Роза

— Мы снова сюда вернулись... Шепот едва слышен, уносимый ветром в сторону от Доркас, но она все же успевает уловить настроение госпожи. Доркас, как и тогда, стоит чуть позади, наблюдая за Розой. Сколько лет прошло, она уже и не помнит, но все равно продолжает это путешествие без начала и без конца. Почему? Она и сама не знает. Хотя догадывается. Долгими ночами, лежа на траве где-нибудь у обочины, рассматривая ярко сияющие звезды. Холм все так же покрыт зеленью, сверчки оглашают воздух своими песнями, а у подножия стоит полуразрушенный храм, отпугивая живых своим мрачно-воинственным видом. Светловолосая женщина в мареновом хитоне всматривается в открывающийся с вершины холма вид. Доркас уверена, что ей грустно, хотя она и не знает, почему так думает. Несмотря на то, что Роза кажется сильной и уверенной в себе, Доркас так не считает. Да, она может сделать что угодно, если потребуется, но иногда, когда ей позволено долго всматриваться в глаза своей госпожи, она видит там много интересного. То, что невозможно передать словами. «Слабость», «разочарование», «грусть»... Эти слова слишком грубы, чтобы передать, что она видит в глубине взгляда Мареновой Розы. В конце концов, у Доркас та же болезнь, что и у Розы. Есть много способов заразиться. Много способов, чтобы стать ближе. Увидеть, понять, принять. Доркас подходит ближе, повинуясь внезапному порыву. Где-то внутри у нее будто звучит голос. «Ближе... Ближе... Ближе...» Этот голос так похож на голос Розы, что она, не раздумывая, подчиняется ему. Шаг. Еще шаг. И вот она уже стоит за спиной госпожи. И может видеть каждую волосинку, выбивающуюся из косы. Ветер смешно треплет светлые пряди, так что кажется, что голова Мареновой Розы покрыта светлым пушком, мягким, приятным. Доркас протягивает руку и касается волос женщины, легко проводя по ним, практически невесомо. Но она знает, что госпожа чувствует ее присутствие. Это видно по едва уловимому движению головы, которое выдает ее тягу к ласке, пусть и такой незначительной. Не разворачиваясь, она тихо произносит: — Сколько еще мы будем сюда возвращаться? Доркас какое-то время молчит, также вглядываясь в горизонт и потихоньку поглаживая волосы Розы. Когда женщина уже забывает свой вопрос, раздается ответ: — Пока не получим ответы. — Но у меня нет вопросов... Доркас понимающе улыбается. Вопросы, ответы... Стоит появиться ответу, как сразу возникает вопрос. Никак не наоборот. Что значат вопросы сами по себе? Без ответа — это не вопросы. Это нечто иное. Непостижимое. Это только кажется, что прожив столько, сколько они, исколесив миры вдоль и поперек, можно найти все вопросы и ответы. Наоборот, у Доркас они с каждым годом прибавляются. Хотя в действительности ее интересует только одно. Непостижимое. Почему она все еще служит Мареновой Розе. Не потому, что та спасла ее. Не потому, что они похожи. Не потому, что у них какая-то общая цель. Доркас и Роза — одно целое. Существует ли вопрос к этому ответу, или же это и есть вопрос, ответ к которому где-то здесь? Женщина снова переводит взгляд на светлые переплетенные пряди своей госпожи. Теперь, в свете заходящего солнца, на них внезапно появляются яркие огненные всполохи. Доркас всегда завораживало это зрелище, и она думает, что Роза — и в самом деле необыкновенное, чудесное существо, тайны которого хочется раскрыть больше всего на свете. Неосознанно она обхватывает пальцами толстую косу, и тянет ее на себя. Роза от неожиданности резко вдыхает воздух и инстинктивно дергается, чтобы обернуться. Но Доркас не дает ей этого сделать, вмиг прижимая ее спиной к своей груди, крепко, не выпуская ее волосы из рук. Волосы госпожи пахнут розой. Этот острый сладкий запах кружит голову, смешивает мысли. А еще он как наркотик. Вызывает зависимость и заставляет хотеть большего. Поэтому она обматывает косу вокруг шеи Мареновой Розы, давая понять, что ей лучше не делать резких движений, и утыкается носом в плечо, глубоко втягивая аромат розы с приторными нотами запахов тела. Доркас могла бы стоять так вечность, наслаждаясь одним лишь запахом, но голос, прозвучавший в ее голове, повел ее дальше. Голос, так похожий на голос ее госпожи. «Ближе... Ближе... Ближе...» Касание нежной кожи губами — осязание. Мокрая дорожка языком — вкус. Терпкий, чуть солоноватый. Этот контраст и одновременно гармоничное единство сладкого и соленого кружит голову, пьянит, обостряет чувства до предела. Роза сначала напрягается, затем пытается вырваться, но Доркас держит надежно, для убедительности другой рукой охватывая ее талию. — Не дергайся. Звучит как приказ, и Роза замирает, широко открыв глаза от изумления. Прижавшись к ней еще сильнее, Доркас продолжает свои исследования, посасывая, покусывая и зализывая кожу. Затем, с трудом оторвавшись от своего увлекательного занятия, аккуратно дергает за косу, вынуждая госпожу повернуть к ней голову. Глаза Мареновой Розы закрыты, ресницы дрожат, а дышать все труднее. Особенно когда женщина касается ее губ своими, от чего у нее замирает сердце и перехватывает дыхание. Она целует ее нежно, лаская осторожно, чувственно, и когда госпожа тянется, чтобы ответить, углубить поцелуй, легонько дергает косу: «Нельзя». И продолжает пытку, начиная вылизывать верхнюю, а за ней нижнюю губу. Она будто не видит темно-серых пятен, уже почти полностью расползшихся по лицу Розы. А может и правда не видит, если она снова натянула на себя образ той женщины, пытаясь выглядеть нормально. Доркас медленно проводит кончиками совершенно черных ногтей вдоль линии скулы госпожи и своим резким голосом снова приказывает, несмотря на страх, отпечатывающийся в ее напряженной позе. — Сними это. И хотя совершенно не понятно, о чем именно она говорит, Мареновая Роза послушно стягивает с плеча свой дзат, нисколько не пострадавший за годы скитаний, одновременно меняя облик, придавая коже все тот же темно-серый, местами переходящий в гнилостно-черный, оттенок. Доркас знает, что у нее слишком мало времени до того момента, как госпожа выйдет из себя, поэтому так же быстро сама избавляется от своего длинного красного платья. Она старается ни на секунду не отводить взгляд от Розы, наслаждаясь, запоминая, вспоминая. Жар, идущий из-под кожи, кое-где пробегающий розоватыми бликами, чувствуется даже на расстоянии, пусть и небольшом. Доркас знает, что эти всполохи — как голодные привидения — быстро-быстро снуют по всему телу и пытаются выжать из него все, что им доступно. Иногда она просыпается ночами от жара, вся в поту, чувствуя, как они стараются прогрызть ее внутренности. Возможно, совсем скоро им это удастся, и тогда она станет такой же, как и ее госпожа — живой мертвой, с ползающими по телу белыми трупными червями и растущим на коже странным серо-зеленых тонов мхом, который, если приглядеться, становится больше похожим на чешую. Все же, эта мысль не отталкивает ее, даже не кажется странной. Доркас и Роза — одно целое, ведь так? Так что она без сомнений подходит к госпоже так близко, как только возможно, чувствуя, как все внутри плавится от разгоревшегося желания, как кожа, прикасаясь к чужой коже, словно вспыхивает, и хочется еще, еще больше ощущений. Пока Мареновая Роза в порядке, пока нет необходимости сдерживать ее безумие. Пока она позволяет прикасаться к себе, гладить нежную кожу, которая, если подумать об этом, на ощупь как кожура давно прогнившего насквозь сочного фрукта. Доркас закрывает глаза, полностью отдавшись ощущениям, когда Роза, не оборачиваясь, прижимается к ней еще сильнее, уверенно проводит горячими шероховатыми ладонями по бедрам женщины, и, коснувшись ее рук, вдруг ловко разворачивается к ней лицом и резко целует в губы, напирая с каждой секундой. Повинуясь звучащему в голове голосу, словно мантру повторяющему «ближе... ближе...», Доркас крепко обнимает Розу, осторожно опускаясь на мягкую траву и замечая, как светлые волосы госпожи идеально гармонируют с ровным голубым цветом неба далеко вверху. Дыхание перехватывает от восхищения и накатившей волны страсти, когда Мареновая Роза, удобней устроившись сверху на Доркас, снова медленно проводит ладонями, постепенно покрывающимися твердым хитиновым слоем, по бокам и бедрам женщины. Она довольно прикрывает глаза, приподнимаясь, прося еще больше ласки, еще больше приятных ощущений. Пока Роза еще там, пока можно... И госпожа милостиво дарит ей то, что она просит, доводя лежащую под ней женщину до исступления лишь поцелуями и поглаживаниями чешуйчатых пальцев. Доркас уже почти постоянно тихонько постанывает, ритмично приподнимает бедра, не контролируя вечный женский инстинкт. Роза тоже это чувствует, Доркас знает, потому что дыхание ее становится сбитым, твердые соски ее груди четко ощущаются на влажной коже, а движения перестают быть томительно плавными. Еще немного — и Мареновая Роза потеряет над собой контроль. Женщина под ней не замечает этого до тех пор, пока изнутри, где уже стало очень горячо и мокро, не начинает покалывать от боли, сперва совсем незаметно, но очень скоро — раздирая и разрывая внутренности. Доркас еще сильнее зажмуривается, будто пытаясь скрыться от боли, но та не уходит, и тогда она открывает глаза, и успевает заметить, как госпожа слизывает с отвратительного на вид щупальца мареновую смесь крови и выделений, собранных из влагалища Доркас. Тогда она понимает, сквозь туман в голове, густеющий от каждой потерянной капли крови, что у нее осталось очень мало времени... Хотя, если быть честной, его у нее никогда и не было. Поэтому, выкинув из головы все мысли, приподнимается, и снова обнимает Мареновую Розу, ведь это то, что ей сейчас так необходимо. Быть ближе. «Еще ближе». Доркас ласкает госпожу уже где-то на грани отчаяния, когда ощущает под пальцами уже не мягкую, нежную кожу, а твердый слой чешуек, которым всегда начинается превращение Розы в чудовище. Поэтому она ускоряет движения своих пальцев в попытке успеть доставить удовольствие женщине, которая уже давно стала для нее всем. И даже более того. Осмелев, она снова проявляет инициативу, перекатившись так, что Роза оказывается спиной на зеленой траве, и ее волосы, растрепавшись, будто переплетаются с травинками и мелкими ярко-розовыми цветочками клевера. Еще один страстный поцелуй — и Доркас уже все равно, что с ней сделает Мареновая Роза, когда очнется. Поэтому смело покрывает поцелуями тело, уже кое-где взявшееся пятнами темной чешуи, но все же не утратившее человеческую форму. Она жадно целует шею, плечи, грудь, живот, иногда касаясь кожи языком, кончиками зубов, от чего госпожа стонет своим низким, грудным голосом. Доркас сползает еще ниже, и уверенно целует Розу между ног, затем слегка посасывая и облизывая, чувствуя, как женщина уже едва сдерживается. Наконец Мареновая Роза приходит в себя и, с силой схватив Доркас за плечи, тянет ее вверх, чтобы сразу же грубо впиться зубами в шею, как раз в том месте, где легче всего добраться до крови женщины. Она будто не замечает, как Доркас дергается в попытках вырваться, остаться в живых. Но Доркас так же, как и Роза, знает, что этого не будет. И вскоре успокаивается, чувствуя, как госпожа жадно высасывает из нее жизнь вместе с кровью, как где-то на руках остаются воспаленные следы от клешней. Вместе с тем она слышит учащенное дыхание Мареновой Розы и почему-то знает, что ее кровь буквально кипит от возбуждения. И почему-то Доркас очень горда собой. Она знает, хотя и не имеет понятия, откуда, к чему это может привести. Она пытается расслабиться и не концентрироваться на боли, волнами разливающейся по телу и раздирающей горло — может быть, от того, что делает с ней госпожа, а может от того, что она кричала, хотя и не помнит уже об этом. Еще несколько больших глотков — и Доркас падает, умирая во второй раз. Последний ли? Покажет ка. А пока Роза, уже окончательно вернувшаяся в себя, дрожит от оргазма. Ее глаза маренового цвета глухо хлюпают в глазницах, а паучий рот, раскрашенный кровью женщины, широко открыт в немом крике. Безумный облик кажется еще страшнее, когда Мареновая Роза тоже умирает. Жизнь за жизнь. Это и есть ка — и вопрос, и ответ, и непостижимое.