живую крысу — между прочим, мне стоило немалых трудов ее добыть и немалых трудов принести в зал. Крыса, кстати, даже уцелела, чего не скажешь о любимом королевском платье. Роберт очень смеялся... Неприятная эта улыбка постепенно сходила с лица Ренли. - Дело кончилось воплями, рычанием и требованием меня, отродье всех семи преисподен разом, немедленно высечь. Роберт сказал ей тогда, что пусть попробует меня хоть пальцем тронуть, поедет обратно в Кастерли Рок с этой крысой в одной карете. Ренли вздохнул, потом покосился через плечо. - Ты даже не улыбнулся? Вообще-то это довольно смешно. Лорас принял озабоченный вид: - Я сожалею, лорд Ренли, но я принц Тирелл и, увы, не понимаю, в чем соль подобных шуток. Вот теперь улыбку Ренли можно было узнать. - Вы уверены, что осмотрительно вести такие разговоры здесь? - добавил Лорас, понизив голос. - Полно, сир Лорас Благоразумный - отмахнулся Ренли. - Кто же ее тут, эту историю, не знает.***
- А, - сказал Роберт вместо приветствия. - Почтил. Ренли счел за лучшее придти к нему по крайней мере в первый раз в одиночестве, пока не выяснит расположение духа. Предсказать заранее было невозможно. Лораса могло встретить вполне радушное: «На, парень, выпей за своего короля», а могло и: «Ну что, как вам там поживается... драконолюбам?». Это хорошо еще, если «драконолюбам», а то ведь Ренли прекрасно помнил, как вовсе даже не единожды... - Серсея уже поведала мне, как вы тут без меня горевали, она так и вовсе места себе не находила, по всему видно. Помянуть Серсею в таком духе всегда бывало удачной мыслью. Роберт хмыкнул. - Я привез тебе письмо от Эдрика, - сказал Ренли, расположившись в кресле. - В руки его царственного отца лично. Роберт взял письмо, распечатывать не стал. - Что, похож он стал на меня? - Приезжай, сам рассудишь, - Ренли пожал плечами. - Я уже устал отбиваться от расспросов, когда ты его навестишь. Предложение было не самое искреннее, но едва ли Роберт когда-нибудь это замечал. К счастью, по причине, которую Ренли не понимал до конца, Роберт гостил в Штормовом Пределе неохотно, и можно было не слишком беспокоиться, что он нагрянет и всем придется плясать под его дудку. - Раз отбиваться пришлось — точно похож, - сказал Роберт довольно. - Что ж ты его не привез? - Чтобы потом говорили, что я скармливаю детей львам? Нет уж. Роберт снова хмыкнул. - А своего тиреллячьего воспитанника привез? «Воспитанника», не «выкормыша», но «тиреллячьего», не «тирелльского». - Привез, - отозвался Ренли коротко. - Станнис прислал мне письмо, заляпанное желчью, мол, ты теперь якшаешься с врагом и забыл всякий стыд. Два листа измарал, все плакался мне на твою гнилую сердцевину. Ренли подобрался. «На что еще он плакался?» - Наш милый, сладкоречивый, любезный Станнис, - Ренли улыбнулся. - Так печется о моей чести... Что до Лораса, ты в любом случае увидишь его на турнире и, если я хоть что-нибудь понимаю, зрелище будет стоящее. - Да хорошо бы. Сил нет на Джейме Ланнистера любоваться. Ну, рассказывай, что такого завелось у тебя в Штормовых землях, кроме слякоти, что ты безвылазно сидел там год?***
- Ага, вот и наш лорд-командующий, - сказал Ренли. - Я уж думал, они его тут съели. Лорас заозирался. - Где? - Да вон же, у трона, видишь? Что-то втолковывает самому сиру Джейме. Ах, да, забыл, тебя же наш золотой лев нисколечко не интересует. Лорас быстро скользнул взглядом по высокой золотоволосой фигуре. Джейме Ланнистер как Джейме Ланнистер, ничего неожиданного, действительно очень похож на сестру-королеву, даже надменная полуулыбка на губах совершенно такая же. Но Ренли отчего-то вбил себе в голову, давно еще, что Лорас должен быть до Цареубийцы сам не свой, и отказывался верить в обратное. «Но все же обмирают!» - протестовал он. «С каких пор я вдруг все?» - привычно отвечал Лорас. Нет, конечно, заслуги и таланты его были неоспоримы, слава — обе славы — оправданы, но ничего невероятного, ничего, что нельзя было бы превзойти без сверхъестественных усилий. А вот человек, которого Джейме Ланнистер так неудачно загораживал сейчас от Лораса плечом... …Пятеро лучших рыцарей Семи Королевств в один день выбиты из седел на турнире в Штормовом Пределе, принц Рейегар Таргариен, князь Оберин Мартелл, лорд Роберт Баратеон лорд Джон Коннингтон лорд Лейтон Хайтауэр, лорд Ясон Маллистер... Мейелис-Чудище, последний из мятежных черных драконов, сражен в честном поединке, баллада про дракона о двух головах и белого рыцаря... То есть непонятно, почему уже белого, его ведь призвали в Королевскую Гвардию как раз за доблесть в этом поединке... Он заслужил свое прозвище «Отважный» десяти лет отроду, десяти... И еще турнир у Серебряного моста, где... Джейме Ланнистер отступил в сторону, и Лорас смог приглядеться. Да, это должен быть сир Барристан. Нет причин думать, что Ренли вдруг решил его разыграть, да и белый доспех говорил сам за себя, хотя отсюда было и не разглядеть щитка с гербом на плече («Три золотых колоса на охряном поле и белая лента гвардейца наискось»). И не то чтобы Лорас ждал сияния от его головы, что за наивные глупости, конечно, не ждал, но... Довольно высокий, совершенно седой старик — на лбу заметны пролысины — стоял у ступеней трона, устало и тяжело оперевшись на правую ногу, и что-то, слов не разобрать, говорил Джейме Ланнистеру и еще одному Белому Плащу, говорил с недовольным, раздраженным, почти брюзгливым в выражением на лице. …Ранен трижды, стрелой, копьем и мечом, защищая принца Рейегара в Битве при Трезубце, но и тогда потребовалось пятеро, чтобы взять его в плен... «И это вот он?» Старик сдвинулся с места, давая пройти какой-то придворной даме. Просто переступил, даже головы не повернул, пропуская мимо тяжелый длинный шлейф, переступил одним слитным точным движением, ни на волос больше, чем нужно, так что даже белый плащ едва колыхнулся. Да. Да, это был он. Вне всякого сомнения. Лучший всадник Семи Королевств, лучший рыцарь из живущих. И еще, вне всякого сомнения, он был такой же, той же крови, той же породы, что сам Лорас. Хотя каким же еще он мог быть, как можно было усомниться... - Пойдем, я тебя представлю, - сказал Ренли и двинулся вперед. Ужас был чистым, острым и всепоглощающим. Лорас услышал, как шипит «Нет!», показалось, что очень громко, и сейчас все обернутся. Схватил Ренли за рукав, повиснув всем телом, так резко, что бархат обжег ладонь. - Что такое? Ты же хотел, я помню. - Я не... «Я так оторву ему рукав». Лорас разжал пальцы. - Так в чем дело? - Я не хочу, чтобы он подумал... подумал, будто и я тоже... что из-за его славы... Лорас очень надеялся, что на его лице достаточно ясно написано: если Ренли сейчас засмеется, то он, Лорас, за его жизнь не ручается. Ренли не засмеялся. И, помедлив мгновение, встал так, что оказался между Лорасом и всеми, кто мог его увидеть. - Хорошо, давай я один пойду, - сказал Ренли. - Заодно и спасу бедолаг от их лорда-командующего. «Я сейчас под землю провалюсь... Нет, не провалюсь, тут подвалы...» - А хочешь, - добавил Ренли, - я спрошу у сира Барристана, собирается ли он на грядущий турнир? Он каждый год говорит, что уже стар для таких развлечений, и каждый год их выигрывает. Спросить? - Да, - сказал Лорас и задышал. - Да. Спасибо.***
Конь был белый, ослепительно белый, вычищенный и выглаженный, ни пылинки, даже на сильно оброслых бабках. Густая, пышная грива лилась с крутой шеи почти до самых копыт, и хвост был не хвост, а небольшой водопад. Такой конь мог бы выйти из прибоя, мог бы - из холма, и в том, что теперь он принадлежал Лорасу, было нечто совершенно правильное и естественное. Коня сопровождали расторопные, молчаливые слуги в тирелльских цветах, столько, сколько путешествовало не со всяким высоким лордом. Двое конюших стояли сейчас по бокам, как почетная стража. Кроме того, были письма. Лорас бегло просмотрел верхние, но последние прочел. Судя по тому, как он заулыбался, одно было лично от Уилласа. Судя по тому, как заулыбался еще шире и над чем-то хихикнул, второе - от Маргери. И еще была длинная полоса зеленого шелка, преподнесенная Лорасу с поклоном, расшитая золотой нитью и мелким жемчугом, с петлями, чтобы удобнее крепить на шлем или наплечник. -Маргери постаралась, - сказал Лорас, бережно обматывая лентой запястье. -Да? А ты вроде бы говорил... -Про что? А, ну да, конечно, Маргери ужасно вышивает, - Лорас засмеялся. - Я бы мог делать это вместо нее, никто бы не заметил разницы. И потерся о шелк щекой. Потом он протянул руку к горбатой морде с нежно-розовым пятном у ноздрей, конь шумно ее обнюхал. - Лорд Уиллас распорядился показать вам еще одно, господин, - обратился к Лорасу старший конюх. Когда Лорас кивнул, он разгреб ногой солому до камня, вынул откуда-то большую тарелку и со всего размаха бросил наземь, прямо под копыта коню. Ренли успел только зажмуриться в ужасе. В ушах зазвенело. Когда он открыл глаза, конь повел ухом и толкнул копытом черепки. «...На Уилласа упала лошадь». Лорас похлопал коня по шее и что-то сказал ему в ухо, приподнявшись на носках, какую-то похвалу, как за ним водилось. - Когда я получил свои шпоры, - сказал Ренли, сам не зная зачем, - Роберт привел меня на конюшню и разрешил забрать себе, кого захочу. - И вы, конечно, выбрали его любимца? - весело спросил Лорас. - Нет, разумеется. Его любимец меня бы прикончил, жуткая была тварь... Лорас посмотрел как-то особенно пристально. «Кажется, у меня что-то не то с лицом». С чего он так расстроился? Да, кто-то другой вырастил для него боевого коня, не старший брат, но ведь вырастил же... А придворные дамы перед его первым турниром надавали знаков благосклонности пять или шесть, даже одна из фрейлин Серсеи, подмигнув, вложила в ладонь свернутую ленту... Ну что он теперь такой несчастный тут стоит? - Хотите погладить? - сказал Лорас. Ренли удивился, но шагнул ближе и запустил руку под жесткий волос гривы. Лорас нашел его пальцы и переплел со своими под безопасным, пышным, белым покровом. Шумный уютный вздох согрел плечо.***
Ренли отнесся к своей предписанной обычаем обязанности преподнести ему пояс с серьезностью, которой Лорас не ждал. - Я знаю, полагается дождаться твоего посвящения, - сказал Ренли, шурша промасленной бумагой в шкатулке. - Но всегда поднимается такая суета... И еще я хотел отдать его тебе, когда мы... «Когда мы будем одни», понял Лорас, но говорить не стал. Ренли и так казался смущенным. Пояс лежал в его протянутых ладонях, округлые золотые пластины подогнаны так плотно и точно, что почти не видно стыков. Цветы, листья и цветы: роза, лилия, фиалка, маргаритка, снова роза. Когда Лорас принялся пропускать увесистые пластины сквозь пальцы - они звякали одна о другую почти мелодично — то заметил, что, кажется, по крайней мере у одного из них немного дрожат руки. Было много учтивых, полных благодарности слов, подобающих такому случаю. И ни одного, что годилось бы сейчас. Лорас задержал в ладони длинную хвостовую пластину, непохожую на другие и непохожую ни на одно изображение цветка, которое он знал. - А это? - Вереск, - сказал Ренли и вздохнул. - По крайней мере, так задумано. Не слишком похоже, понимаю. Я совсем не учел, что Тобхо Мотт, скорее всего, в глаза никогда не видел вереска. - Ничего, - отозвался Лорас. - Я ведь буду знать. И подержал пластину в ладони еще немного. Ренли застегнул на нем пояс, правильной, ладной тяжестью легший на бедра. Золото было странно теплым, хотя Ренли не так долго держал его в руках, чтобы оно успело нагреться. Лорас проследил пальцем плавные, текучие линии цветов и листьев, как они встречались и расходились, нигде не прерываясь. - Вы сами нарисовали? - высказал он догадку. И почему-то обрадовался ответу. - Наметил, да, - сказал Ренли. - До конца сложно, работа тонкая... Боги, Лорас, ну скажи уже что-нибудь, тебе хоть нравится? Ничего страшного, Ренли поймет любые слова, даже беспомощные. - Он прекрасный, - сказал Лорас и взял повлажневшую руку в свою. - Мне очень нравится.***
- Не помню, я тебя уже спрашивал? Ты сам никогда не думал о белом плаще? Они неспешно шли между рядов скамей. Септа Бейлора пустовала — две дюжины людей, не больше — и шаги по мозаичному полу отдавались звонким эхом под сводами. Ренли подумал, что Лорас захочет посмотреть на великую септу до посвящения, и Лорас охотно согласился. Ее уже начали украшать к случаю. Гирлянд из цветов, конечно, еще не было, но знамена висели. Огромное зеленое полотнище, новое, сияющее, доставленное прямиком из Хайгардена, с розой и одним только знаком третьего сына размером с тележное колесо, занимало почетное место, ближе всего к алтарю. Лорас ведь был самым высокородным из всех, кому предстояло вскоре получить шпоры. «Ты совсем не беспокоишься?» - спрашивал Ренли пару раз, но Лорас только плечами пожимал, и не было причин ему не верить. Впрочем, о чем ему-то было тревожиться. Испытание на умения бойца и мастерство всадника, которым ведал мастер над оружием Красного Замка, едва ли даже было для Лораса испытанием. Лорас прошел его с ленцой и даже некоторой снисходительностью. «Вы отменно его выучили, лорд Ренли» - сказал мастер над оружием с очень серьезным видом, и Лорас, надо отдать ему должное, даже не прыснул, что вряд ли было легко. Про исповедание веры и говорить нечего, Лорас терпеливо отвечал на положенные вопросы, засвидетельствовал верность Семерым, преклонил колени, все сдержанно и величаво, принц Тирелл как есть. - В детстве я хотел белый плащ, конечно, - сказал Лорас. - Все хотят. Но сейчас, поразмыслив как следует, нет, не думаю. Королевский гвардеец — это судьба не для меня. - Правда? Ну хотя, да, ты ведь уже видел моего брата... Вряд ли можно ожидать, чтобы ты так уж рвался служить ему. Да ты и Тирелл... Почему он чувствовал такой внезапный стыд за Роберта? - Что? - Лорас был заметно удивлен. - А, нет, совсем не в том дело. Честь королевского гвардейца в его верности и доблести, а вовсе не в достоинствах короля, которому он служит. «Селми служил Безумному Королю» осталось невысказанным, но Ренли прекрасно это услышал. - Нет, дело не в короле. Я отказался от мысли о белом плаще, когда понял, что не смогу блюсти все обеты, которые он налагает. - Целомудрие, да? Лорас кивнул. - Ну да, если поймают, снимут голову, - согласился Ренли. - Но вообще-то половина Королевской Гавани знает, что сир Престон наведывается к одной купеческой женушке, и ничего... Да и Джейме Ланнистер вряд ли блюдет свои обеты так уж строго. Справедливости ради, Ренли не слышал сплетен про Джейме Ланнистера, так что, быть может, он и принимал свои обеты всерьез, но куда вероятнее — что просто умел скрываться лучше. Лорас поднял бровь и усмехнулся. - А вы правда предлагаете мне брать пример с Цареубийцы? - осведомился он. - А ты правда так свиреп насчет целомудрия? Лорас, ну вот уж от кого я не ждал... - Обет мог быть любой другой, - сказал сказал Лорас спокойно. - Но одно дело — нарушить клятву, поддавшись слабости или страсти, и совсем другое — давать ее, заранее зная, что собираешься нарушить. А я всегда знал, что целомудрие не для меня. Значит, и призвание королевского гвардейца — тоже. Мы ведем наш разговор в септе, вдруг понял Ренли. Но главное, что Лорас, стоя прямо под ликом Отца-Судьи, не смущен нисколько. - Значит, попасть в Белую Книгу ты не хочешь, - сказал Ренли. - Что же тогда? Щит в Зале Славы? Может быть, песню про тебя? - Да про кого их только не поют, - ответил Лорас с усмешкой. - Тогда какой славы ты хочешь? Ренли вдруг понял, что спрашивает всерьез. - Я? - Лорас остановился и повернул лицо к окну, к фигуре Эйгона-Завоевателя, сложенной из разноцветных стекол. - Я хочу витраж. Радужные полосы света легли ему на лицо и плечи, волосы вспыхнули золотом. - Только я никогда не хотел быть там... один, - добавил Лорас, и его горделивая, уверенная улыбка вдруг стала смущенной. «Ты ведь понимаешь, что это невозможно», собирался сказать Ренли, сказать сочувственно и понимающе, но невольно проследил за взглядом Лораса — и встретился глазами с Эйгоном-Завоевателем. Знамена покоренных лежали у его ног, и по правую руку от него стояла Висенья, его сестра и жена, и по левую руку от него стояла Рейнис, его сестра и жена. Висенья, как на всех ее изображениях, глядела сурово и непреклонно, опираясь на крестовину меча. Рейнис улыбалась.***
Ночь бдения пришлась на канун Венца Матери, раннего в этом году. В небе весь день стояли одновременно солнце и луна, что тоже было хорошей приметой. На закате Ренли проводил Лораса до самых дверей Септы Бейлора. Немного помялся, потом сказал: - Я надеюсь, ты не слишком расстроишься, если не Роберт посвятит тебя в рыцари. Он всегда собирается, но... Сир Барристан обычно берет на себя эту обязанность. Сердце чуть подпрыгнуло. Наверное, все-таки от радости, и, должно быть, что-то отразилось на лице, потому что Ренли заметно повеселел: - Так и подумал, что ты скорее обрадуешься. Он вложил Лорасу в руку тяжелые четки из резного камня с золотой, немного погнувшейся семиконечной звездой, острые концы которой успели скруглиться. - Счастливые, - сказал Ренли, выпрямляя звезду между пальцев, - Остались от моей бабки-Таргариен... Ну, вот. Про остальное я распорядился. Он торжественно поцеловал Лораса в лоб, что вышло у него довольно забавно, положил руки на плечи, улыбнулся: - Ну что, ступай, будь молодцом и... и не посрами. Хотелось дернуть его, ну очень довольного собой, за бороду. Лорас поднялся по ступенькам - чтобы не спотыкаться, пришлось подобрать длинный подол рубахи - мельком взглянул на других и шагнул под свод в септу, где было темнее, чем снаружи. Ренли проводил его взглядом: Лорас знал, что проводил, и мысль об этом, хоть и пустяковая, была теплой. Тяжелые двери затворились. К исповеди Лорас подошел первым. Вблизи от Верховного Септона першило в горле, так силен был смешанный дух ладана, благовоний и дряхлости, отчего сосредоточиться даже на привычных грехах оказалось непросто. Лорас понял еще давным-давно, что можно раз и навсегда затвердить список и только немного менять очередность. Маргери еще дразнила его, что перечень больно короткий, будущий святой, не иначе. Каяться в одной только ерунде было подозрительно, поэтому следовало время от времени добавлять, например, про вожделение, а все знакомые ему септоны только кивали снисходительно. Ничего другого Лорас никогда и не ждал, но... Проявить немного внимания, хоть деланного, к его исповеди было бы, по крайней мере, вежливо. Столь явно показывать скуку — а Лорас засомневался, что его, собственно, слушают — было неучтиво. В довершение всего Верховный Септон еще и прервал его жестом на полуслове. Потом торопливо и небрежно проговорил формулу отпущения и начертал у Лораса на лбу семиконечную звезду. Лорас поцеловал сухую старческую ладонь, отошел в сторону, задышав не без облегчения, закатал рукав, протянул правую руку младшему септону, и семь священных масел полосами легли на его предплечье. Подушка для коленопреклонений и свернутый теплый плащ ждали его под знаменем, чей ненадежно закрепленный угол шевелился на непонятно откуда дувшем сквозняке. Пальцы наткнулись под сукном на что-то твердое, и Лорас вытащил мешочек сушеных фиников и глухо булькнувшую фляжку. Внутри оказалось вино с пряностями. Лорас спрятал улыбку. Конечно, Ренли позаботился, очень на него похоже. Ненужно, но трогательно. К тому же, оглядевшись по сторонам, Лорас убедился, что, кажется, никто другой и не собирался принимать «ночь без сна, еды и воды» всерьез. Только зачем же сразу... о Боги, зачем сразу-то начинать что-то грызть так, что слышно на всю септу. Воздух быстро стыл. Лорас накинул плащ, опустится коленями на подушку. Сено внутри мягко захрустело и зашуршало. Лорас задумался вдруг, собирала ли она сено сама. Хотя даже если нет, наверняка хоть пучок положила своими руками, не упустила. Лорасу всегда нравилось смотреть, как она раскладывает сушеные травы, быстро, сноровисто, что-то неразборчиво шепча или напевая. У нее это занятие выглядело так интересно, что Лорас иногда тянулся помочь, но получал по рукам. Знать слова ему тоже не полагалось, он ведь был мальчиком, а вот Маргери, которая всегда появлялась в этих воспоминаниях, было можно, и они вязали пучки в четыре руки, с торжественным и серьезным видом. Это было справедливо, Маргери ведь тоже не разрешали браться за его меч, пусть даже деревянный. Что-то Лорас все равно знал, конечно. «Розмарин — под голову невесте, шалфей — под голову жениху, ромашку — в колыбель, мяту — на ложе болезни, полынь — на смертное ложе...». Лорас рассеянно пощупал медальон сквозь ткань рубашки. Что же там полагается зашивать в такие подушки? Забыл. Все это было так давно... Босые пятки успели заледенеть, Лорас поспешно подобрал их под плащ. Взялся за четки. Понял, что по привычке начал с молитвы Матери, прервался, нащупал нужную бусину на четках. Постарался сосредоточиться. Было бы неправильно хотя бы сегодня не вложить в слова как можно больше души и усердия. Кто-то за спиной закашлялся. Звуки разносились под сводом отчетливо и гулко. Лоб под семиконечной звездой чесался, краска растаяла и потекла по переносице. Кто-то закашлялся снова. Лорас отсчитал дважды по семь бусин. Кажется, снова сбился. На самом деле было странно оказаться тут со всеми... ними. Нет, само по себе соседство не было зазорным, на стенах висело несколько знамен весьма древних и знатных семей, хотя вон там, ближе к дверям, и можно было разглядеть чьи-то не в меру замысловатые гербы не то из восьми, не то из десяти полей. Вчерашние, самое большее, позавчерашние лорды. Впрочем, какое ему до них дело. Но... Ему было шесть, не больше, когда кто-то из старых ворчунов — а может быть, и старых ворчуний — сказал ему, что настоящие рыцари получают свое посвящение на поле боя, омытые кровью врагов, и сам Воин тогда благословляет их. А свечки в септе жечь — каждый может. Это его тогда сильно озадачило. Ни отец, ни дядя Редвин, ни другие родичи — никто из них не становился рыцарем после боя. И Лорас проходил за Уилласом два дня, расспрашивая, что Уиллас собирается делать и где возьмет войну, чтобы оказаться настоящим рыцарем. Уиллас отмахивался. На третий день вмешалась леди-матушка. Она усадила Лораса на скамейку у своих ног, расправила юбку. Он до странности отчетливо помнил затейливый цветочный узор по зеленому шелку, в котором можно было разыскивать всяких тварей, каждый раз разных. «Для чего нужны рыцари, Лорас?» - спросила она. «Выигрывать битвы, матушка» - ответил он, не задумываясь. Она кивнула: «А еще?». «Служить своему лорду и королю» - сказал Лорас, стараясь не шмыгнуть простуженным носом. «А еще зачем?» - «Служить Воину, матушка». «А еще?» - спросила она, покивав. Лорас растерялся, больше ничего не приходило в голову. «Рыцари, мой мальчик, нужны, чтобы служить своим дамам, - сказала леди матушка, покачав головой. - Исполнять их желания и быть при них неотлучно. А как ты будешь радовать свою даму, если на уме у тебя будет одна война? Настоящим рыцаря делает счастье его дамы. Ты понимаешь, мой мальчик?». «Да, матушка». «Вот и молодец, а теперь ступай» - и она поднялась, подав руку своему пажу. Почему в голову лезут одни истории из младенчества? Лорас отщелкнул еще бусину. Кто-то снова что-то грыз. Кто-то перешептывался, неуверенно повторяя и переспрашивая у соседа рыцарскую клятву. Зачем собираться принять посвящение, если не можешь запомнить четыре фразы?.. Вон те трое грели руки над свечой — да в хлеву их, что ли, растили — и не нашли ничего лучше, милосердные Боги, как обсуждать свои любовные приключения. Явно и очевидно выдуманные, судя по виду троицы. Не стоило ли их одернуть? Впрочем, потом ведь не отвяжешься. Охапка котят была, право, лучше. Меньше докучала. Лорас постарался обращать на шепот и смех как можно меньше внимания и снова сосредоточиться на молитвах. Семижды семь до полуночи, семижды семь до первого часа, семижды семь до рассвета... С тех пор, как ему сравнялось десять, он редко видел себя в одиночестве, когда думал о своем рыцарском посвящении. Его дама там, несомненно, была, Лорас представлял ее очень старательно, хотя обычно ее лицо рано или поздно превращалось в лицо Маргери. А рядом с ним преклонял колени другой — Лорас думал о нем как о верном друге, который у него непременно появится. А что друг воодушевлял его куда больше, чем прекрасная дама, так сколько историй... Иногда тот, второй, стоял рядом, а иногда, наоборот, это из его рук Лорас принимал пояс и шпоры. Он давно не возвращался к этим мыслям, вечность утекла с тех пор, Лорас и себя-то тогдашнего едва признавал собой, да и мечты были очень уж... щенячьи. Алайо затмил их собой окончательно, а уж потом и говорить нечего... Чье-то храпение назойливо вторгалось в мысли. Лорас вытерпел несколько минут, потом пришлось подняться - ступни обожгло холодом от каменного пола - и растолкать. Догорая, чадили свечи. Удушливо пахли белые лилии у алтаря Девы («Чистотой твоей осени мое сердце, кротостью твоей наполни его...»). Кажется, он все же задремал перед рассветом. Кто-то потряс его за плечо. Похоже, утро было пасмурное, и пятна света от витражей лежали на полу выцветшие, блеклые. Ныли затекшие колени. В плаще было жарко, Лорас скинул его и начал было подниматься. «Проклятье!» Пришлось замереть в дурацком, полусогнутом положении, опуститься обратно и снова надеть плащ. Конечно, глупо было забыть, утро же, и какая разница, бдение не бдение, септа не септа, и одна льняная рубаха точно ничего не прикроет. Лорас услышал смешок за спиной, понадеялся, что не на его счет. К тому моменту, как закончилась утренняя служба, пора было кому-нибудь появиться, но прошло не меньше получаса, судя по тому, как оплыли последние горевшие свечи, а затем еще столько же. Кто-то успел забраться на лавку с ногами, его поспешно стянули, когда отворилась дверь, но это оказался только один младших септонов. Он призвал к терпению, «не последней из рыцарских добродетелей», отчитал кого-то за передразнивание, ушел. Все это было странно, потому что, судя по знакомым голосам, приглушенно доносившимся из притвора, и белым плащам, которые мелькали за резными дверями, по крайней мере двое королевских гвардейцев уже прибыли. Промедление постепенно начинало раздражать, и не только из-за компании, в которой приходилось коротать время. «Иди, иди сюда, - весело втолковывал кто-то кому-то, - вставай на колени, я тебя сам посвящу, уж чем найду...». Последовал тычок. Кто-то засмеялся. Кто-то зашикал. Лорас, не оборачиваясь, отступил еще на два шага, подальше от них. «Телята». К голосам из притвора добавился третий. Лорас убедился, что никто и не думает ничего предпринимать и что, похоже, они не прочь так и топтаться тут дальше, и решительно направился к двери. Его неуверенно окликнули, он не обернулся. Почти у дверей Лорас замедлил шаг, приостановился. -... Так что, короля мы точно не ждем, так мне вас понимать? - Как будто вас удивляет, что король... Второй понизил голос и «что король» Лорас не разобрал. Впрочем, это было неважно, Ренли ведь предупредил его. - А Селми? Он же обычно... - Во-первых, сир Борос, «Селми» он вам станет, когда вы с ним чем-нибудь сравняетесь, хоть возрастом. А пока он ваш лорд-командующий. - Знаете что сделайте с вашими поучениями... - Сиры... - беспокойно вмешался третий. Судя по голосу, самый молодой из них, скорее всего, Арис Окхарт. - Во-вторых, лорд-командующий с королем, и... Голос еще раз упал до раздраженного шепота. - Тогда хоть Джейме Ланнистера найдите, - это снова Борос Блаунт. - Ему вся эта возня по вкусу. - Он охраняет сегодня покои королевы. И потом, вот вы готовы объясняться с разъяренными лордами, почему их драгоценное чадо посвятил в рыцари Цареубийца? Все это было бы смешно, не имей эта сумятица к нему самого прямого отношения. К тому же Лорас чувствовал себя все нелепей. Ему смотрели в спину — во всяком случае, так казалось, и стоять здесь дольше означало подслушивать, но... - Нет, придется кому-то из нас. Ступайте вы, Окхарт. - Я? Но сиры, я... это большая честь, но... признаться вам, я не помню наизусть формулу посвящения. - Еще лучше... Лорасу окончательно надоело и слушать, как они говорят о посвящении как о досадной, тягостной помехе, и стоять на пороге. Он решительно шагнул к двери и толкнул ее. - Прошу извинить меня за вторжение, - сказал он, постаравшись быть настолько учтивым, насколько мог в таких обстоятельствах, - но я хотел бы узнать, долго ли еще продлится ожидание? Время близится к полудню. Сиры. Что ожидание еще немного и станет оскорбительным, они должны были понимать и сами. Все трое обернулись к нему. Он вдруг почувствовал, как нелепо выглядит сейчас, босой, в измятой длинной рубахе, с нарисованной на лбу звездой. Они, впрочем, замешкались с ответом. - Вот что, мальчик... - начал Борос Блаунт. Ну все, довольно. Лорас обернулся к нему, смерил взглядом. - Я и не знал, сир Борос, что служба в Королевской Гвардии не требует острого зрения. Иначе вы могли бы рассмотреть, что едва ли перед вами стоит мальчик. Окхарт бросил на них обеспокоенный взгляд. Третий — Лорас не мог вспомнить его имени — постарался скрыть смешок. - Что вы себе позволяете... - начал Блаунт, но третий наклонился к нему и что-то сказал, отчего он смолк, а потом добавил: - Имейте терпение, юноша. Лорас прекрасно расслышал, что был за шепот. «Он Тирелл». - Мы решим дело в несколько минут, - обратился к нему третий. Лорас наконец-то разглядел герб на его щитке. Гринфилд. Как же его имя... - Отрадно это слышать, - отозвался Лорас и коротко учтиво склонил голову в его сторону. - Благодарю вас. Сиры. Вышел. Он уже начинал чувствовать себя глупо. Зачем было огрызаться на Блаунта? Главное, много ли чести, Блаунт этот совершенно того не стоит, собственно, и внимания-то особого не стоит, а вести себя подобным образом... Леди-бабушка, недвусмысленно поднимающая на него бровь, мелькнула в мыслях и исчезла. Осталось только, чтобы они теперь Блаунта же и прислали, прекрасная выйдет история... Но из притвора все-таки появился Гринфилд, в сопровождении свиты оруженосцев и пары септонов, засвидетельствовать посвящение. Лорас наконец вспомнил, как гвардейца звали. Престон. Сир Престон. Красноречие его куда-то пропало, как дошло до дела. Было очевидно, что он тоже помнит положенные слова и жесты нетвердо, и Лорас все время напряженно ждал, что сейчас он запнется и придется ему подсказывать. Не запнулся и не пришлось, но говорил он медленно и неуверенно. Лорас вспомнил некстати, уже опустившись на колено: это же про сира Престона говорят, что у него где-то в городе любовница, а то и не одна... К тому же он был так невелик ростом, что Лорасу пришлось почти прижать подбородок к груди, чтобы дать положить руку себе на голову. Лорас дал все положенные ответы. Принес все положенные обеты («Богов ради, не запнитесь сейчас!»). Получил свой положенный удар. - Встаньте, сир Лорас из Дома Тирелл. Лорас поднялся. На новом поясе, сплетенном из нитей семи цветов, качнулись кисти. Это было всё. Теперь он был рыцарем.***
Лорас появился на пороге септы растрепанный, бледный и какой-то, как будто, немного оглушенный. Впрочем, немудрено: должно быть, еще не до конца осознал, что все уже закончилось. Ночью снилась бесконечная тягомотная чушь про то, как Лорас, неузнаваемо серьезный и узнаваемо, но неприятно вежливый, завел себе собственного оруженосца и все время зачем-то водил с собой, отчего остаться с ним наедине никак не получалось, и не желал слушать протестов. Ренли проснулся со смутным раздражением. Стоило Лорасу появиться, остатки раздражения исчезли, и Ренли с радостью раскрыл ему объятия — когда еще представится случай пообнимать его прилюдно по совершенно законной причине. Да ну их, эти сны, вот он, Лорас, совершенно такой же, как всегда, только от волос пахнет ладаном, руки ледяные, да еще под глазами заметные круги. «Да ты, никак, честно и не вздремнул за всю ночь?» - спросил Ренли веселым шепотом. «Почти» - отозвался Лорас коротко. Всю дорогу до Красного Замка он отвечал слегка невпопад, а с лица его не сходило немного удивленное выражение. Ничего, отоспится, отогреется — и повеселеет. На закате объявился недовольный, раздраженный Роберт, в сопровождении как всегда непроницаемого Барристана, и сразу стало понятно, что ни один из них в септе Бейлора утром не был. Лорас ни о чем не обмолвился, но теперь было ясно, отчего он расстроился утром. Неизвестно, конечно, как бы вышло лучше: Лорас при Барристане мог и язык проглотить, что, наверное, и сам понимал. И все равно. Лорас к пиру и правда заметно приободрился, но улыбался мало, по большей части хранил молчание, не сразу ответил, когда его пару раз окликнули «сир Лорас». Толком поговорить было невозможно, только переброситься парой слов, и Ренли стал ждать случая исчезнуть. Он поймал свое отражение в темнеющем окне, пригладил волосы, перехваченные золотой лентой - Лорас говорил, что ему так нравится и нравится расплетать... Поправил узел на шейном платке, подумал, не перевязать ли заново. Да хотя зачем, недолго он так останется... Может быть, стоило бороду сбрить?.. Лорас, кажется, находил его достаточно соблазнительным как есть, но... «Ну хватит нервничать как новобрачная». Лорас, рассеянно тыкавший серебряной вилкой в сладкий пирог, поймал его взгляд и улыбнулся. Да ну, никакое это было не беспокойство. Это было предвкушение. Разве что совсем немного. Хорошо, что он знал, как наверняка порадовать Лораса. И событие было самое подходящее.***
- Ты сам не свой весь вечер, - сказал Ренли и Лорас услышал, как он плотно притворил дверь и задвинул засов, отсекая последние, приглушенные звуки голосов и нестройного пения. - А я точно знаю, что на пиру не кормили лягушками. «Значит, все-таки было заметно». Никудышный он притворщик, как для принца Тирелла. Лорас сдержал вздох и обернулся. Ренли смотрел дружелюбно и немного озадаченно, как всегда в таких случаях, наклонив голову к плечу. Лорас отвел взгляд. - Это из-за Роберта, да? - посерьезнев, спросил Ренли и вздохнул. - На моего брата в таких делах никогда нельзя было полагаться. Вечно у него взыграет что-нибудь... где-нибудь, а остальные расхлебывай. Мне жаль. - Ничего, - сказал Лорас и пожал плечами. - Я же знал заранее. Звучало рассудительно и правильно. И как будто издалека. Ренли снова повеселел. - Это очень мудро с твоей стороны, - сказал он. Уважительно, не насмешливо. «Да если бы!» - В любом случае, - продолжил Ренли, - они ведь все там, а мы здесь, так что... До нас никому не будет сегодня дела, то есть я и без того позаботился, но... Он перевел дух и добавил: - Ты ведь хотел мне кое-что сказать, правда? Я понимаю, ты приберегал это весь день, но теперь... самое время, верно? Ренли стоял, улыбался приглашающе и немного смущенно, что очень, очень его красило, потирал перстень на на правой руке, а левой вертел пуговицу у горла. Ровно так Лорас все и представлял, именно так. Как подойдет к нему ближе, крепко возьмет под спину, властно потянет к себе голову, не в темноте, при свете, прошепчет в ухо: «Ренли... Мой Ренли». И нет, не станет тут же целовать, даст себе полюбоваться, запомнить бесценное, счастливое выражение у Ренли на лице... А потом притиснет еще крепче, чтобы уж точно не осталось сомнений, что они равны теперь, окончательно, по-настоящему равны. Именно так. Лорас вдруг вспомнил, отчетливо и ясно, как они впервые остались наедине в Королевской Гавани. Добрая неделя дороги, а то и больше, и они были все равно что порознь, таково было блюсти все приличия, чтоб их... И когда, наконец, стало можно, Ренли, почти как сейчас, торопливо запер дверь, кляня тугой засов, пробормотал: «Ну все... хватит с меня!» и принялся лихорадочно срывать с Лораса одежду, с выражением... голодным, почти злым. В узел на манжетах он впился зубами, потом, расправившись со всеми завязками, нетерпеливо толкнул Лораса на постель. Бесцеремонность эта была внове, раньше за Ренли такого не водилось, но скорее любопытна, а пыл и вовсе очень понятен, так что Лорас и не подумал возражать, улегся на постель и стал с интересом ждать, что последует дальше. Ренли содрал рубашку с себя, неуклюже скинул сапоги, забрался следом. А потом поднырнул под руки — прикосновение кожи к коже с отвычки было почти обжигающим - и уложил голову Лорасу на грудь с длинным, длинным, длинным вздохом облечения. Пошевелился, нашарил одеяло и, неловко поддергивая, натянул на себя и Лораса с головой. «Вот, - пробормотал Ренли. - Наконец-то». И затих. Лорас подождал. Ренли глубоко, ровно дышал и довольно жмурился. «Эм...- подал голос Лорас, не зная, возмущаться ему или умиляться. - И всё?». «Потом, ладно? - отозвался Ренли. - Обними меня крепче». И от его слов — от его просьбы — почему-то расхотелось спорить. Под одеялом быстро становилось тепло, даже жарко, и это тепло разливалось вовне, заполняя незнакомую, чужую спальню, где непривычно пахло и свет лежал иначе, делая ее уютной, обжитой. Лорас чувствовал себя источником и центром этого жара, и, хотя кто-то там владел и Красным Замком, и Королевской гаванью, здесь, насколько простиралось тепло, Лорас был хозяином и королем, а Ренли был под его защитой, надежно, безопасно укрытый. В той же самой спальне он стоял сейчас напротив Ренли, и у него мерзли пальцы. - Так... что? - сказал Ренли, шире раскрывая руки. - Иди ко мне... мой рыцарь. Лорас зажмурился, попятился, тяжело опустился на постель, согнулся и закрыл голову руками. - О, - сказал Ренли. Ковер приглушил звук его шагов, когда он подошел, сел на пол у ног. Тронул за колено. Вздохнул. - Все вышло не так, как ты хотел, - это было утверждение, не вопрос. И еще это не был упрек, ну не был же, но Лорас едва успел поймать на языке не то раздраженную отповедь, не то поспешное оправдание. - Да. Не так, - сказал он, с усилием доставая из себя слова. - Я знаю, я всё знаю, не следовало ждать ничего особенного, я и не ждал, но... Я думал, в этом будет хоть какой-то смысл, думал, я почувствую что-нибудь. Почувствую, как что-то изменится для меня. Во мне. А оказалось — беготня, суета эта бестолковая и ничего больше... - Мое тоже такое было, - сказал Ренли тихо. - Все посвящения обычно такие и есть. - Я знаю! Ну что я, не видел раньше?.. Но я думал... я был уверен, что со мной выйдет иначе, ведь я... Ведь я же... И я все ждал, может быть, хоть сейчас, а потом... И всё вокруг, и все вокруг, и я сам... Лорас услышал себя. О Боги, этот жалкий, жалобный, глупый лепет. - Сир Лорас, - сказал он с горечью, - Красноречивый. И вжался лбом в колени. Твердые края золотого пояса, цветы и листья, врезались через камзол и рубашку под ребра. - Не надо было тебя дразнить, - тихо сказал Ренли. Так хотелось, было так соблазнительно согласиться: «Да, именно так, все из-за тебя!». Память немедленно и услужливо преподнесла все случаи, когда Ренли смеялся, подтрунивал, отзывался легкомысленно о ком-то или о рыцарстве вообще. Все эти его шуточки, все эти пожимания плечами, всё это «Ага-ага, я твой рыцарь, ты мой оруженосец, уморительно». Даже до септы не смог проводить, не паясничая... Лорас не видел Ренли сейчас, только чувствовал руку, все еще лежавшую на его колене. - Да причем тут это, - сказал Лорас. Нет, не хватало еще Ренли винить в своей глупости. Ренли молчал, но Лорас знал, что услышит дальше. Что-то разумное. Что-то справедливое. «Но ты выглядел таким уверенным» - скажет Ренли, и будет прав. «Но ведь ты понимаешь, что посвящение давно уже только условность, и мало что значит по-настоящему» - скажет Ренли, и будет прав. «Все равно я мог бы сначала сделать что-то стоящее, чтобы заслужить свои шпоры, - ответит Лорас. - Даже Цареубийцу посвятили за храбрость в битве с Братством Королевского Леса». «И только дурак не посчитал, что Тайвин Ланнистер свихнулся. Посылать единственного сына пятнадцати лет отроду ловить разбойников по лесам?» - возразит Ренли, и снова будет прав. Боги, конечно же, он будет прав. Лорас услышал, как Ренли поднялся, потом взял за руку и сказал: - Пойдем. Это было так неожиданно, что Лорас даже забыл, как тяжело сейчас смотреть ему в лицо. - Куда?.. - Увидишь. Пойдем-пойдем, - Ренли настойчиво потянул за руку. - А хотя погоди. Где ты держишь свой медальон? Тот, с Матерью? Он так и не выпустил руку, пока вел Лораса темными лестницами и пустыми коридорами вниз, к основанию башни. Свернул к оружейной. Внутри подбавил огня в лампе, огляделся, распорядился: «Снимай камзол» и целеустремленно шагнул к доспехам. - Но зачем... - Тс-с. Лорас подумал — и послушался. С завязками и пуговицами на стеганке Ренли справился без труда, но, прилаживая доспех, явно запутался в ремешках. «Хм, - донеслось до Лораса откуда-то из-под локтя, - кто только придумал...» - Вы просто неправильно это делаете, - не удержался Лорас. - Ну знаешь что, - заявил Ренли, многозначительно поглядев снизу вверх, - Вот заведешь себе оруженосца — его и будешь шпынять. Развелось вас, приверед... И продолжил, возясь с застежкой, ворчать себе под нос, что было на свой, странный лад успокоительно, почти умиротворяюще, как и его простые, деловитые прикосновения, приглушенные поддоспешником. - Без шлема обойдемся, - сказал Ренли немного погодя, надевая на Лораса медальон и пристраивая его ровно над чеканной розой. - Готово, идем. Главный зал башни был гулок, пуст и почти темен, только слабый свет молодой луны струился из верхних, не забранных ставнями окон. Если прислушаться, можно было различить отдаленные, призрачные звуки пира, но негромкий лязг железа, скрип кожи и стук каблуков слышались куда отчетливее и отдавались эхом. Огромное зеркало походило на глубокий, темный колодец, пока Ренли не поставил лампу на пол, и веер рассеянного света не раскрылся во все стороны. - Смотри, - сказал Ренли, вставая у Лораса за спиной, и его голос стал ниже и глубже. Железо доспеха казалось в зеркале серебром, мягко светилась золотая роза, отблескивал пояс. Ничего нового, ничего незнакомого, разве что Лорас никогда не видел себя вот так, целиком, с головы до ног. - У тебя сердце, которого хватит на двоих рыцарей, - сказал Ренли. - И ум, которого хватит на троих. Слова отозвались теплом, но Лорас не удержался от улыбки. Ум-то, да, конечно, поважнее будет. Ренли ведь всегда Ренли, чем бы ни был занят. Ренли говорил. О том, как поначалу его изумила и смутила серьезность Лораса в делах любви, верности и чести. О том, как научился восхищаться ею. О том, как теперь полагается на нее. О белых рыцарях из высоких холмов. О серебряных воинах из тумана и прибоя. О том, что придумавший их наверняка глядел на кого-то, похожего на Лораса. О том, что доверил бы Лорасу свою жизнь, не задумавшись ни на миг. О зеленой крови, золотом солнце и белых конях с алыми ушами. Он говорил, и его голос заполнял высокий зал до самых сводов. Он говорил, и его спокойное, открытое, внимательное лицо мягко светилось собственным, не отраженным светом. Ладонь Ренли лежала на спине, поверх доспеха, но Лорас чувствовал ее. - Ты не на меня смотри, - сказал Ренли, улыбаясь. - Ты на себя смотри. Видишь? И Лорас увидел.