Последняя запись

Удивительно, дневник, но мы все-таки добрались до Сан-Франциско. И как поется в той песне, которую здесь слышно из каждой кофеварки? «Если вы направляетесь в Сан-Франциско, вы встретите там добрых людей». Так вот, дневник, Макс Колфилд может с уверенностью заверить тебя – это полная хрень! После того, что я… Ну уж нет! Что мы с Хлоей пережили, невозможно поверить, что где-то вообще можно найти действительно добрых людей. Когда мы делаем остановку возле очередного отеля, ночлежки или хостела, меня откровенно тошнит от улыбающихся и счастливых людей, которые сохраняют это беззаботное выражение на своих румяных лицах, не зная, что произошло всего в какой-то сотне километров от них. Которые переживают из-за царапины на дорогой машине, бросивших их любовниках, потерянных на торгах деньгах… Меня охватывает паника и отвращение к моей жалкой душонке из-за таких мыслей. Господи, но что я могла сделать, дневник? Отдать Хлою времени, позволить ей умереть? Черта с два! Какого хера тогда были все эти прыжки через реальности, чтобы просто дать скатиться всему в дерьмо? Я задаю слишком много вопросов самой себе, на которые у меня до сих пор нет ответов. Я знаю только одно: Хлоя со мной, она рядом, она держит меня за руку, она улыбается, когда на дне моих глаз появляются предательские слезы. Нет, та Максин осталась в прошлом: ботанка, заучка, хипстер и задрот селфи. Я больше не фотографирую… Вру, конечно же, рука сама тянется запечатлеть банальные моменты нашей новой жизни: Хлоя спит, Хлоя завтракает, Хлоя выходит из душа и отряхивает капельки воды с волос, которые уже не такие синие. Она стала другой, я изменилась, весь мир вокруг никогда больше не станет прежним. Я вижу тревожные сны, каждую ночь, возвращающие меня в закусочную «Два кита» к разговору с Другой Макс. Она смеется надо мной, она бросается на меня со столовым ножом. Однажды она даже размазала яичницу мне по лицу с криками, что я тряпка, что я безвольное мудло, трусиха, продавшая сотни жизней за одного единственного человека. Сейчас Уоррен в который раз процитировал бы очередную научную фантастику, что-то вроде: «Никто не посмеет назвать тебя трусом». Уоррен… Как же я по нему скучаю. Я не могу избавиться от навязчивых мыслей о том, как он умирал в тот момент, когда мы с Хлоей стояли обнявшись возле маяка, а торнадо накрывал Аркадия-Бэй. И каждый сценарий в моей голове хуже предыдущего. В самый первый раз я представила, как вывеска «китов» рассекает его пополам. После этого я минут двадцать блевала в туалете отеля, а Хлоя молча гладила меня по спине, помогая справиться с удушающими спазмами внутри, но я слышала… я чувствовала, как она старается не дышать, чтобы сдержать собственные слезы. Я же вижу, Прайс, ты переживаешь, тебя терзает ощущение, что я выкупила тебя у судьбы, времени, пространства, хуй знает у чего еще. Я отдала за тебя этот город, черт бы побрал мои способности! Но нет, блядское мироздание, выкуси, я перенесла неделю временных скачков, которые, кажется, длились сотни и тысячи лет, чтобы спасти ее, чтобы синеволосая бестия смотрела на меня своими пронзительными, бездонными голубыми глазищами. Я не хочу видеть ее мертвое лицо и глаза, в которых исчезло отражение души, сменившись лишь серыми трещинами-капиллярами, подернутыми пленкой безжизненности. Только не снова… Мы выбросили подвеску Хлои, которая теперь напоминала слишком о многом. Она осталась где-то на границе между Орегоном и Невадой. В ту ночь Хлоя заглушила мотор возле озера, потащила меня на самый верх обрыва, сорвала цепочку с шеи и, крепко сжав мои пальцы в холодной ладони, изо всех сил швырнула кулон куда-то далеко. Я даже не смотрела, где он упал, мне кажется, если я хотя бы на секунду вгляделась в воду, то, увидев свое отражение там, не смогла бы не прыгнуть. Теперь, в самые тяжелые моменты, когда ночи кошмаров превращались в бессонное бдение, Хлоя накрывает нас одним одеялом и долго вглядывается в мое мокрое от пота лицо, водит шершавыми кончиками пальцев по носу и щекам. Мне щекотно, но это не отзывается беззаботным смехом, только слегка отвлекает от навязчивых образов. Я даже сфокусировать взгляд не могу, лица всех наших знакомых мерещатся на потолке, на стенах, в стеклах окон. И говорящий где-то внутри меня голос… Я до сих пор не могу разобраться, чей он. Джефферсон? Кейт? Виктории? Джойс? И одна и та же фраза: ты единственная, кто должен был умереть, ты же могла это остановить, но не захотела. В тот самый раз, когда я впервые услышала эти слова и ощутила давление стен, Хлоя заставила меня пообещать: если я дойду до состояния, когда захочу покончить с собой, мы сделаем это вместе. "Только благодаря тебе я жива, то какого черта мне делать в этом ебанутом мире без тебя". Суицидница Макс, слабачка… Торнадо пришел за мной, значит, меня он должен был унести к чертовой матери, в адскую бездну! Спокойно, Колфилд, дневник ни в чем не виноват. (Дальше чернила слегка размазаны.) Жалею ли я о том, какой выбор сделала? Твердо могу ответить: нет. Это уже часть канвы, которую плетет Судьба, своими усохшими костлявыми руками. Это уже случилось, ничего не изменить. Да-да, дневник, ты не ослышался. Я не собираюсь больше отматывать время и менять что-то в моей… в нашей с Хлоей жизни. Я знаю, что способности еще есть во мне, но я боюсь разнести очередной город ради того, чтобы мои попытки все исправить неизбежное унесли еще пару сотен жизней. Однажды, когда мы ехали по пустынному шоссе, Хлоя наехала на гвоздь. У нас, разумеется, пробило шину. Я по привычке подняла руку, даже не осознавая того, что делаю, но Хлоя ее остановила, быстро прижала к своим губам, тихо проговорив: «У меня есть запаска». После нескольких часов возни, вся в масле и грязи, с расцарапанным руками, мокрая от пота и со слипшимися волосами, она была… счастлива. Хлоя села назад в машину и так порывисто прижала меня к себе, что я едва не оказалась у нее на коленях. Она как-то невесомо поцеловала меня в висок и прошептала: «Не нужно больше перематывать, предупреждать меня, Макс. Я чертовски счастлива быть с тобой рядом, переживать все неприятности и, главное, – помнить о том, что мы прошли через это все вместе». Мы тогда долго смеялись, хотя из глаз текли дурацкие слезы отчаяния. На самом деле теперь я улыбаюсь только для Хлои. Искренне, честно и открыто. Она мне верит, после всего случившегося Хлоя редко сомневается в моих словах. Нашла повод для гордости, скажешь? Я не рада быть укротительницей строптивой, но моя подруга… нет, мы теперь гораздо больше, чем друзья, дневник… мой самый близкий человек изменился. Она все так же матерится, курит как паровоз, готова покрыть дерьмом каждого, кто с ней не согласен, но появилось в ней что-то новое, оно проявилось именно в ту самую ночь, во время торнадо, возле маяка. Если вспоминать моменты слабости, на самом деле, после случившегося первая истерика была совсем не у меня, правда удивительно, дневник? С нервным срывом меня опередила Хлоя. Мы медленно двигались по шоссе, было давно за полночь. Я видела по ее бледному, с синеющими под глазами кругами лицу, что она вымотана, фактически - измождена… Много часов в дороге в попытке убежать, отодвинуть куда-то в прошлое разрушенный до основания город. Чувство долга, необходимость спасти меня в этот раз… Вся моя чертова жизнь зависела от нее. Но где-то в глубине ее глаз я увидела, что она устала. Не столько физически, хотя и это было заметно. Нет, Хлоя выдохлась морально. На десятом километре шоссе она резко затормозила и выскочила из машины. Тусклого света фар, в которых поблескивали капли дождя, едва хватало, чтобы разглядеть, куда она пошла: вокруг была кромешная тьма и безумство бушующей стихии, почти такое же сильное, какое принесло торнадо на Аркадия-Бэй. Я шла по наитию, ощущая во мраке связующую нас ниточку общей тайны соединенных теперь жизней. И я нашла Хлою: она сидела на траве, обхватив колени, тряслась в беззвучных рыданиях. Истуканом остановившись возле нее, я потеряла всякую способность мыслить и действовать. Что же стало с моим прекрасным лазоревым рыцарем, который несколько недель после ужасной катастрофы тащил мою налитую свинцом душу к жизни? Опустившись рядом с ней на колени, я уткнулась носом в ее мокрую, пропахшую дымом и дорогой шапку. Слез не было - был гнев на себя и на вселенную, тогда я снова готова была разнести к чертям Соединенные штаты, только чтобы Хлоя не плакала… Она опомнилась через какое-то время, выплакавшись и крепко обняла меня. Я не могла сдвинуться с места и просто обмякла в ее руках, мы упали на землю. Два ебанутых придурка валялись на обочине грязного пригородного шоссе, обнявшись, и синхронно жмурили глаза, когда в них затекали капли дождя. Моменты нашего единения и полной открытости помогают мне смириться с тем, что стало с моей душой. Мы много раз говорили друг другу, что будем рядом, что останемся вместе навсегда, что пройдем через все дерьмо мира… Но я никогда не говорила Хлое, что люблю ее. А я люблю… Не знаю, как давно, не имею понятия, как сильно. Я больше не в хочу прикладывать мерило к чувствам: как я любила Аркадия-Бэй, Блэквелл, всех наших знакомых и друзей, – все это теперь стало одним огромным чувством к моей подруге… К моей жизни, которая переродилась в одного человека. Хлоя, я люблю тебя, мой ультрамариновый ангел. У нас впереди огромный путь, бесчисленное количество городов, дорог и отелей, где мы в скором времени обязательно снова начнем дурачиться и смеяться, как в детстве. Мы выжили, наши сердца бьются. И я обязана быть счастлива, прожить еще миллионы жизней в будущем, чтобы заплатить цену за эту возможность поцеловать тебя, живую и теплую, среди мокрой травы на шоссе длинною в жизнь. Последняя запись моего дневника.