Билет в Рай

Омега сидел на улице, скукожившись под мелким моросящим дождем, но даже поза его не скрывала глубокой беременности. Джаред всегда проезжал рано утром и поздним вечером мимо этого квартала, на третий день не выдержал и велел водителю остановить машину. Омега совсем замерз, или впал в оцепенение, во всяком случае, на Джареда никак не отреагировал, продолжал смотреть перед собой, а в его жалкой нищенской кружке на дне, в дождевой воде лежало несколько самых мелких монет. – Этих денег не хватит на ночлежку, – как можно нейтральнее сказал Джаред. Омега вздрогнул, словно просыпаясь, и посмотрел на него снизу вверх. Джаред удивился – он решил, что омега совсем юный, но тот был явно старше его самого. Впрочем, какая разница? Если решил помочь. – Да, – согласился омега, – не хватит. Не улыбался заискивающе, не просил, просто констатировал. Джаред немного расслабился, он терпеть не мог попрошаек с их назойливостью. Никогда бы не подошел, но тут как толкнуло что, и он за три дня не видел, чтобы рядом с омегой хоть кто-то остановился бросить денег, место было безлюдное, бедное, редкие прохожие норовили скорее пробежать, не привлекая внимания. – Где ты ночуешь? Омега неопределенно повел плечом и промолчал. Джаред терпеливо ждал. Омега нехотя признался: – Когда где. На чердаке, или под мостом. Остатки стильной прически и еще не истрепавшаяся добротная одежда говорила о том, что еще совсем недавно положение омеги было иным. Но не расспрашивать же его здесь, под дождем? Да и неважно, захочет – сам расскажет. – Пойдем со мной. Омега нахмурился, и немного распрямился, показывая большой живот. Мол, если ты рассчитываешь на что-то, то напрасно. – Пойдем, – терпеливо предложил Джаред, – я не любитель спать с беременными омегами, просто хочу помочь. – Просто? Просто... Омега хмыкнул, но подниматься со своего ящика не спешил. Рассматривал Джареда пристально, недоверчиво. И, видно было, искал предлог отказаться – не верил. Джаред вздохнул, и покопавшись в карманах, вытащил визитку. Протянул ее: – Вот, читай. Джаред Падалеки – это я. Я каждый месяц перечисляю деньги на благотворительность, но это абстрактные цифры, я не вижу за ними людей. Мне иногда кажется, что эти деньги перетекают из моего кармана в чужой, какой-нибудь благотворительный пристойный фонд, с вывеской и отчетностью все хорошо, все просто отлично. Я проверял. Но все равно остается ощущение, что все это лишь декорация, эти фонды существуют для того, чтобы такие как я покупали себе индульгенцию, мы всего лишь покупаем право спать спокойно. Но вот ты – сидишь тут третий день. Настоящий. И я хочу помочь тебе, напрямую, минуя все эти фонды с лживыми вывесками. Омега выслушал его внимательно, кряхтя, поднялся. Посмотрел ему в глаза, и вдруг усмехнулся. Джаред был настолько поражен, как изменилось его лицо, помолодело, что не сразу понял, о чем говорит омега: – Выходит, ты за счет меня хочешь купить себе место в раю? Джаред, немного подумав, кивнул: – Да. Похоже на то. Омега, вот упрямый, еще какое-то время размышлял, и, наконец, согласился, правда, выставил условие: – Хорошо. Но я уйду в любой момент, если захочу. – Ладно, – согласился Джаред, удивляясь, как так получается, что он уговаривает омегу принять его помощь, а не наоборот. И, самое интересное, ему это нравится. *** Омегу звали Дженсен, если он не врал, конечно. Фамилию он назвать категорически отказался, не то, чтобы Джареду было проблематично выяснить, но он не стал. Он видел, чувствовал людей, и всегда доверял своей интуиции, понятно было, что омега нормальный человек, оказавшийся в трудной ситуации, а не какой-нибудь наркоман или бандит. Как сказал управляющий, на лице омеги отпечатана высшая школа Итан для омег, да и посмотреть, как он двигается, как ест, как говорит – все выдавало в нем омегу из хорошей семьи. Как он оказался на улице? Если захочет, сам расскажет, а пока Джаред отдал распоряжение выделить для омеги комнату потеплее, переодеть, накормить, вызвать врача, и чтоб никто омегу не обижал. На последнее замечание управляющий Бью даже обиделся: – Мистер Падалеки, как вам в голову пришло. Бедный мальчик так намучился. Джаред нет-нет да улыбался, вспоминая «мальчика», конечно, не мальчик. Совершенно нет, а впрочем, для пожилого Бью они все были мальчиками. Несколько дней Джаред так был занят делами фирмы, что приползал домой только ночевать, выслушивал доклад о делах от Бью, о том, что омега отсыпается, ест за троих, и мучает его требованиями дать какую-нибудь работу. Джаред на это говорил – Бью, придумай что-нибудь сам, но чтобы легкое, ему нельзя тяжести таскать – на что Бью возмущенно фыркал – как будто я сам не знаю. Так что в воскресенье, выспавшись, Джаред в хорошем расположении духа пришел в домашнюю библиотеку и обнаружил там посвежевшего и очень делового омегу, с усердием наводившего порядок в каталогах. Джаред от неожиданности даже не поздоровался, и спросил: – Что вы здесь делаете? Омега смутился, покраснел, и посмотрел на Джареда беспомощно сквозь очки: – Я хотел... я думал, тут нужно навести порядок. Но если вы против... – Нет-нет, – поспешил Джаред, некстати думая, как мило смотрится омега в очках, – я совершенно не против. Это очень хорошо. Я рад, что вы нашли себе занятие. Дженсен потупился, не зная, что еще сказать, Джаред поинтересовался: – Как у вас протекает беременность? Что говорит врач? Дженсен отвернул голову, явно не желая говорить на эту тему. Но все-таки пересилил себя, и выдержанно ответил: – Все хорошо. Все протекает нормально. Патологий нет, через месяц я должен родить. – О, ну хорошо. Джаред кое-как убрался из библиотеки, мучимый неловкостью, но уже к вечеру с удовольствием слушал, как омега рассказывал о своих любимых авторах, смотрел на омегу, любовался блеском глаз и улыбкой, и понимал с удивлением, что ему с этим омегой – комфортно. Ему, всем известному мрачному одиночке, вечному холостяку – ему приятно было в обществе совсем чужого, да еще беременного омеги. Последнее обстоятельство на него действовало особенно умиротворяюще – омега издавал запах, свойственный всем омегам перед родами, но конкретно запах этого омеги был на редкость приятным. Джаред размышлял отстранено, что запах, пожалуй, тут даже и не при чем. Ему нравился весь омега, его крупная фигура, его широкие плечи, сильные руки, правильные черты лица, его голос, его глаза. Его улыбка! Эта улыбка делала омегу моложе, нежней, придавая сильному мужчине открытый и дружелюбный вид. Джаред велся на омегу, сознавал, что ведется, и искренне наслаждался этим. Некому было, как десять лет назад, жужжать в уши – Джаред, это неподходящая для тебя пара, Джаред, ты должен выбирать омегу из своего круга, Джаред, фу, он же огромный, старый и пользованный! Никто в высшем обществе не поймет тебя, если ты вздумаешь вывести в свет такого громилу, где твои глаза, Джаред?! Мы найдем для тебя хрупкого и красивого юношу, маленького, изящного, с тонкими лодыжками, он будет прекрасным цветком в твоей постели, и бла-бла-бла. Родители погибли на горнолыжном курорте, куда они отправились сразу после того, как расстроили свадьбу Джареда с «неподходящим» омегой. Может быть, в чем-то они и были правы – обиженный бывший жених немедленно вступил в брак с конкурентом Джареда, в результате несколько лет Джаред был занят спасением своей фирмы. И увлекся делом отца настолько, что лишь недавно узнал, что заработал прочную репутацию угрюмого холостяка и работоголика, некоторые еще шептались на тему несчастной любви, но эти романтические бредни вызывали у Джареда усмешку. Он не страдал по Тайли, первой своей любви, как-то вот отбил мстительный засранец желание по нему страдать. Да и его скорая женитьба говорила о многом, равно и куча детишек в браке. Тайли и отдаленно не был похож на Дженсена, разве что своей далекой от канонов красоты омег внешностью – тоже рослый, на этом сходство заканчивалось. Рыжий, тощий, темпераментный Тайли никак не напоминал уравновешенного Дженсена, исходившего ровным сиянием, теплом, гармонизирующим пространство вокруг одним своим присутствием. Тайли был – огонь, ревнивый, мстительный, пылкий, Дженсен – океан, неизведанный, безбрежный, обманчиво безмятежный, с миллионом тайн, и ни одну из них прекрасный их владелец не собирался открывать. Джаред задавал вопросы, иногда, когда ему казалось, что омега полностью расслаблен и доверчив, раскрыт, как нежная устрица – Дженсен, как ты оказался на улице? Или – Дженсен, тебя могут искать? Или – Дженсен, если хочешь, я свяжусь с твоими родственниками. У тебя ведь есть родственники? Или – Дженсен, давай поговорим о будущем твоего малыша. Давай поговорим о твоем будущем. О нашем будущем – не говорил он вслух. А Дженсен в ответ – закрывался, демонстрируя жесткий панцирь, непробиваемое упрямство, и неуловимость воды, утекающей сквозь пальцы – он мягко улыбался и уходил от ответа. Он мог рассказать о многом, демонстрируя эрудицию и неплохое владение словом, но ни на шаг не подпускал к себе. Его секреты оставались за семью печатями, и возможно, так продолжалось бы бесконечно долго – всегда, они так бы и танцевали в странном изысканном танце – я не хочу говорить – а я не буду ломиться напролом, я мог бы, но не стану, ты должен рассказать сам – пока однажды Дженсен не пропал. Это ощутилось сразу и резко – Джаред вернулся домой вечером, после работы и понял, что дом опустел – дом больше не дом. Это просто стылая, холодная, пустая постройка, душа вылетела из тела и теперь это труп. Джаред никогда не суетился, конкуренты и немногие враги сравнивали его с носорогом или поездом – носорог близорук, но при его размерах это не его проблемы. Поезд разгоняется медленно, но потом лучше не пытаться его остановить, если не хочешь быть размазанными в лепешку. Джаред – в отличие от гипотетического носорога – близоруким не был, он просто, как оказалось, был влюблен. Именно поэтому он позволил себе такое долгое неведение по поводу Дженсена – и теперь клял себя на чем свет стоит. Он сидел неподвижно в своем высоком кресле, похожем на трон, внешне невозмутимый, и вспоминал все, до крупицы, до каждого слова, взгляда, приподнявшихся от резкого звука плеч и напряженных движений рук, закрывающих в невольном жесте живот – все, что касалось Дженсена. Очевидно было и глупцу – Дженсену грозила опасность. Нельзя было так долго тянуть, нужно было выяснить все, все! Кто он, откуда, кто мог за ним прийти? И теперь Джаред будет тратить драгоценные минуты и часы на сбор информации, которую мог получить давно, а все тянул из ложного благородства! Над домом словно туча черная повисла – все ходили тихо, не поднимая глаз, виноватый Бью не показывался, а вызванный самый лучший в городе сыщик непозволительно запаздывал, время, время, чертово время! Все теперь играло против него. На самом деле, сыщик приехал быстро. Это Джареду казалось, что время тянется медленно, оно все тянулось и тянулось, они так медленно продвигались вперед! Дженсен – редкое имя, да, им повезло. Они нашли семейку Эклзов, и средний сын в ней родился омегой. Да, он был отдан в мужья сыну Родверов, Майклу – семьи «поженили» капиталы, и никому не было дела до чувств молодых, особенно до чувств омеги. Майкл сразу после свадьбы демонстративно женился снова, на своем любимом, и по слухам, запрещал старшему мужу иметь детей. Возможно, не хотел наследников младший муж, но вот беда – сам он тоже не рожал. А дальше все как-то закручивалось, и было неясно, то ли впрямь старший нелюбимый муж Майкла загулял, как гремела злорадная молва, то ли Майкл решил попробовать со старшим мужем, если не получалось с младшим. История так и повисла в новостях незаконченной, рождая массу слухов, одни газеты писали, что Дженсен со скандалом был изгнан из дома, другие – что от него отказалась семья, третьи писали о долгожданной беременности младшего мужа, Игои, и ехидничали на тему наследников. Другие говорили, что Дженсен сбежал сам от мужа, но родители не приняли его назад, и еще сто тысяча слухов обрушилась на голову Джареда, так давно избегавшего высшего света. Бог мой, какая клоака – думал он с отвращением, читая распечатки от сыщика. Только его отшельничество могло хоть немного извинить то, что он не задумался о защите Дженсена – он просто забыл в своем могуществе, как тяжко иногда приходится в этой жизни омегам. Как прошло две недели – лучше не вспоминать, Джаред сам превратился в ищейку, он уже знал, что Игоя любит на завтрак, что ест на обед, какие Майкл предпочитает носить трусы, какую газету читает по утрам Алан Эклз, и все время ждал хоть намека, хоть какой-то подсказки. Наконец, в доме Родверов запищал младенец, а младший, и теперь единственный муж Майкла Родвера с искусственной улыбкой позировал репортерам, Джаред понял, что вот оно – близко. Он слишком хорошо знал, что якобы беременный омега пьет каждый вечер текилу, пилит мужа, истерично плачет ночами, и так же истерично-страстно трахается с мужем, жалко лепеча – зачем тебе этот ублюдок, я рожу тебе, Майкл, ну Маааайкл, пожалуйста. Давай еще подождем. Майкл устало возражал – ты ходил с подушкой так долго, выходит, зря? Игоя плакал, зло кричал – это ты виноват, ты, ты! Я здоров, это твоя вина. На что Майкл говорил, цинично смеясь – но Дженсен забеременел сразу, стоило связать его и трахнуть. Игоя приходил в неистовство, грязно ругался – твой Дженсен шлюха! Залетел неизвестно от кого, шлюха, шлюха! Майкл злился, они ругались, потом пылко трахались, и Майкл уговаривал все еще всхлипывающего омегу – не плачь, дорогой. Отец требует наследников, что делать? Если ты потом родишь... мы найдем способ сделать наших детей главными наследниками. Еще через три дня, показавшихся вечностью, Джаред нашел эту чертову тайную клинику, скорее, тюрьму и психбольницу в одном флаконе, место, где держали последние недели Дженсена. Слава богу, он почти успел. Еще несколько дней и Дженсен перестал бы узнавать всех. А так – он лежал в кровати, неожиданно маленький, похудевший и плачущий. И почти нормальный, а слезы... Джаред надеялся, что сможет утешить его. Невыносимо больно было видеть его таким, Джаред с трудом вынес эту картину – выгнал всех из палаты и осторожно присел на край кровати. Позвал тихонько: – Дженсен. – Они сказали, что он умер, – немедленно сказал Дженсен. Голос был слабым и таким несчастным. – Они солгали, – мягко сказал Джаред, взяв Дженсена за руку. – Я знаю, – шепнул Дженсен, и слезы потекли сильнее. – Не плачь, – попросил Джаред, – не то я не попаду в рай. – Что? – Дженсен моргнул, мокрые ресницы слиплись стрелочками, и Джаред сглотнул. Он жалел теперь, что не убил и не расчленил Майкла, его пьяницу-муженька и не забил до смерти равнодушного Алана Эклза. Ублюдки. Ну ничего, он еще доберется до них. – Ты моя путевка в рай, помнишь? Я помогаю тебе, а ты мне. Дженсен слабо улыбнулся, губы его дрожали. – А ты мне поможешь забрать сына? – с надеждой спросил он. – Уже. Дженсен округлил глаза и, кажется, даже плакать перестал, замер весь, боясь дышать. Джаред улыбнулся: – Вот, так гораздо лучше. Успокойся, и я попрошу занести его сюда. – А он здесь? – шепотом спросил Дженсен, пружиной разворачиваясь, садясь в кровати, на глазах оживая – слезы высохли мгновенно. Джаред кивнул, и сразу был награжден светом, теплом, улыбкой прежнего Дженсена, и вздохнул свободнее – отпускало жуткое напряжение, страх, что потерял свою драгоценность, так случайно найденную, свою дорогу в Рай. – Ты готов его увидеть? – тоже почему-то шепотом спросил Джаред, горло перехватывало. Дженсен закивал, он весь уже рвался вперед, неудержимо, смотрел на дверь, сиял-светился. Джаред вынул телефон из кармана: – Сейчас, Дженсен. Подожди немного. эпилог У Джареда была слабость к старшему сыну – это знали все, и Бью, и поварихи, и слуги в доме, и работники в фирме Падалеки – Алеку дозволялось забегать с радостным визгом в кабинет отца во время важного совещания и прыгать к нему на шею, еще Джаред обожал носить его на руках, любил с ним бесконечно играть, возиться – Дженсен сердился и когда дети засыпали, пенял ему – ты мне портишь сына. Ты его балуешь! Так нельзя, Джаред, а как же близнецы? Джаред всегда в таких случаях притягивал омегу к себе, долго и обстоятельно целовал, ласкал, гладил, и уже разнеженному, заласканному, говорил тихонько: – Ну прости, дорогой. Как же я его могу не любить, не баловать? Он твоя маленькая копия. И потом, если бы не он, я бы никогда тебя не встретил. А мальчики... они еще совсем маленькие, сам же не подпускаешь к ним никого. Дженсен что-то недовольно-неразборчиво ворчал в ответ, но видно было – по-настоящему не сердится. Омежка Алек был как лучик солнца, такого, казалось – нельзя не любить, и сколько ни люби – все мало, не испортишь. Он впитывал любовь как губка и дарил ее в ответ стократно, живой и радостный, светлый, нежный, чей-то будущий билет в рай.