Память камня

      Безмолвие. Безвременье. Беспамятство. Перед моими застывшими, бессильными когда-либо вновь сомкнуться глазами мелькают и мелькают страницы живой летописи. Летописи времен и эпох, народов и царств. Незримая рука неспешно отлистывает их назад, обратив вспять само Время. Пересохшие реки вновь наполняются водою. Пустыни расцветают пышными садами. Сокрытые джунглями руины великих городов оживают и наполняются гомонящими людьми. Могущественные армии встают из праха на полях былых сражений и под гордо реющими знаменами расходятся прочь. Величественные дворцы обрастают строительными лесами и медленно истончаются, исчезая по кирпичику, превращаясь в жалкие глинобитные хижины, что когда-то стояли на их месте.       А я взираю и внимаю разыгрываемому передо мною грандиозному представлению сотнями, тысячами, мириадами каменных глаз и ушей. С постамента статуи забытого бога забытого народа. С покосившегося менгира на покрытом вереском холме. С высеченного на, казалось бы, недосягаемой для человека, отвесной скале барельефа в честь завоеваний давно ставшего смутными воспоминаниями великого царя. С увенчанной жуткими горгульями крыши обветшалого замка.       Вот и еще один маленький человечек, задом-наперед вползающий в поле моего зрения. Действительно маленький – девочка лет десяти-одиннадцати, в белоснежном с оборочками платье и со сбившейся набок серебряной диадемкой в черных кудряшках. Она отчаянно цепляется тоненькими, соскальзывающими с мокрого после недавнего дождя камня, пальчиками за край узкого карниза. Испугано озирается, ощупывая маленьким сапожком шагреневой кожи пространство позади себя. Порывистый ветер безжалостно треплет ее волосы, бросает в лицо и на стремительно теряющее белизну платье колющие брызги ледяной мороси, норовит сдернуть, столкнуть девчонку с карниза...       Я замираю. Останавливаю уже готовую было закрыться страницу. Здесь что-то не то. С этой девочкой что-то не так. Она движется не вспять, не против потока времени, как остальные. Она на самом деле неловко пятится задом наперед по узкому, в две пяди шириною, карнизу в сотнях футах над вымощенным булыжником двором старого замка. Пригибается, мокрым растрепанным котенком протискиваясь под преградившей ей дорогу каменной горгульей.       – Доротея! – молодой злой женский голос взрезает воздух. – А ну, вернись! Все папе расскажу!       – Юная госпожа, – присоединяется к нему второй, кудахтающий, – вернитесь немедленно! Барон будет очень недоволен!       Но девочка не слушает их, упорно продолжая ползти назад по мокрому карнизу.       Доротея? Доротея... Доротея!       Я со скрипом поворачиваю вслед за нею уродливую башку горгульи. Девчонка испуганно вскрикивает, отшатывается прочь, один ее сапожок соскальзывает с края карниза, и девочка, отчаянно взмахнув руками, уже почти опрокидывается назад, в бездну у нее за спиною. Но в последний миг она все же успевает выбросить вперед руку и ухватиться за каменный клык в моей пасти. И так и замирает на самом краю, под порывами взревевшего ветра, в измочаленном, промокшем до нитки платьице, неотрывно глядя прямо на меня.       – Кто ты? – спрашивает она, свободной рукой убирая с лица влажные, липнущие к щеке, волосы. – Зачем ты здесь?       Я шире открываю пасть, силясь что-то сказать, но не могу. Касаюсь ее сознания.       – Я должен многое тебе рассказать, – звучит в ее голове бесстрастный, лишенный человеческих интонаций голос. – Многому тебя научить.       Девочка отчаянно мотает головой.       – Меня бесполезно учить. Я глупая и бесталанная. Из меня никогда ничего не получится. Так Вера говорит. И Ардат... и папа.       – Неправда, – я чуть качаю из стороны в сторону каменной башкой, и девочка испугано ойкает, едва вновь не соскользнув вниз с карниза, порывисто подается вперед, прижимаясь всем телом к ожившей горгулье. – Ты умная. И сильная. Ты станешь величайшей волшебницей.       – Но кто ты? – повторяет своей вопрос девчонка, заглядывая в морду каменного чудовища.       – Я...       Я теряюсь. Я не знаю, что сказать. Я не знаю, кто я. Не помню. Я, заключающий в себе воспоминания несчетных поколений, живших в десятке миров, не помню своего имени. Я – застывшая в камне история. Каменная летопись. Я...       – Я – Летописец, – был мой ответ.

***

      Шукрат выглянула из-за плеча Арканы, в свою очередь украдкой заглядывающей за угол.       – Ты чего здесь?       – Тсс! – цыкнула на нее та. – Не видишь? – девушка одними глазами указала в глубину полутемного зала, где на коленях восседающего на каменном троне истукана застыла, опустив голову, Госпожа. – Мамочка общается с Костоправом.       Шукрат положила подбородок на плечо сестры и задумчиво пробормотала:       – Тебе тоже кажется, что после очередного такого камлания к мамочке возвращается все больше и больше сил?       Аркана тихонько хихикнула:       – Папочка любит Госпожу. – Повела плечиком, сбрасывая с себя сестру, отпрянула назад за угол и обернулась. – А сама-то чего здесь делаешь? Ты разве не должна быть сейчас с этим своим увальнем, Тобо?       Шукрат вздернула носик и громко фыркнула:       – А ты? Что, уже успела надоесть Суврину?       – Я работала над Летописью, – высокомерно усмехнулась Аркана и, отодвинув сестру с дороги, направилась дальше по коридору. – У меня нет времени на всякие глупости.       – Ага! – выдохнула Шукрат, бросаясь следом за ней. – Как, значит, за мамочкой с папочкой подсматривать, так у нее время есть, а как...       Голоса девушек смолкли где-то за поворотом, и в тронном зале безымянной крепости в самом сердце Сверкающей Равнины вновь повисла тишина. Звенящая, шепчущая, кричащая тысячами безмолвных голосов. Словно само Время заговорило.       Память камня – тоже своего рода бессмертие.