Haunted

Малкольм Грейвз ненавидит море, корабли и город, в котором родился. Билджвотер – огромный котел, стоит сюда приехать, и ты попадаешь в бурлящее варево, щедро замешанное на крови. Шлюхи, воры, лжецы, предатели и убийцы – все они здесь, томятся на медленном огне, вгрызаясь друг другу в глотки в тщетных попытках подняться со дна на поверхность, где уже начинают вздуваться первые пузыри. Стоит сюда приехать, и город примет тебя и поглотит тебя, или – если будешь сопротивляться – сдерет с тебя шкуру, выварит кости до белизны и бросит их на потеху толпе, на радость Матери-змее, Бородатой Шлюхе. Малкольм Грейвз – плоть от плоти Билджвотера, головорез, проливший больше крови, чем когда-либо текло в его жилах – ненавидит каждую загаженную улицу, каждый рассохшийся мост, каждый грязный притон. За то, что напоминают ему о том, кем он был. За то, что за десять лет ничего тут не изменилось. За то, что изменился он сам. Малкольм Грейвз работает в порту, с рассвета и до сумерек разгружает приходящие с Валорана суда. Деревянные сходни пружинят, когда он спускается на берег, сгибаясь под тяжестью ящиков с ноксианским оружием и демассийской броней, тюков с тканями, мешков ионийских пряностей, от запаха которых постоянно щекочет в носу и громоздких металлических контейнеров, украшенных эмблемами Пилтовера и Зауна. День — время для «честных» торговцев, которые платят пошлины или подмазывают смотрителя порта, что бы тот смотрел в другую сторону. Те же, кто приходит в Билджвотер ночью, обычно справляются сами: корабли Кровавого Флота следуют прямиком к бойням, контрабандисты минуют порт, разгружаясь в десятках тайных бухт по всему побережью, а капитаны кораблей из армады Гангпланка никому не дозволяют касаться своих сокровищ. Но если у тебя есть пара крепких рук и желание поработать – дело всегда найдется. Малкольм Грейвз обычно торчит в порту до заката, а если все-таки не находит ночную работу, идет в ближайший кабак где долго и методично надирается. Там его хорошо знают, и давно уже не лезут ни с разговорами, ни с вопросами. Стакан за стаканом, дешевая выпивка обжигает рот и стекает в желудок. Он не ввязывается ни в споры, ни в драки. Он пьет. Малкольм Грейвз работает, чтобы забыться и пьет, чтобы забыться. Иногда он берет себе женщину — и трахается, чтобы забыться, и забывается: всякий раз, когда он заканчивает девица, демонстративно потирает запястья и бормочет что-то про синяки. Он молча кидает на пол несколько медных монет и уходит. Возвращается к себе через город, смердящий кровью, деньгами и бойней, город, где сделки чаще скрепляют железом и порохом, чем золотом и серебром, город, где могут убить за косой взгляд, неверное слово или старые, но незабытые грехи. Малкольм Грейвз не боится ни уличных бандитов, ни головорезов Гангпланка, ни тех, кому когда-то перешел дорогу, но боится женщину с узким лицом. Каждый день он изматывает себя работой и выпивкой, надеясь, что ночь принесет ему забвение и беспамятство, но ничего не помогает, и он видит сны. Женщина, что приходит к нему по ночам, прекрасна. Ее худые руки перехвачены медными браслетами, волосы уложены в сложную прическу, платье струится вдоль тела, будто застывшая в ткани вода. Ее глаза горят холодным синим огнем. Она подходит ближе — Малкольм Грейвз знает, что будет дальше, но не может даже пошевелиться — она садится на край кровати, она кладет холодную ладонь ему на лицо. — Почему ты забыл? — спрашивает женщина, и голос ее печален. — Как ты мог забыть? Малкольм Грейвз чувствует, как внутри у него прорастают первые ростки ужаса. Женщина ложится рядом и обнимает его – холодные руки смыкаются за спиной, будто железные оковы. Она прижимается к нему всем телом и шепчет, шепчет в самое ухо: о том, как его предали и о том, как ему пришлось заплатить за это предательство. Она говорит, а Малкольм Грейвз вспоминает — день за днем, неделю за неделей — все десять лет, которые он провел в тюрьме. Вспоминает каменный мешок, где в жару он варился заживо, а в сезон дождей вода заливала пол так, что ноги распухали, а в легких копилась влага, и было невозможно дышать. Вспоминает запах рыбной похлебки, мочи и дерьма, пропитавший камеру, и – за столько лет – его самого. А она все говорит, и каждое слово режет его по живому. — Почему ты забыл, Малкольм Грейвз? — снова спрашивает она. Ее лицо слишком близко, и он видит только глаза – два узких разреза, два провала в сияющую бездну. — Вспомни вкус своей ненависти, Малкольм Грейвз, и тогда мы сможем тебе помочь. Женщина целует его. Малкольм Грейвз кричит ей в рот и просыпается от собственного крика. В комнате все еще темно, и он понимает, что проспал от силы пару часов. Он закуривает папиросу, набитую дрянным местным табаком — ничего крепче легкие уже не принимают — потом прикуривает от нее следующую, и так — до самого рассвета, а после встает и возвращается в порт, к работе, которую ненавидит. К работе, которая позволяет ему выживать. Да, когда-то он жил ненавистью как надеждой, дышал ей и пил ее. Первые годы в тюрьме, он каждый день заставлял себя думать, помнить и ненавидеть. Считал дни до того момента, когда выйдет на свободу, отыщет своего врага, своего бывшего друга, этого ублюдочного предателя и запалит ему за все. Малкольм Грейвз думал, что его ненависть крепче каменных стен, в которых он был заперт, и не сразу понял, что тюрьма источила и сломала его. На смену ненависти пришла пустота. И когда дверь его камеры, наконец, распахнулась, он уже не хотел мести. Он хотел покоя. Он вернулся в Билджвотер. Он нашел себе работу, нашел способ жить, не вспоминая о прошлом, и почти отыскал покой — когда пришли сны. Малкольм Грейвз боится женщину с узким лицом и ненавидит ее за то, что она говорит. За то, что говорит ему правду. Но он продолжает врать себе, убеждать себя в том, что все в порядке, а от проклятых снов можно избавиться. Что можно заставить ее молчать, заглушить этот голос — работой, выпивкой, шлюхами. Заставить себя не помнить. Он врет себе и верит себе, но приходит день, когда эта вера рассыпается как карточный домик. Приходит день, когда в том самом кабаке, где он так старательно напивается каждый вечер, появляется Твистед Фэйт. Все происходит слишком быстро. Малкольм Грейвз замечает знакомую шляпу — в углу, где собираются игроки, где же еще. Карта, заткнутая за ремешок, сияет колдовским светом. Малкольм Грейвз бросается через комнату - его не успевают остановить, здесь слишком привыкли к тому, что он только молчит и пьет. Малкольм Грейвз отшвыривает карточный стол. Малкольм Грейвз сжимает руку на горле своего врага. Малкольм Грейвз припечатывает его к стене. И понимает, что обознался. Неудачливый игрок хрипит, тщетно пытаясь разжать вцепившиеся в горло пальцы. Шляпа падает с его головы, карта — самая обыкновенная — вываливается из-за ремня. Малкольм Грейвз наступает на нее, когда идет к выходу. Он идет через город, который больше не ненавидит. То, что он привык считать ненавистью меркнет по сравнению с чувством, которое сейчас бурлит в его жилах. Малкольм Грейвз знает, что ответить женщине с узким лицом: у его ненависти вкус пороха, рыбной похлебки и серебряных монет. Он возвращается домой. Он валится на кровать. Он понимает, что не может уснуть. Когда ночь переваливает за середину, Малкольм Грейвз слышит стук. Он молча встает и так же молча открывает дверь. Женщина из его снов стоит на пороге. Вместо браслетов ее предплечья охватывают наручи, вместо сложной прически - высокий шлем, вместо шелкового платья — старый доспех, покрытый пятнами ржавчины и запекшейся крови, погнутый в центре груди — там, откуда торчит древко копья. Она определенно мертва, но бескровные губы ее шевелятся: — Ты вспомнил, Малкольм Грейвз, — говорит она. — Ты готов? Он кивает Она вырывает копье из своей груди. Малкольм Грейвз, не колеблясь, сжимает древко. Наконечник копья на удивление легко входит в его живот. Он усмехается, зачем-то зажимает рану ладонью и падает на пол. Женщина опускается рядом с ним на колени, гладит по голове. — Ты больше не один, Малкольм Грейвз, — говорит Калиста, дух возмездия, воплощение мести. — Мы пришли. Мы поможем тебе отомстить.