Новый день

      Каждую ночь один и тот же сон. Каждый раз по спине ручьем бежит холодный пот, а внутри всё сжимается от бессильной и бессмысленной ярости. Каждый раз перед глазами страшная картина: Кей бросается вперед и становится просто куском плоти на белоснежном полу Комнаты Правды. Кровавые слёзы стекают по лицу, выдавленные отчаянием из самого сердца… И лишь крик в пустоту:       — Кей-тян!       Като вскакивает с постели, первым делом оглянувшись на мирно сопящего рядом и довольно улыбающегося чему-то во сне Аюми. Личико брата возвращает его наконец к реальности, последнее время более радужной, чем сны. Всё закончилось, они освободились от плена Ганца, пережили мировую катастрофу с нашествием более развитой цивилизации, но подсознание не желал покидать страшный образ смерти Кея. Разум понимал, что там, в комнате, была лишь копия, созданная Рейкой, что настоящий Кей вполне себе жив, здоров, но внутри словно что-то сломалось в тот момент, когда на глазах Като человек, которым он восхищался, ради которого не задумываясь отдал бы жизнь, обратился в ничто. И выбраться теперь из этого кошмара он не сможет уже, видимо, никогда.       «Мне необходимо увидеть Кея…»       После пережитого планетой ужаса ещё ничто толком не восстановилось, всё кругом напоминало о трагедии, запах крови и разложившихся тел до сих пор стоял в воздухе. Квартира, где Като ютился со своим братиком, уцелела чудом, зато в грязном окне виднелись руины дома соседнего, принявшего на себя удары пришельцев. Что может измениться за столь короткий срок? Практически ничего. Сломленные собственной слабостью и никчемностью люди, выжившие после всего, постепенно восстанавливались и возвращались в обычную свою суету, налаживались коммуникации, город оживал, но очень медленно, словно заново пробовал жизнь на вкус. Найдется ли в этой суете место гантзерам, людям пережившим столь много, изменившимся в корне в своих взглядах на мир и его устройство; людям, в момент потерявшим всё, даже себя, своё тело, а теперь умершим и душой?       Като часто посещали теперь такие мысли: сможет ли он жить, как раньше? И с каждым днем всё сильнее убеждался он, что уже нет. Не сможет. Хотя бы потому, что теперь от своего навязчивого кошмара каждый раз посреди ночи он будет вскакивать, крича в пустоту драгоценное имя того, кто когда-то давно тоже в корне изменил его взгляд на мир.       Слёзы выплаканы, горло сорвано от крика отчаяния. Внутри ничего. Пустота. Невосполнимая, душащая, словно разреженный воздух пустота. Таэ не стало, и Кей вернулся в никуда. Раньше миссии Ганца хоть как-то спасали его, бодрили, заставляли верить в свои силы, а теперь… Пустота. Он так жаждал обычной жизни со своей малышкой, а теперь весь мир для него обратился гребаным черным шаром, совершенно бесполезным, способным только отбирать у людей то, что им дорого. Искореженный труп любимой в миске у какой-то инопланетной дворняги ему не снился, нет, он был перед глазами постоянно, не давая заснуть, не давая ничего чувствовать. Кей превратился в привидение. Несмотря на то, что журналюги подняли его так, что во всей вселенной уже знают имя Кея Куроно, сам герой Вселенной теперь отсиживался в доме у родителей, в комнате покойного Акиры, которую в детстве с ним делил. Когда только братец сдохнуть успел? Во время нашествия? Кей ничего не помнил. У него не осталось ничего, что могло бы удержать в этом мире, наоборот, всё было настолько противно, что хотелось умереть. Но после пережитого Кей свою жизнь просто так уже не отдаст. И так слишком уж много раз он её терял. К тому же, кто ещё вспомнит, кроме него, малышку Таэ? Кто сохранит её образ в памяти?..       Хотя вряд ли так рассуждал Кей, вряд ли был вообще способен сейчас рассуждать. В его голове была только пустота. Абсолютная, чёрная бездна отчаяния. Ни чувств, ни желаний. Только ничем и никем не восполнимая пустота.       Утром Като вместе с братом, в порядке обычной прогулки и разведки по первыми восстановившим свою работу продуктовым палаткам, дошли до старого дома, где будучи ребенком жил Кей, где Като частенько бывал в гостях, пока ещё живы были их с Аюми родители. Остановившись, он с надеждой посмотрел на пустые оконные рамы с торчащими из них острыми осколками стекла, приглядываясь к движущимся внутри дома силуэтам.       — Братик! Ты чего? — потянул его за рукав Аюми. — Пойдем!       — Подожди минутку, пожалуйста. Сейчас, сейчас пойдем, только…       Като нерешительно сделал шаг по направлению к дому, но постучаться и попроситься внутрь никак не решался.       — Кей-тян…       Словно по зову Като, Кей сейчас, впервые за всю неделю своего затворничества, позволил себе выбраться из дома, потому что слушать причитания родителей уже не было сил. Просто выйти, прислониться спиной к стене, закрыть глаза и представить рядом живую, улыбающуюся Таэ, так похожую на маленькое солнышко, принадлежавшее всем своим светом только Кею.       Но сначала пустой взгляд серых глаз устремился вдаль, встречая знакомое до боли лицо.       — Като, — Кей наконец-то нашел в себе силы приподнять в слабой улыбке уголки губ. — Като…       — Ого! Так это твой друг, братик? — поинтересовался Аюми с интересом разглядывая Кея, которого не раз уже видел по телевизору.       — Да, друг детства. Подожди тут немного, Аюми.       — Привет, Кей-тян, — Като подошел к нему, сначала желая лишь пожать руку, но потом, плюнув на формальности, крепко обнял друга, словно почувствовав, что ему сейчас, как никогда, необходимо, чтобы кто-то был рядом. Но в большей мере нужно это было самому Като, чтобы избавиться от навязчивого видения, чтобы прочно вбить себе в голову, что Кей жив. Ради этого он и пришел сюда.       — Я так рад, что ты здесь… Знаешь, я сам хотел прийти к тебе, только эти долбанные журналисты…       — Представляю. Ты ведь настоящий герой, Кей-тян!       — Да уж, герой, — горько усмехнулся Кей.       — Главное, что мы живы и свободны. Ганца больше нет…       Кей опустил глаза, тихо вздыхая. Конечно, Като так жаждал этой свободы, и он её получил. Ему сейчас не понять той пустоты, что осталась внутри Кея на месте в клочья разодранной души.       — Ты… Жалеешь? — спросил Като.       — Да.       — Но ведь…       — Като, — Кей остановил друга, чтобы тот не успел сказать ничего, способного причинить нестерпимую боль. — Като, пойми, я вернулся в никуда… Таэ нет… А без неё нет в моей жизни смысла. Я хотел бы умереть ещё там на этом чертовом корабле, в честной битве… Нет Ганца, где я был необходим как сильнейший боец, нет Таэ, ради которой я хотел жить мирно и освободиться от миссий… Нет ничего, понимаешь? Да ни черта ты не понимаешь!       — Постой, Кей-тян, ты не прав! — обхватив руками его лицо, Като поднял его голову, смотря прямо в глаза, видя внутри них искорку давно погасшего азарта. Она ещё была, была, Кей снова слишком рано ставил на себе крест. — Кей-тян, ты необходим миру.       Только тот на подобное заявление лишь скептически хмыкнул.       — Кей-тян, ты нужен… мне. Не умирай. Даже не думай о смерти, слышишь!       — Ты это… перегибаешь палку, — Кей убрал руки Като от лица. — Я не собираюсь опускаться до самоубийства, как Ниши.       — Слава богу… Не возражаешь, я зайду к тебе вечером с Аюми?       — Нет. Заходи.       Всё-таки Кей не переставал удивляться тому насколько светлым и искренним был Като в своих чувствах и убеждениях. Кто ещё мог бы так искренне порадоваться за славу Кея, не испытав ни капли зависти, кто ещё мог бы так открыто признаться, что ему нужен Кей? Сейчас именно Като одним своим обещанием зайти вечером заставил осознать, что есть ещё в абсолютной черноте дающие надежду просветы, есть в этом мире кто-то, ради кого стоит держаться, ради кого стоит оставаться собой, как бы ни было тяжело пережить не восполнимую ничем потерю.       Вечером в доме наконец-то зазвучал звонкий детский смех. Мать Кея с удовольствием развлекала Аюми, расспрашивала его о жизни, о друзьях, играла. Отвыкший от материнской ласки мальчик потянулся к женщине, даже помогая ей с ужином на кухне.       Кей и Като остались в комнате, некоторое время неловко молчали, глядя друг на друга, на то, как сильно изменились они после пережитого.       Первым нарушил молчание Кей, вытянув из себя слова.       — Я хочу уехать. Подальше отсюда, насовсем.       — Но пока что пассажирские самолеты не пустили… — неуверенно произнес Като, понимая, что это явно не повод удержать Кея.       — Знаю. Вот и жду, когда аэропорты начнут функционировать. Тебе первому говорю. И единственному. Не хочу, чтобы ещё кто-то знал…       — Кей-тян, зачем? Почему ты хочешь уехать?       — Хочу начать всё с нуля. Абсолютного нуля. Я не смогу этого сделать здесь, где каждая мелочь напоминает мне о моей покойной малышке.       Сжав в кулаки пальцы, Като старательно подавлял в себе эгоистичное желание оставить Кея здесь любой ценой, потому что просто не представлял без него уже своей жизни. В подсознании снова возникла картина того, как Кей обращается в бесформенный кусок плоти. Помотав головой, он поднял глаза на вполне живого и целого своего друга, судорожно выдыхая.       — Что, станешь переубеждать? — присел с ним рядом Кей.       — Нет. Я рад. Рад такому твоему решению.       — По тебе не скажешь.       — Просто я… — неуверенно начал Като рассказывать о своем еженощном кошмаре, преследующем его. О том, что случилось с созданной Рейкой копией прямо у него на глазах. Кей внимательно его выслушал, пытаясь, хоть и с немалым трудом, представить, каково было бы ему видеть смерть Като. Ведь даже тогда, на миссии в храме Ратейн, он не знал, что же случилось, как Като погиб. Одно осознание этого факта убивало его изнутри.       — Но ведь я жив, я перед тобой. Всё нормально, Като. Ты должен жить спокойно и счастливо, ведь ты свободен, ты с братом. А про меня… забудь просто. Совсем. Так будет лучше.       — Как же я смогу забыть тебя, Кей-тян? — Като улыбнулся, глядя на друга, пусть и грустно, но всё же старавшемуся улыбаться в ответ. — Нет, это невозможно. Просто можно тебя попросить…       — О чем?       — Если уедешь, пиши мне хоть иногда. Если я буду знать, что с тобой всё в порядке, мне будет легче. Обещаешь?       Кей кивнул в ответ, сказать уже ничего больше не успел, в комнату забежал Аюми позвать парней на ужин.       Будние дни текли своим чередом — ни быстро, ни медленно, — но в ночи время словно останавливалось. Като едва засыпал, как снова оказывался в этой чертовой комнате, снова на доли секунды не успевал удержать Кея от фатального приступа ярости. Несмотря на то, что вечерами Като был у него дома, разговаривал с ним, поддерживал, чувствуя, что сейчас он единственный способен вновь научить его улыбаться, по ночам навязчивое видение сводило его с ума. И если Кей уедет, то противиться этому сумасшествию станет невозможно. Если его не будет рядом — мир для Като пропадет точно так же, как когда-то пропал для самого Кея с потерей Таэ. Снова перед ним стал тяжелый выбор: либо дать волю своим чувствам в ущерб другому человеку, либо сдержать их в ущерб себе.       Сообщение о том, что заработали аэропорты, Като воспринял как смертный приговор. Теперь потеря Кея - лишь вопрос времени. Очень малого количества времени.       Вечером Като буквально летел к нему. Даже Аюми жаловался, что брат слишком спешит, но ведь если не поторопиться, можно потерять последний шанс даже просто увидеться с Кеем до того, как он окончательно, навсегда покинет Японию. А может быть, это просто животный страх вел Като вперед, страх навсегда погрязнуть внутри собственного кошмара без возможности выбраться из него невредимым.       — Кей-тян! — без стука зашел он в дом, тяжело дыша и судорожно оглядываясь. Кея нигде не было. Его мать спокойно готовила ужин, отец читал газету, они лишь обернулись, приветствуя улыбками Като и приглашая за стол своего постоянного гостя.       — Где Кей-тян? — тревожно стучало сердце внутри. Неужели опоздал? Неужели на этом конец? Неужели Кей улетел, не предупредив даже его?       — Я тут, — спокойно произнес до боли знакомый голос вернувшегося из магазина с продуктами Кея, и Като наконец позволил себе выдохнуть, крепко обнимая друга.       — Задушишь же, Като, — Кей чуть приподнял уголки губ в слабом подобии улыбки, и шепнул. — Ничего не говори.       Вечер мало чем отличался от предыдущих, проведенных в доме Кея. Смех, улыбки, попытки вернуться к тому, что было уже так давно и казалось сейчас таким светлым и беспечным. Время детства, когда родители Като ещё были живы, и оба мальчика всегда весело, наперебой рассказывали о своих дворовых приключениях. Теперь же только Като дано было видеть бездну пустоты во взгляде Кея, видеть его отчужденность, отрешенность от реальности. Он даже сейчас заперт в собственной пустоте, казалось, и не желает он оттуда выбираться, чтобы снова почувствовать то, как на самом деле необходим сейчас Като, словно целебный эликсир, способный излечить рваные раны в душе от навязчивого ночного кошмара.       Провожая братьев до ближайшего переулка, Кей решился сказать, хотя сначала были мысли даже Като ничего не говорить.       — Я улетаю завтра утром.       — Уже? — голос Като дрогнул.       — Да, не хочу тянуть.       — Кей-тян… — Като растерялся, не зная толком, что сказать, как удержать Кея. Переступить через его чувства ради себя не представлялось ему возможным, так же как и прощание сейчас, именно в эти мгновения.       — Могу я… тебя проводить? — выдавил он из себя. Пожалуй, это было единственное возможное к воплощению желание.       Кей удивленно посмотрел на него, отчего Като лишь сильнее смутился и уже чуть было не отступил. Ответ Кея его опередил.       — Проводи.       В эту ночь Като не снились кошмары. Он не спал вовсе, рассматривая узоры из потёков на потолке и вспоминая всё, что пережили они с Кеем вместе, рука об руку, возвращая друг друга к жизни, спасая, прикрывая.       «Всё правильно, Кей-тян. Ты должен жить, должен видеть новый день, а не бесконечную пустоту… Я не тот человек, кто мог бы тебе его подарить… А значит, не должен мешать», — с этими мыслями Като закрыл глаза на свой страх и риск. Видения не было. Просто нестерпимая боль в груди, которая не уходила даже с убежденностью в правильности принятого решения. Теперь нужно будет научиться с ней жить.       Утром в назначенный час они встретились у дома Кея. Ни слова не говоря, Като помог другу с немногочисленным багажом, состоящим лишь из рюкзака и спортивной сумки. По дороге до аэропорта они тоже молчали, лишь грустно улыбнулись друг другу, ожидая поезд на когда-то оказавшейся для них роковой платформе. Каждый вспомнил момент своей настоящей смерти, но уже без ужаса, скорее с долей иронии к своей странной судьбе, вновь и вновь дававшей шанс на мирное существование.       В аэропорту, уже перед самой посадкой пассажиров, Кей наконец нарушил молчание, больше напоминавшее поминки по нему прежнему, счастливому когда-то вместе с Таэ.       — Ну вот и всё, Като… — выдохнул он.       — Да, Кей-тян, — столько грусти в голосе друга слышать ещё не приходилось.       — Я начну всё с чистого, абсолютно белого листа. Завтра увижу наконец новый день… Ведь именно для этого Ганц дал нам тогда второй шанс… Кстати, спасибо тебе за всё, Като.       За всё время после нашествия Кей, если и улыбался, то всегда натянуто, словно надевал нелепую театральную маску, но сейчас Като наконец-то смог увидеть, пусть на мгновение, на неуловимую ни для кого, кроме него, секунду, но смог увидеть, как Кей искреннее улыбается, глядя на взлетающие самолеты за стеклянной стеной. Этого было вполне достаточно. Такая улыбка Кея стоила того, чтобы застрять в собственных кошмарах на всю оставшуюся жизнь.       Напоследок Кей крепко пожал руку единственного своего настоящего друга, которому он мог доверять и которому мог искренне улыбаться. Като, не выдержав, притянул его к себе в объятия, сорвавшимся голосом прошептав то, что лежало на сердце:       — Возвращайся, Кей-тян. Возвращайся, слышишь! Ты нужен всем, нужен мне с Аюми… Возвращайся…       — Като…       — Мы будем ждать. Сколько потребуется будем ждать, только возвращайся…       — Като… — Кей лишь слегка кивнул в ответ и, забрав сумку, поспешил на автобус.       Вскоре поднялся в небо его самолет, унося Кея в тот самый, желанный им новый день. Вряд ли мог он разглядеть из иллюминатора маленькую точку, одну из многих, стоявших у самого выхода. Вряд ли мог бы распознать в ней Като, но знал точно, что сейчас он смотрит в небо с надеждой, что когда-нибудь новый день наступит и для него.