Джеймс веснушчатый. Солнечно-рыжий настолько, что даже тёмные волосы никак не могли спрятать этот маковый цвет. У него спина в веснушках, лопатки, поцелованные солнцем, удивительно белая кожа и бесконечный аквамарин в глазах. Когда ему было шестнадцать — комплексовал жутко именно из-за этой вот своей рыжины и яркости. Ещё и худой был, стройный. Словно девчонка. Волосы только подлиннее отпустить и все.
Не шотландец, а недоразумение.
Но сейчас-то ему не шестнадцать. И из зеркала смотрит мужчина — некогда яркая невинная рыжина на бороде отливает приглушённо и ало, и даже невероятный аквамарин в глазах сгладился королевским голубым. Он больше не похож на девчонку — к сорока неожиданно появился широкий разворот плеч, чувственная мужская энергия, идущая от сильных рук и непробиваемо-ненавязчивой уверенности в себе. Раньше он протянутые к себе ладони грел, словно лучиками солнца гладил. Сейчас же он опаляет руки, и пахнут они потом костром, сталью и ветром — запахом военных походов и зелёных шотландских полей. Он часто пошлит и играет всегда навзрыд. Отдаётся без остатка, для каждой роли выскребает себя до дна, а затем от лёгкого ветерка раздувается до пожарища, до того, что если смотреть сквозь лучики ресниц, то можно увидеть алый ореол вокруг невысокой фигуры.
Он бросается из крайности в крайность, вся жизнь — словно по кромке, и, если честно, сам не знает, как ещё не свихнулся от этого цветистого калейдоскопа чувств.
У Майкла сталь в глазах. И бесконечная ебаная Вселенная, Джеймсу иногда хочется просто зло взять его лицо в ладони и смотреть, не моргая, как гаснут и рождаются звезды в уголках его глаз. У Джеймса все пальцы в маленьких шрамах и ладони в порезах от острого взлёта его скул. А эта улыбка? Блять, да это же оскал, он, по идее, должен вызывать приступ первобытного страха, а не желание рвануть на себя и со зла прикусить эти тонкие красивые губы.
Джеймс выдыхает зло, сипло; чувствует, как горчит сдобренное алкоголем дыхание на обветренных губах. Он снова не спал всю ночь, синяки под глазами фиолетовые, глубокие — словно бы художник обмакнул пальцы в краску и разлетом наметил их полукружия. Он вообще без понятия, почему же сорвался из дома, как только услышал усталый голос в телефонной трубке. Майкл просил его о чем-то, объяснял и путался, и чертыхался, и под конец просто выдохнул с улыбкой в прокуренном голосе:
— Приедешь?
И Джеймс готов был отдать весь свой гонорар на пожертвование ближайшей церкви, потому, что, спасибо, Господи, он едет к нему.
И вот теперь он сидит в заметённом снегом Нью-Йорке и греет озябшие руки о гранённый стакан с солодовым виски, как обычные люди греют о чашку с горячим чаем. Фассбендера ещё нет, и Джеймс опустошён и чертовски хочет спать. Американский акцент режет ухо, вызывает глухое раздражение, хотя бесит, конечно же, не он, а отсутствие хоть какого-то ебанного смысла во всем, что он делал с тех пор, как встретил это гребанное совершенство с арийским профилем и ирландской тягой к спиртному. У них было столько общих знакомых-актёров, сколько у МакЭвоя не было родственников, но познакомились они только на съёмках "Первого класса", и как только Майкл зашёл и улыбнулся этим своим акульим оскалом, Джеймс в прямом смысле пошёл на дно. Нет, у него не подкосились коленки, не затряслись руки и даже сердцебиение было почти ровным, он просто неожиданно понял, что без этого человека катастрофически трудно станет дышать.
И вот теперь он приехал за новой порцией воздуха, как когда-то давно приезжали за Американской мечтой.
Спину обдает холодом открывшейся двери и по тому, как сладко вдруг защемило в междуреберье, он знает, что это Майкл.
У того на волосах снежинки. Снег на нем, на самом деле, повсюду: на несуразном пуховике, на пепельных ресницах и даже на рыжей щетине. Майкл отряхивается, словно собака и скалится ласково, но устало. И Джеймс улыбается, одним махом опрокидывает оставшееся в стакане виски, вскидывает бровь, а про себя замечает, каким безумно измотанным выглядит Майкл. Под глазами — синеватые тени, морщинки у глаз выделяются ярче, чертят неловкие дорожки в уголках. Брови нахмурены и вечная складка на переносице словно бы стала глубже. Джеймс выдыхает и сгребает Фассбендера в охапку.
Очень по-шотландски.
«очень по-гейски», — ядовито ввинчивается в подсознание, но времени на самоанализ не остаётся, потому что Майкл стискивает его одной рукой и утыкается куда-то в плечо.
И Джеймс понимает, как на самом деле нужен был Фассбендеру, по тому, как тот отчаянно держится за него, дышит одуряюще и горячо.
— Я скучал, приятель, — Майкл улыбается широко и очень по-настоящему.
« Я, блять, без ума от тебя, идиот», – так и хочется выдохнуть это Майклу в приоткрытые губы, но Джеймс лишь улыбается и разводит руками, вот он, мол, я.
— Я бы сказал, что скучал по тебе чуть меньше, чем ты по мне, но это было бы ложью.
Фассбендер вскидывает на него свои невероятные глаза, всматривается внимательно, словно бы стараясь что-то увидеть в его лице, но затем с улыбкой опускает голову и выдыхает.
— Ты пьёшь? — Джеймс откидывается на спинку маленького дивана, на котором сидит и бездумно облизывает губы.
— Как всегда.
Джеймсу даже не надо думать, что означает это майкловское "как всегда", потому что он уже на автомате показывает бармену знак повторить по два, потому что, черт возьми, привычки Майкла въелись под кожу, как въедается в одежду запах табака.
Фассбендер откидывается на спинку, широко расставляет невозможно длинные ноги и улыбается кончиками красивого рта, но в глазах теплота такая — словно бы обнимает всего. Джеймс щурится, снова облизывает губы.
— Майкл, я, если честно, до сих пор гадаю, зачем ответил на твой звонок в час ночи, а уж почему сюда прилетел – даже не представляю. Или у тебя ахуительный дар убеждения, или я просто окончательно слетел с катушек от недосыпа, — Джеймсу не хочется быть таким грубым, но, черт возьми, если он хочет вылизать эти пальцы, задумчиво вертящие стакан с виски, это ещё не значит, что он не имеет права слегка позлиться и недвусмысленно намекнуть Фассбендеру на тот факт, что тот – мудак.
Мудак, кстати, выглядит жутко смущенным и, прежде чем ответить, подносит стакан к губам, и Джеймс едва удерживается от того, чтобы не застонать и укоризненно не поднять лицо к небу, потому что нет, Майкл, ты, блять, издеваешься — пить так сексуально? Конечно, ещё слижи капельку виски с губ, ты же ни капли не измываешься надо мной, гребанное ирландское божество.
— У тебя восхитительный акцент, Джеймс.
МакЭвой резко давится воздухом, а затем смеётся — бархатисто, заразительно, глаз не сводя с внимательно смотрящего Майкла.
— Что? Нет, конечно, я так же кадрил классе в девятом, но, Майкл, мы же взрослые мужики, придумай что-нибудь по-лучше.
— Что? Блять, Джеймс, я имел в виду, что у тебя шотландский акцент до одури... Шотландский. Правильный. Рычащий и красивый. А у меня он такой, словно я камней в рот набрал, и мало того, что это звучит нихуя не красиво, так ещё и понимают через раз, — Фассбендер выдыхает зло, залпом опрокидывает в себя остатки виски и трёт переносицу большим и указательным.
— Так... Ты будешь играть шотландца и тебе нужен учитель? — Джеймс смотрит сквозь решётку ресниц на Майкла, смазывая его очертания теплом, алкоголем и недосыпом.
— Можно сказать и так.
Джеймс кивает, за раз осушает стакан и наклоняется к Майклу. Смотрит на него внимательно, прожигает темно-голубыми глазами, и Фассбендеру он напоминает какого-то древнего шального духа, — суггуба или вампира, с этим невероятным взглядом, хищным разлетом носа, небрежной щетиной и алыми губами, искривлёнными в вечной усмешке.
Джеймс же думает, что не существует того, что его напарник не умеет делать заочно и сразу же в совершенстве, потому что даже играть на баяне этот чертов засранец умеет восхитительно хорошо.
— Черт возьми, Майкл, если ты окажешься бездарем, то это будут исключительно твои проблемы. Я улечу через три дня.
«Просто попроси меня остаться, и я даже не задумаюсь ни на секунду.»
— Спасибо, дружище.
Улыбка у Майкла широкая, острая, и Джеймсу на ум приходит какая-то нелепая цитата, которую Мари-Энн цинично высмеивала за завтраком: "его улыбкой можно было вскрывать вены на запястьях".
Мэри, милая, такой улыбкой можно вскрывать не то, что вены — вольфрам.
— Я остановился здесь недалеко, может, пойдём сразу ко мне? А то здесь слишком шумно.
— Вот так сразу? Даже на свидание не сходим?
— МакЭвой, ты невыносим.
Джеймс смеётся, показывает бармену знак повторить, а сам облизывает губы и запускает пятерню в волосы.
— Я все равно не в твоём вкусе, Фассбендер. Это разбивает мне сердце, но я стойко это признаю, — Джеймс прикрывает глаза, руку кладёт на сердце и кланяется, словно бы признавая поражение, а самому не смешно ни черта, только вот эта дурацкая привычка хохмить и острить стала второй натурой.
Огненно-рыжий, мраморный, с россыпью веснушек на теле. А Майклу нравятся тонкие, смуглые, с бархатными опаловыми глазами. Такие, чтобы обернуться им вслед хотелось. Взять хотя бы Викандер: глаза с поволокой, трепещущий тонкий нос с красивой горбинкой, придающий ее скуластому лицу гордость древних индейцев. Джеймс хоть и влип по уши с этой своей... влюбленностью? Любовью?..
Зависимостью к Майклу, все равно умел видеть красивых женщин.
А в Алисии чувствовалась порода, словно в хорошей лошади или собаке, и Джеймс, если честно, был бы грязным лицемером, если бы сказал, что она ему не нравилась. Нет, она была милой и красивой, хорошей актрисой и даже неплохо шутила.
Она ему не нравилась исключительно рядом с Фассбендером.
Майкл смеётся, кивком головы благодарит девушку, принесшую им виски и даже не провожает её взглядом, несмотря на то, что блондинка была вполне себе ничего.
Гребанный ариец в Фассбендере, видимо, отсутсвует напрочь.
— Ты же знаешь, что ты мой первый кандидат на роль супруга, если к пятидесяти так и не женюсь.
— Я женат, Майкл, — Джеймс, против воли, прыскает в стакан с виски.
Алкоголь ударяет в голову, и душный паб чуть плывёт. МакЭвой не ел почти сутки, поэтому его обычно крепкая к действию спиртного голова быстро сдаётся. Невозможная сталь глаз напротив что-то стискивает в груди, заставляет дышать чуть чаще, и чувство вины бьется в висках головной болью.
— Правда? — Майкл выглядит удивленным, почти по-настоящему. Хороший актёр, что тут скажешь.
И Джеймс выдыхает хрипло и слишком серьёзно для тона их беседы:
— Милый, ради тебя — разведусь.
Майкл скалится, подмигивает и встаёт, на стол бросая деньги.
— Тогда позвольте расплатиться за Вас и проводить Вас в спальню, дабы проверить, чего Вы стоите.
— Ах, только если Вы настаиваете, — Джеймс залпом допивает, чуть кривится от терпкой тёплой горечи, а затем облизывает губы: медленно, вызывающе, глаз не сводя с Фассбендера.
Если бы тот только знал, сколько раз Джеймс представлял, как сцеловывает эти невозможные родинки на его шее и плечах, как языком обводит острые крылья ключиц, чуть прикусывает кожу и тут же снова зализывает укус. После тайного просмотра "Стыда" МакЭвой, словно школьник, просыпался с зудящим желанием, потому что, черт возьми, хотелось до одури.
Его. Рядом. Сейчас.
Если бы Майкл знал, как Джеймс его хочет, то ни за что бы так не шутил.
Фассбендер напяливает этот свой невозможный пуховик и матерится чуть слышно, когда молния упрямо не хочет застёгиваться. Джеймс усмехается, головой качает и едва удерживается, чтобы не закатить глаза. Майкл — ребёнок, и не спасает ни щетина, ни морщинки в уголках глаз. Когда тот окончательно разбирается с замком, скалится счастливо, словно бы демонстрируя МакЭвою, что к сорока с хвостиком научился (почти) жить сам. Они протискиваются в вечерней сутолоке бара, когда чей-то прокуренный голос не оповещает на все помещение:
— Смотри-ка, Эрл, это же тот чувак, который должен играть Ассасина!
Майкл застывает потерянно, но уголки губ рефлекторно дергаются и приподнимаются в лёгкой улыбке. Джеймс суёт руки в карманы и быстро выскальзывает из бара.
Ни к чему, чтобы завтра в прессу проникли слухи, что он свой заслуженный выходной проводит в баре с Майклом в тысяче миль от жены и сына.
Майкл появляется через несколько минут, — и маска вежливой доброжелательностям сразу же спадает с его лица. Он хохлится и хмурится, когда подходит к Джеймсу, который уже порядком замёрз в осенней куртке.
Когда почти спасаешься бегством из дома как-то не приходится выбирать, что брать с собой.
— Какие-то малолетки, переигравшие в игры. Нет, серьёзно, один из них мне едва до плеча достаёт, а голос – словно Алан Рикман с американским акцентом, — Фассбендер ворчит, хмурым взглядом окидывает Джеймса, — Ты нормальный вообще так ходить?
— Накануне я не спал три дня, Майкл. Скажи спасибо, что джинсы Мэри не натянул.
— А пытался? — Фассбендер кидает на него хитрый взгляд, ухмылка на пол-лица – сексуальная и чертовски его.
— Отъебись, — беззлобно смеётся Джеймс, пальцы ног поджимая в заледеневших ботинках.
Подошвы опасно скользят, и последний раз он чувствовал себя так неустойчиво только когда прогуливался по мощеным улочкам Эдинбурга на каблуках.
Поэтому нет абсолютно ничего удивительно, что он подскальзывается на этом чертовом катке, который какой-то придурок назвал асфальтом, и с грацией гребанного "Титаника" неудержимо идёт ко дну.
Тонкие пальцы Фассбендера в его предплечье почти вонзаются и крепко ставят на ноги, но ботинки скользят упрямо, настойчиво и (Джеймс уверен в этом почти на сто процентов) издевательски поскрипывают, когда толкают МакЭвоя прямо на Майкла. Их губы почти встречаются, но долбанная разница в росте, — Джеймс мажет по острой кромке его челюсти губами, а Майкл застывает потерянно.
"Чертова мелодрама", — в голове проскальзывает у МакЭвоя, когда он смотрит на его лицо. Свет от уличного фонаря апельсиново-желтый, снежинки выделяет на фоне черничного неба, и пара из них запуталась в пушистых ресницах Майкла. У того глаза широко распахнутые, и стальной радужки почти не видно за обсидианом зрачка. У Джеймса ладони чешутся — так и хочется пальцами очертить скулы, чтобы затем зарыться в короткую тёмную медь волос на затылке. МакЭвой выдыхает, знает, что горячим облачком пара щекочет чувствительную кожу губ Фассбендера, а затем улыбается:
— Мой рыцарь, несмотря на то, что Вы меня спасли, после этого Вы обязаны на мне жениться.
— А ещё спорил, кто из нас пассив*, — фыркает Майкл, но руку не убирает с его плеча.
Джеймс выгибает бровь выразительно, силится усмехнуться, но почему-то не выходит ничерта.
Расстояние между ними непозволительно маленькое.
От Майкла пахнет тяжёлой терпкостью. В последний раз Джеймсу было так терпко только на свадьбе, когда эти дурацкие букеты с лилиями были повсюду. Только тогда запах бил в нос, оседал на горле и бесил неимоверно. А сейчас Джеймс глубоко вдыхает и на кончике языка ощущает бархат — колкий морозный воздух лопается у неба, словно пузырьки шампанского, и тонким послевкусием остаётся лишь привкус Майкловой кожи и пряная помесь виски, сигарет и туалетной воды.
Фассбендер руку ведёт выше, и Джеймса плавит сквозь холодную куртку от тепла его ладони. Майкл смотрит пристально, словно бы каждую из веснушек, созвездиями рассыпавшиеся на носу Джеймса хочет пересчитать и запомнить.
Его рука ложится рядом с основанием шеи Джеймса, слегка сжимает, и тот вот-вот взмолится, чтобы Майкл наконец его поцеловал, потому что не ведут себя так ни знакомые, ни коллеги, ни даже друзья.
Резко хлопает дверь бара, и они рефлекторно отстраняются друг от друга, и рука Майкла на секунду потерянно застывает в морозном воздухе. Выходящие проходят мимо, в вечернем воздухе их смех звенит, бьет в подсознание оглушающе, и никто из них даже не замечает, как собою разделяет двух напряжённо смотрящих другу другу в глаза мужчин. Джеймс с секунду смотрит на Майкла, а тот губами дергает нервно, и засовывает руки в карманы.
Некоторое время они идут молча, и расстояние между ними такое, чтобы точно не сорвало от пьянящей близости.
— Как с Алисией? — Голос у МакЭвоя хриплый, словно бы он очень долго и надсадно кричал на морозе.
«И что же нам делать, Майкл, с этими погаными чувствами?»
— Неплохо. Она сейчас, кажется, снимается с Редмейном.
«Черт побери, Джеймс, хотел бы я знать»
— Она милая.
«Я, кажется, катастрофически без тебя не могу»
Майкл молчит, лишь взгляд серый бросает на Джеймса.
«Я тоже, Джеймс. Я тоже»
Они доходят до гостиницы, спрятавшейся за падающим снегом и шапками сугробов. Нью-Йорк напоминает ледяное придуманное царство, лишь сказочную пародию на самого себя. Снег хрустит под ногами, размеренно падает и тает, и тишина становится такой ощущаемой, что льнет сладкой ватой к кончикам пальцев.
Они проходят холл, Джеймс чуть отстаёт и взглядом впивается в спину. Пуховик скрывает поджарую фигуру, но он знает, что у Майкла невозможные по определению бёдра, тонкая линия талии и сильные широкие плечи.
Его словно бы лепили, и каждую чёрточку — по золотому сечению.
Лифт ползет медленно, скрипит словно бы устало, а Джеймс, как в детстве, про себя считает: «Миссисипи один, Миссисипи два, Миссисипи три...», потому что если открыть глаза и столкнуться взглядом с Майклом — произойдёт нечто катастрофическое, ужасное и чувственное до дрожи внизу живота.
Потому он выдыхает облегченно и почти спасительно, вываливаясь на нужный этаж. За Майклом идёт послушно, смотрит по сторонам внимательно, так, словно бы от окружающего его интерьера зависит, как минимум, его жизнь. Только вот если его и спросят, то он не назовёт цвет обоев и даже не скажет, были ли они там вообще.
Номер у Майкла жутко маленький. Кровать, едва втиснутый письменный стол, кресло и маленький пятачок пустого пространства. Джеймс скидывает куртку, вешает её на крючок и руку запускает в волосы, устало садясь на пол и приваливаясь спиной к кровати. Майкл садится на кровать, тянется к тумбочке и выуживает сигареты.
Джеймс в янтарном соке лампового света пламенно-рыжий. Наверное потому он может слышать как горит маленький огонёк на кончике зажигалки, как тянется к тонким красивым пальцам, словно бы хочет ласково ткнуться в них, как тыкаются собаки в подставленную хозяином ладонь. Майкл затягивается, и Джеймс, невольно, жадно втягивает носом запах табачного дыма. Сказывается не воздержание от сигарет, а воздержание от Фассбендера. Тот курит медленно, наслаждаясь, чуть щурясь от едкого дыма. Джеймс молча смотрит на него снизу, глаза прикрывает, чтобы не так щипало, и снова пытается начать считать про себя, только вот не получается ничерта.
«Миссисипи один»
Майкл облизывает тонкие губы, припадает к сигарете.
«Миссисипи два»
Фассбендер смотрит на него, и на расплавленный свинец его глаз бросает медовые блики свет от жёлтой лампочки. Джеймс облизывает внезапно пересохшие губы, рукой к нему тянется.
«Миссисипи три»
Костяшками пальцев гладит шершавый от щетины подбородок, усмехается, а затем перехватывает сигарету у основания, хочет закурить. Пальцы Майкла удивительно ловко стряхивают его пальцы с фильтра, и вместо Джеймса глубоко затягивается он.
«Миссисипи четыре»
Джеймс вскидывает бровь, хочет уже начать возмущаться, но тонкие губы Фассбендера неожиданно припадают к его. МакЭвой вздрагивает и от неожиданности глубоко вдыхает терпкий табачный дым, который Майкл тонкой горячей струйкой выдыхает в его приоткрытый рот. Лёгкие щиплет и голову ведёт — то от от дыма, то ли от стальной Вселенной в глазах Фассбендера. Тот отстраняется, смеётся хрипловато и тихо, ерошит короткие волосы и снова затягивается.
«Миссисипи пять»
Джеймс не знает, как на это реагировать, смотрит на Майкла снизу изнуряюще долго (как ему кажется) — целую секунду. Майкл колечками выдыхает дым, встречается глазами с МакЭвоем, медленно тушит сигарету, взглядом оглаживая алый росчерк рта и невероятную синеву глаз.
А затем берет Джеймса пальцами за подбородок и целует его в краешек рта. МакЭвой голову запрокидывает, дергает, снова тянется к тонким нервным губам. Майкл
целует его, проскальзывает языком в его рот, кромку зубов очерчивает кончиком, выдыхает так горячо, что цветистые пятна мелькают на закрытых веках. Прикусывает нижнюю губу, зализывает ранку, чуть тянет.
Джеймс дышит так часто, что, кажется, только что пробежал марафон. Он запускает пальцы в короткие волосы, тянет с каким-то мстительным удовольствием, пропускает сквозь пальцы.
Девушки никогда не целуются так.
Он словно бы содрал нежную кожицу с губ или сильно обветрил, отчего прикосновение чего-то теплого отзывается пожаром.
Вот какого было целовать его: первобытное желание отстраниться, жар, и странное, мазохисткое удовольствие.
«Миссисипи... Восемь? Тридцать два?.. К черту»
Майкл отстраняется на секунду, смотрит в глаза. Джеймс знает, что он хочет что-то сказать, спросить, может даже поругаться или сорваться в гребанный обоюдный анализ того, что то, что они делают — неправильно от слова "совсем", только вот Джеймс не хочет думать, не хочет, чтобы тот остановился сейчас, когда на губах тонким привкусом сигарет, виски и мяты с сахаром остаётся вкус его губ. Поэтому он руку впечатывает в тонкий изгиб рта, приподнимается и толкает Фассбендера: почти грубо, если бы сам не скользнул на его бёдра, губами припадая к его виску. Из Майкла вышибает воздух, будто спиной не на мягкую кровать падает, а на асфальт.
Джеймс с такого ракурса пылающий и красивый. Хищный, млеющий от пальцев Майкла, которые тот осторожно ведёт по его его ногам, яркие губы облизывающий бездумно и лихорадочно. Фассбендер садится, придвигает МакЭвоя к себе — ещё ближе, черт возьми! — утыкается в яремную впадинку носом, ведёт по горячей коже. Джеймс запрокидывает голову, глаза прикрывает и сдавленно стонет проклятие, когда Майкл языком обводит пульсирующую на шее венку. На языке остаётся вкус его кожи — алкогольный дурман одеколона, ветра на склонах и солнца.
У Джеймса руки дрожат, словно бы гребанную чечетку выводят, когда он поддевает майку Майкла пальцами и откидывает её куда-то в сторону. Хочется одновременно исследовать, запомнить и губами очертить каждый миллиметр кожи, чтобы потом наизусть повторять, когда рядом его не будет. Но вместо этого он, словно кот, ластится и щетиной трется о острую кромку челюсти, на плечи давит, заставляя того снова откинуться на кровать. Целует впалый живот со стальным рельефом, чуть прикусывает, оставляя на коже алые борозды. Майкл плывёт, но смотрит на него обожающе, ожидающе и настороженно, когда Джеймс на колени сползает и нервно расстегивает ремень на тёмных джинсах.
— Скажешь сейчас хоть слово - убью, — почти рычит Джеймс, видя, как Фассбендер приоткрывает рот, и по лицу того читается, что делает он это явно не для того, чтобы МакЭвоя подбодрить.
Поэтому Майкл просто выдыхает и голову запрокидывает, а затем глаз не сводит с мужчины между его ног.
На Миссисипи тысяча сорок, Майкл сцеловывает с его лопаток веснушки, и Джеймс полыхает в его руках. Стонет протяжно, ругается смачно и хрипло, и от одного его голоса можно сойти с ума.
На Миссисипи три тысячи восемьдесят шесть МакЭвой стискивает руками простыни, стонет так, что от наслаждения и удовольствия плечи бьет крупной непроизвольной дрожью, голову запрокидывает, и Майкл видит чистый лоб с налипшими тёмными волосами, длинные дрожащие ресницы и распахнутый алый рот.
На Миссисипи четыре тысячи Майкл целует его в висок и к себе придвигает ближе. Джеймс дышит глубоко, отпирается устало, когда Фассбендер голову его кладёт на своё плечо, мол, он не баба, может, мне ещё и твою майку с утра надеть? — но глаза прикрывает и даже носом тыкается в его шею.
— Я так понимаю, помощь с акцентом тебе не нужна?
— Ну, отчего же. Это был очень ценный урок, к тому же, настолько шотландского акцента я у тебя ни разу не слышал.
— Фассбендер, ты иногда такой ублюдок. Кого хотя бы играть будешь?
Майкл смеётся в его макушку, чуть сжимает пальцами бедро Джеймса:
— Макбета.
***
Вспышки камер бьют по глазам, галстук сдавливает шею, и Майкл просто чертовски устал. Одна премьера за другой, съёмки за съемками... Ему хочется просто вырубиться посреди ковровой дорожки и послать всех к черту, когда очередной репортёр с алчным блеском в глазах ловит его за рукав.
«Руки бы тебе оторвать», — проносится в голове знакомым шутливым и злым голосом, и Майкл поневоле улыбается чуть приятнее, чем хотел.
— Майкл, скажите, Вы играете в пьесе короля-шотландца, прекрасно пародируете акцент... Прибегали ли вы к помощи Джеймса МакЭвоя, Вашего партнера по съемочной площадке "Людей Х", который является коренным шотландцем?
Вопрос бьет по голове обухом, и дурацкая удавка, именуемая галстуком, словно бы стягивается горло ещё туже. Фассбендер так и предвидит, как эта не блещущая красотой блондинка с хищным выражением лица и сладкой улыбкой спрашивает у него, каковы были его ощущения, когда ему отсасывал МакЭвой, и что по этому поводу думает его жена.
— Да, знаете, я думал о Джеймсе... Мы часто обсуждали это на съёмках "Дней минувшего будущего", так что... Можно сказать, что здесь присутствует частичка Джеймса*, — ответ скомканный, Майкл почти не смотрит в камеру — только поверх толпы и пару раз на баннер с "Макбетом".
Если бы они только знали.
