Красный ошейник

Джаред просыпался медленно, вплывая в реальность как довольный жизнью домашний, сытый кот – потягиваясь, зевая, обнимая лениво рукой голое гладкое тело рядом, на широкой кровати. Вместе с Джаредом просыпалось и желание – будто и не трахался почти до утра. И не поймешь, то ли омега такой сочный, то ли Джаред вошел в полный расцвет сил, этого белокожего, гладкого, круглого омегу хотелось ебать постоянно. Джаред подперев голову рукой, с удовольствием оглядел спящего омегу. Он не всегда был такой аппетитный и круглый. Когда Джаред его увидел три с половиной месяца назад, на пляже, зайдя за кусты на подозрительную возню – омега был тощий, замызганный, одно пузо горбилось жалким холмиком. Его трахали какие-то пьяные альфы, один из которых упорно пытался заставить выпить омегу. Омега изо всех сил сопротивлялся, отворачивался, хныкал, пока второй жарил его в зад. Зрелище Джареда неожиданно вставило, жарко, тесно стало в плавках, жалкое хныканье, обцарапанные коленки, распухшие губешки и, главное, круглое пузико выглядели вместе так возбуждающе, что Джаред выступил вперед, и прогнал охламонов одним своим видом и предупреждающим рыком. Там же, за кустиками, трахнул общественного омегу, и так ему показалось сладко, такая тугая трепетная дырка оказалась у него, что Джаред, немного отойдя, вернулся в кусты снова, и предложил омеге: – Хочешь, буду трахать тебя один? Позволю жить у себя. Хочешь? Омега, теребя пальцами желтый ошейник общественного омеги, а если по простому – шлюхи, застенчиво опустил выгоревшие ресницы, и прошелестел: – Да. Пожалуйста. Еще бы не «пожалуйста», скоро на пляже будет слишком холодно, чтобы обслуживать гостей, значит, или вернут в бордель, которые сплошь и рядом нетопленые подвалы, или на вокзал, там тоже не сахар. Джаред заплатил пляжному служащему виру, сменил желтый ошейник омеги на красный, что означало – временное владение на купленный срок, и повел омегу домой. За три месяца омега отъелся, округлел и животом и щеками, оказалось, он даже красивый. Беленький, с пухлыми красными губами, с круглыми глазками, на хую вертелся и стонал томно, жарко, умел обхватывать узел так, что Джаред выл от удовольствия. А как его было приятно трахать, держась за полный живот! Джаред придвинулся на кровати ближе, положил крупную ладонь на торчащее вверх пузо с вывернутым пупком. Омега спал с открытым ртом, от прикосновения Джареда искривил губы и хныкнул. От этого невинного звука член прошило как током, Джаред заворчал, притискиваясь к боку омеги, и принялся поглаживать живот кругами раскрытой ладонью, от пупка. Сказал ритуальное, привычное: – Давай, просыпайся, детка. Пора отрабатывать хлеб и кров. Омега вздохнул и выгнулся под его руками, постанывая, Джаред протянул нетерпеливо, жадно: – Джеееенсеееен. Омегу звали Дженсен, но Джаред в мыслях обращался к нему просто – омега. Только когда хотел разбудить, или привлечь внимание вспоминал его имя. – Дженсен. Омега распахнул глаза, зеленые, мутные, спящие, как два лесных озерца. Облизнул полные губы, красной змейкой мелькнул язык – Джаред с тихим рыком ринулся ее ловить. Омега покорно открыл рот, и стонал сперва тихо-сонно, как мычал, Джаред пустил в ход и пальцы, воткнул их в незакрывающуюся от бесконечной ебли мокрую дырку, принялся теребить, растягивать ее – омега застонал эмоциональнее. Минут через пять подвывал отчаянно, насаживаясь Джареду на пальцы, с распухшим, раскрытым ртом, а Джаред держал пальцы горстью, и говорил ровно, гудел, уговаривал: – Вооот, вот так, детка. Я знаю, ты сможешь насадиться глубже, не торопись, вот так, вот, хорошо! До косточек, шлюха, давай, дырка сладкая, работай. До косточек сядь на руку. Омега Дженсен, дрожа, кусая губы, насаживался, стоя на коленях и упираясь руками в кровать, насаживался на его руку, и его большой, отвисший живот болтался туда-сюда от его движений, пока с громким – ах! – рука не проскользнула с самой широкой части кисти дальше, дальше до косточек, и еще дальше – и кольцо мышц плотно обхватило запястье Джареда. Джаред любовался омегой, застывшим на его руке, с закушенной губой, дрожащим, возбужденным, с торчащим вверх членом, жалким и прекрасным одновременно. – Посмотри на меня, Дженсен. С трудом омега повернул к нему голову, и умоляюще посмотрел. – Скажи, чего ты хочешь? Омега шевельнул губами, но из горла вырвался лишь хрип. Джаред изнутри погладил омегу по нужному бугорку, омега дернулся и низко застонал. – Ну же, – поторопил Джаред омегу. – Хочу тебя, – еле выговорил омега, – трахни меня, пожалуйста. Каждый раз у Джареда от этих слов сам собой наливался узел, рос и твердел на глазах, Дженсен смотрел на узел жадно, с ужасом и восторгом, и его взгляд тоже действовал возбуждающе. – Сейчас, шлюха. Ты получишь все, – пообещал Джаред погрубевшим голосом, и Дженсен вымученно застонал, когда рука, измазанная выделившейся смазкой, выскользнула из омеги с неприличным хлюпаньем. Он потянулся следом, поскуливая, но Джаред удержал омегу руками, и всадил в него свой раздувшийся до гигантских размеров член. Омега заорал, впуская в себя узел, и Джаред крепко держал его за бедра, пока натягивал его на себя, а потом омега орал не переставая, орал и подвывал, пока не кончил с задушенным всхлипом. Джареду очень нравилось слушать, как омега начинает свою предоргазменную песнь, и как затихает потом придушенно, выплескивая на простыни белесую сперму. Джаред любил размазывать сперму по тугому животу омеги, по его лицу, ему нравилось ощущение влажного языка, вяло облизывающего его пальцы. Ему нравилось, как омега слепо моргает замазанными спермой ресницами, и трахал его уже без узла, лежащим на спине, закинув его ноги себе на плечи, и сложив крупные кисти ему на большой живот. Омега томно стонал, и кончал, когда Джаред брался за его аккуратный, красивый член, еще Джаред любил трахать омегу на боку, втираясь животом в его мокрую спину, и мечтал когда-нибудь наебаться уже, но омега был такой сладкий. Невозможно было им насытиться. Джаред надеялся в эти выходные хотя бы немного утолить голод, в конце концов, срок действия красного ошейника подходил к концу, и нужно было успеть натрахаться вдоволь. Если получится. *** Чем больше становилось у омеги пузо, тем чаще Джаред вспоминал предостережения коллег, приятелей, других альф – беременный омега почти все время хочет трахаться, он идеальная блядь. Омега родивший, с ребенком на руках – сплошной геморрой. Он дергается от любого писка щенка, думает только о нем, инстинкт, что поделаешь. Отобрать ребенка не рисковали даже у общественных шлюх, им давали с его появлением «шанс исправиться». На деле это выглядело так – городской совет устраивал родившего омегу в какую-нибудь бедную, многочисленную семью с кучей детей, омега должен был успевать следить за чужими детьми, за своим, нагружали работой по дому, но на этом дело не заканчивалось, омегу ебли все альфы дома, помня его прежний статус. Кто-то выдерживал, потихоньку теряя привлекательность, тем самым освобождаясь от внимания альф, и становился «равным членом общества», никогда не поднимаясь выше обслуги. Чаще омеги бросали все и возвращались в бордель. Там хотя бы можно было отвлечься наркотиками, алкоголем, большинство шлюх плотно сидели на наркоте. Джаред, если вспомнить, взял омежку в дом как раз после того как увидел, что тот отворачивает лицо от бутылки. Еще не совсем испорченный – мелькнуло в голове, и Джаред решился. Его временный омега и впрямь, не пил и не пытался, Джаред узнавал у прислуги. Но будущие роды здорово напрягали. Что делать? Омегу тоже волновал вопрос, где ему придется рожать, однажды он даже попросил, пряча глаза, сразу после охуенно прекрасного отсоса: – Пожалуйста. Можно я рожу здесь? Пожалуйста. Расслабленный, Джаред рассматривал капли спермы, стекавшие с подбородка омеги, с его натертых, ярко-красных губ, и вспоминал, что ради него в доме всегда жарко натоплено. Омега со своей тонкой кожей, нежный, белый, располневший, страстно ненавидел мерзнуть, и Джаред снисходительно терпел его прихоти – чтобы всегда любоваться на полуодетого омегу. Конечно, никто кроме него не будет ради омеги сильно топить комнату, и бедолага будет кутаться в свои жалкие тряпки и дрожать от холода – за окном глубокая осень. – Хорошо, – решил Джаред, а вернее, его член, заинтересованно окрепший снова после того, как омега произнес своими затраханными губами несколько робких слов. Пусть рожает в тепле, а там посмотрим, что дальше, думал Джаред, раскрывая омегу и снова натягивая его на узел. Где Джаред быстро найдет такую безотказную, сладкую дырку? Он так привык трахаться дома, не рыская по улицам в поисках приключений. *** Джаред никогда прежде не видел, как омеги рожают. Он продлил срок красного ошейника еще на месяц, благодарный омеге за прекрасные часы секса. Пусть родит спокойно, а дальше его судьбу решит совет города. Пока же специальные служки приготовляли омегу, и Джаред с интересом следил за действом. Омегу вымыли, выбрили начисто везде, с головы до ног, нанесли ритуальные золотые узоры на лицо, на губы, на голову, на живот и руки, рисунки на белой коже омеги смотрелись очень красиво. После поставили на колени на специальный, мягкий настил, руки омега протянул вверх и уцепился за перекладину, но служкам этого показалось мало – они примотали руки омеги золотистыми лентами к этой перекладине, а на ноги нацепили хитрый аппарат – чтобы омега не сводил коленей. И принялись ходить вокруг него, завывая и окуривая омегу терпко пахнущим дымом. Джаред издали наблюдал за родами, невольно беспокоясь за омегу – дело происходило в зимнем саду, по сути, на стеклянной веранде, и здесь было довольно прохладно. Нет, Джаред не позволил открыть окно в потолке, плевать ему было, что «так положено». – Он околеет от холода, пока вы закончите, – рявкнул Джаред, – никаких открытых окон в октябре. Сунул каждому по сотне – они заткнулись, но Джаред знал, что омеге здесь все равно холодно. Ему самому было зябко. Служки несколько раз пытались вытурить его из зимнего сада, но Джаред уперся. Ему даже было не столько интересно, а, блин, что-то вроде беспокойства испытывал, как бы эти бесчувственные бляди не сломали его любимую игрушку. Служки смирились, и продолжали ритуал, на взгляд Джареда – омега был уже в трансе, покачиваясь на примотанных к перекладине руках. Голова болталась безвольно. Тут кто-то из служек деловито пристроился сзади омеги, и разложил на ритуальном ковре несколько золотистых разнокалиберных штук, подозрительно напоминающих член альфы. Подозрения оказались верными. Служки, сменяя друг друга, всовывали в зад омеги эти хреновины, расширяя отверстие. Омега мычал, мотал головой, дергался на расширителях, становившихся все больше, а Джаред, сжав кулаки и челюсти, мрачно наблюдал за служителями, неизвестно отчего злясь. Джаред проторчал там по ощущениям несколько часов, ушел, напился чаю, походил по дому, выслушал доклад секретаря о делах в фирме, и снова вернулся в зимний сад. Там ничего не изменилось, омега мычал и бился в путах, один служка вкручивал ему в задницу огромный расширитель, другой аккуратно и нежно оглаживал его огромный живот, давя на какие-то одному ему известные точки. Джаред ушел и вернулся утром – он всю ночь сквозь сон слышал заунывное бубнение служек и глухие стоны омеги. Утро встретило его тишиной. Он прибежал в сад, и увидел, как из под обессилевшего, обеспямятевшего омеги выносили пищащий комок. Кто-то из уставших служек торопливо разматывал посиневшие руки омеги, кто-то обтирал его заляпанные кровью ноги, кто-то вливал ему в рот лекарство из крошечного пузырька. Омегу служки унесли, вымыли, уложили в жарко натопленной комнате, под бок ему засунули сверток и ушли. Джаред смотрел на осунувшееся лицо спящего омеги, удивительно юное без краски и бровей. Мыслей никаких в голове не было. Одно сожаление, что придется прощаться. *** С этим новым омегой все было не так. Не то. Красивый, страстный – услужливый. Как странно, прежний, Дженсен – не казался услужливым, но при одном воспоминании о нем сладко сжимался живот, и набухал узел. А этот… Стонет так картинно, ненатурально. И трахать его скучно. Одно достоинство – красивый. Пухлогубый, верткий, стройный, крикливый на хую, но как же надоел уже… Что не так? Проблем от омеги вроде не было, ну ладно – были. Пару раз Джаред ловил его под кайфом, отсиживающимся на заднем дворе. Еще разок поймал с садовником – омега стоял перед ним на коленях и отсасывал, но почему-то эти проступки не трогали его. Вот если бы Дженсен! О, он бы разозлился, да. Он бы наказал Дженсена. Запер бы за проступок в подвале, на хлебе и воде, за садовника Дженсен сидел бы там неделю, и получал столько хуев в рот и задницу, что забыл бы про садовничий член навсегда. А за наркоту Дженсен бы сидел на цепи год, и никто бы не смел заговаривать с ним. Но этот новый, подаренный отцом омега, имени которого Джаред и запомнить не мог – с ним было скучно. Неинтересно наказывать… Неинтересно все. Джаред скучал смертельно, пока не понял, что дело в Дженсене. Но знание ничего не изменило. Омегу найти не удалось, может, поменял бордель, может, мыл тарелки в каком-нибудь семействе, приютившем его, обслуживал альф этого дома, и, конечно, не вспоминал Джареда. Что его вспоминать? Один из многих. Джаред при мысли о чужих альфах, ебущих Дженсена рычал, и иногда бил кулаком в стену, а надо было бы побиться тупой башкой – что когда была возможность, не оставил Дженсена себе – не разглядел, не понял, не узнал, а теперь – поздно было. Тем странней было увидеть Дженсена однажды в закрытом клубе – почти у самого входа, в задрапированной красным бархатом нише. Джаред почти уже прошел в главный зал, но тут скользнул взглядом по чему-то белому, посмотрел, и остановился, как вкопанный. Это был Дженсен, его потерянный года полтора назад омега, и он снова был беременный. Он, кажется, стал еще красивее. Лицо стало взрослей, или макияж был такой, подчеркивающий красоту, но мимо почти никто не проходил, позади Джареда столпилось еще несколько альф, и пока Джаред жадно рассматривал обнаженного омегу в красном – кому он принадлежит? – ошейнике, альфы сзади вслух читали расценки: – Отсос – пять монет, трахнуть в задницу – десять. Одновременно трахнуть в зад и в рот – три монеты. Смешно! Ариш, пошли трахнем эту детку, чур, я в рот. Джареда обошли с двух сторон рослые, почти с него альфы, посмеиваясь, двинулись к омеге, тот, не дожидаясь команды, опустился на колени и руки. Джаред прочитал объявление с расценками, и нахмурился. Он огляделся кругом, сдвигая узел галстука с горла, и пока любящие уединение альфы задвинув шторку, возились в нише, Джаред увидел сидевшего неприметно в сторонке альфу с газетой. Подошел и спросил как ни в чем не бывало, кивая на нишу: – Ваш? Альфа в кресле снял очки и посмотрел на Джареда. Кивнул, и хотел было продолжить читать, но Джаред спросил: – Вы нарочно это сделали? – Что именно? – альфа снова снял очки. – Расценки. Чтобы омегу все время ебали и в хвост и в гриву? – Да. Он наказан. А мне забава, смешно смотреть, как ради нескольких монет первые богачи города делят шлюху на двоих. – За что наказан? – Не все ли вам равно? – Просто любопытно. – Он был так неловок, что разбил ценную статуэтку. Теперь будет пахать тут до самых родов, криворукая блядь. Джаред сдержанно поклонился альфе, и отошел вглубь зала. Вскоре хозяин омеги сложил газетку, и поговорив с охранником, ушел, а Джаред узнал, что альфа бывает тут в течение дня не больше двух-трех часов. Он и в самом деле договорился с владельцем клуба о своем временном омеге, а тот и рад был – что не сделаешь для привлечения клиентов. Омега был ухоженный, красивый, пикантная подробность – беременный, и многим хотелось попробовать его, да еще так дешево. Джаред дождался, когда уйдет от омеги очередная парочка альф, и вошел в нишу, задернув за собой шторку. Сверху сразу включилось автоматическое освещение, омега уже не поднимался, сидел на полу, опустив голову. Почуяв чужое присутствие, медленно встал на колени, упершись руками в пол. – Дженсен, – окликнул его Джаред, присаживаясь на корточки. Дженсен вздрогнул, посмотрел на него, но глаза быстро приняли прежнее, равнодушное выражение. Омега явно устал, руки дрожали от напряжения, запачканное спермой лицо с размазанной косметикой не выражало никаких чувств. – Чего вы хотите? – шепотом спросил омега: – Отсосать, или в зад? – Я хочу с тобой поговорить. Омега с облегчением сел на пол, привалившись спиной к стене. Закрыл глаза, положив руку на живот, и успокаивая дыхание. Джаред терпеливо ждал. Наконец, омега открыл глаза и посмотрел на него. Джаред спросил главное: – Когда у него кончается срок владения тобой? Омега не меняя выражения лица, спросил тоже: – Зачем? – Я хочу выкупить тебя. – Ты, думаешь, лучше? Джаред не ожидал подобного от омеги, что?! Он, он трахал омегу сам, один, единолично, никогда не устраивал ему таких унизительных наказаний, жарко топил дом, лишь бы любящий тепло омега чувствовал себя комфортно, но в его глазах он был такой же сволочью, как и нынешний хозяин. Самое ужасное, что где-то в глубине души Джаред отчасти соглашался с омегой, но. Он ведь хотел все исправить! – Дженсен. Я задал тебе вопрос. – Ты мне не хозяин. Я могу тебе отсосать, или подставить зад, как подставлял раньше, но разговаривать с тобой я не хочу, и не буду. Ах, так! Кровь бросилась Джареду в лицо, он закаменел. И процедил сквозь зубы: – Ну тогда соси, шлюха. Дженсен тяжело переваливаясь, встал перед ним на колени. Джаред поднялся, и слушал, как Дженсен вжикает молнией, как вынимает его готовно налившийся член, и чувствовал к себе отвращение. А еще больше – дикое, неумолимое, жадное возбуждение, голод, такой ужасный голод! Он так скучал по этому омеге! Господи, как скучал. Его голос, его запах, его присутствие – все возбуждало, его хотелось трахать, мять, тискать, хотелось вылизать всего, всего-всего, довести до оргазма миллион раз, чтобы мог только стонать и кончать, но Джаред сковано стоял и даже руками не касался Дженсена, старательно делающего ему минет. Джаред кончил тихо, беззвучно, отступил от омеги, и не глядя на него, выскользнул из ниши, на ходу застегивая ширинку. Было гадко, грязно, пусто – и так хорошо. Он, конечно, узнал в совете города все, что хотел, и пока прежний хозяин не продлил владение Дженсеном – Джаред мог выкупить его дни дальше, стать следующим временным владельцем, но – какого черта? Джаред выкупил Дженсена полностью, целиком, со всеми будущими детьми, со всеми потрохами. Оставалось только дождаться окончания срока владения Хана – каких-то двадцать восемь дней. Джаред старался не приходить в клуб, но его тянуло туда со страшной силой. Просто посмотреть – хотя бы одним глазком взглянуть на омегу. Он шел с этой мыслью – хотя бы посмотреть, но неизменно заканчивал минетом, или втискивался в удивительно узкий, трепетный зад омеги, распуская узел, и отчаянно трахал омегу, тот же отчаянно орал на его узле, как раньше – в первую беременность. Джаред знал уже, что омега не может устоять перед ним, не сам омега, так его тело – любило его, отвечало жарко, страстно, не отпускало, звало. Вскоре Хан узнал, что Дженсена перекупил Джаред, и как взбесился – напал на Джареда в клубе с невнятной руганью, пытался отменить его сделку, забрал из клуба омегу домой. Джаред места себе не находил, считая дни, уговаривал себя – ну не убьет же омегу Хан, если убьет, придется платить огромную виру, да еще отсидеть за порчу чужого имущества – что ни говори – красный ошейник это значит, омега во владении города, а потом Джаред вступал в права, неужто Хан пойдет на убийство? Было бы смешно, если не не было бы так страшно – альфу Хана теперь самого проверяли на жадность. Но пришел день, когда пора было забирать омегу, и Джаред прихватив с собой служителей, отправился в дом Хана. Повсюду в огромном доме Хана был бардак, и чем дальше Джаред шел, тем страшней ему становилось. Он почти уже смирился со смертью омеги, когда они спустились в подвал, но омега оказался жив. Он лежал на столе, привязанный за руки за ноги, с торчащим вверх животом, почти нетронутый. Плотный слой синяков на бедрах и животе и раскрытая, разъебанная дырка говорили о том, что омегу трахали интенсивно, но он был жив, хотя и без сознания. Сам Хан Эри сидел тут же, напротив раздвинутых широко закрепленных ног омеги с бокалом коньяка, пьяный настолько, что на появление копов и Джареда никак не отреагировал. Лишь когда Джаред уносил завернутого в пиджак омегу, Хан деревянно сказал: – Ты выиграл, Падалеки. Не пожадничал... и выиграл. Джаред в данный момент боролся с желанием убить Хана, но позже, когда вернулся домой с добычей и немного успокоился – понял, что согласен с Ханом. Ну, правда, ненадолго. Пришедший в себя омега на черный ошейник постоянного раба смотрел равнодушно, и благодарности к Джареду не испытывал. Он отоспался, отъелся, зажило все на нем как на омеге в период беременности – моментально шла регенерация, явился к нему ночью в спальню и потребовал секса, выкинув из комнаты дареного отцом омежку. Джаред и проснулся от звуков драки, он не ожидал, что Дженсен придет к нему, и про омегу Нейса распорядиться забыл – тот так и спал в его спальне, на одной с ним огромной кровати. – Пусть убирается, – заявил Дженсен, запинывая воющего омежку под кровать, – это мое место. Джаред был совсем не против – твое, конечно твое, кто спорит, но он не ожидал, что закончится вот так. Полная гармония в постели, и равнодушие, граничащее с презрением в жизни. Джаред поспешно избавился от дареного отцом омеги, передарил кому-то, и Дженсен перестал злобно фыркать, шипеть, как рассерженный кот и сверкать глазами – успокоился. Позволяя себя затрахивать чуть не до смерти, стонал, раскрывался в его руках, таял, требовал – возьми! Еще, еще, хочу, снова. Ненасытный, прекрасный, живот все рос, делая его неуклюжим, но он не становился хуже – лишь ненасытней. А вот поговорить, пообщаться – не получалось. Дженсен оказался грубым, неблагодарным, на попытки разговорить обрывал – с мужем своим любезничать будешь, я всего лишь шлюха, твоя игрушка для ебли. Когда Джаред пробовал разговорить его во время секса, того, что у них всегда проходило идеально – Дженсен шипел, злился, мог и убежать. И лишь когда Джаред заговаривал о ребенке – Дженсен немного притихал и пугался. Джаред пообещал оставить ребенка в доме – Дженсен немного смягчился, но до конца, видно, не поверил. Про первого ребенка рассказал неохотно, что тот не выжил, не с его жизнью. Дженсен старался, да. Он вернулся в тот дом, где его, юного девственника, приняли на работу мыть полы, натирать комоды, смахивать пыль. В первый же день его затащили в кладовку и трахнули втроем хозяйские сыновья, больше он пыль не вытирал. Его трахали, пока не стало видно пузо, а потом обвинили в блядстве и выставили на улицу. Родителей у Дженсена не было, в закрытый пансион, где он вырос, и куда его определила умершая тетка, вернуться нельзя было и пришлось стать тем, кем его назвали. Шлюхой. Но потом, после родов в доме Джареда – Дженсен вернулся в тот дом, где его сделали шлюхой. Скандал мог получиться знатный, все-таки, экспертизу еще никто не отменял. Ребенка признали, отдали кормилице, а Дженсен стал жить с отцом тройняшек, обрюхативших его. После нескольких попыток неугомонных сыновей выловить и трахнуть Дженсена – хозяин с сожалением передал Дженсена Хану, другу семьи. Хан как раз искал себе занятную игрушку в дальнюю дорогу. Дорога с Дженсеном оказалась приятной, и время пролетело быстро, пришло время возвращаться. По возвращении Дженсен узнал, что без нормального присмотра его сын заболел и умер, и известие это его повергло в долгий стресс, особенно на фоне новой беременности. Хан узнал, что выкупленное время Дженсена подходит к концу, но не придал этому значения. Куда денется от него беременная уже игрушка? От кого ребенок – ни Хан, ни Дженсен не знали, Хан любил смотреть, как Дженсена трахает кто-нибудь, желательно сразу несколько, а Дженсен не мог быть уверен, от кого залетел, это было, в общем, неважно – он просто хотел, как любой омега – сохранить этого ребенка. Получалось, ребенок – это единственное, что могло заставить Дженсена подчиняться Джареду. И Джаред этим бессовестно начал пользоваться. – Дженсен, посиди со мной, почему ты все время бежишь в свою комнату. – Отвали, я тебе не муж. Со шлюхами в обнимку не сидят. – Дженсен, ты хочешь, чтобы я женился? Мой муж постарается первым делом избавиться от твоего ребенка. И от тебя. Ты хочешь, чтобы я женился? – Ну хорошо... Что за отстойное кино ты смотришь?! – Альфы любят боевики. – Дженсен, мы поедем сегодня на пляж. – На тот, где ты подобрал меня? – Нет, на другой. На закрытый. Мы будем там только вдвоем. Ты разденешься догола... – Джаред, зачем эти фантазии. Трахни меня без затей дома. – Я хочу тебя на фоне моря, под звук волн... – Ты не стоял коленями на ракушках. – Ты будешь стоять на мягком одеяле. Это так романтично, море, ночь... – Еще и до ночи! Таскай на подобные мероприятия своего какого-нибудь романтичного женишка, он оценит! – Ты прав, есть миллион омег, которым за счастье поехать со мной на свидание. Но сразу после этого готовься быть проданным, ты этого хочешь? –... шантажист. – Значит, договорились. И Дженсен мстил ему за шантаж, бил по самому больному – ревности. Без конца говорил, что ему мало, мало, что не хватает одного самца, что он уже испорчен, развращен, ныл, стонал, удовлетворял себя игрушками, смотрел на Джареда умоляюще – хочу, чтобы кто-нибудь меня трахал, а ты смотрел, можно, можно, можно? Джаред терпел долго, но выносить неудовлетворенного омегу было тяжело, и тлело где-то внутри грязненькое, похотливое, жарко-возбуждающее – посмотреть, как Дженсен, почти касаясь огромным животом пола, будет качаться под толчками чужого альфы, и широко открыв рот, напрягая до красноты шею – орать на чужом здоровом узле... Не выдержал. Лопнуло терпение, принес из борделя альф большой альбом с фотографиями и шмякнул перед недовольным Дженсеном – на, выбирай! Чертова шлюха... Дженсен вцепился в альбом как беременный в торкнувшую сладость, или как нарик в дозу. Глаза по пять копеек, покраснел весь, недоверчиво-испуганно-восторженно смотрит – можно, можно – правда можно?! Можно. Дженсен немедленно принялся выбирать. У Джареда его выбор даже немного пригасил ревность, уж больно все выбранные альфы были в одну породу – высокие, с широкими плечами, с каштановой, как у Джареда, гривой волос, улыбчивые. Все пятеро. Выбрал, и застенчиво потупившись, ждал приговора, Джаред уточнил нарочито грубо: – Ты всех пятерых хочешь, шлюшка? – Да, – прошелестел обманчиво Дженсен, а глаза так и сверкали голодно. – Хорошо, получишь. Все, что захочешь. Джаред так и не смог уйти. Смотрел, как сильные, здоровые самцы сперва держась кучкой, зашли в их огромную игровую, настороженно оглядываясь, а потом уже не могли оторваться от Дженсена, пялили его со всех сторон. В рот, в задницу, дрочили об него, спускали на него все вместе, снова засаживали, пытались трахнуть вдвоем в одну дырку, и Дженсен тоненько выл, трепеща, насаженный сразу на два члена, складывали его на стол, на всякие расставленные игрушки, пялили развесив в воздухе, держа на весу, на руках, гладили и ласкали бесконечно круглый живот, целовали, облизывали, трахали языком в пупок все эти клоны Джареда, вылизывали ему уши, сочащийся смазкой зад, обцеловывали губы, затрахали омегу до полусмерти, а тот все стонал и просил еле слышно – Джаред, еще. Джаред, хочу, тебя хочу. Джаред не вставая с кресла в углу кончил раза три, дроча себе, и долго не мог прийти в себя после этого представления. Потом Дженсен еще несколько раз просил «мальчиков» и Джаред без звука разрешал, просто потому что. Но чем ближе становилась дата родов, тем тише вел себя Дженсен, он притих совсем в день, когда пришли служки, и поступили к нему с бритвами да золотой краской. А потом Дженсен вцепился в Джареда с криком, пряча лицо у него на груди: – Нет, нет, нет! Не хочу! Пусть уйдут, не хочу с ними! Умоляю, Джаред, пожалуйста, все что хочешь! Пусть они уйдут, я все что хочешь для тебя сделаю! Ноги тебе буду целовать, только не отдавай им меня! Джаред так растерялся, что первое время молча смотрел, как они тащат Дженсена в парк, теперь было тепло, и можно было совершить ритуал на улице, Дженсен от них сперва отчаянно вырывался, а потом обвис на чужих руках, содрогаясь от плача. И тут Джаред рванул вперед. Раскидал всех, прижал Дженсена к себе, Дженсен падал, не мог стоять, ноги подгибались, Джаред встал тоже на колени, и прижимал Дженсена к себе, гладил по спине, по голове, как придется, и уговаривал: – Я не уйду. Не уйду, я буду с тобой, не бойся. Я буду рядом, слышишь? Без них нельзя, но я все время буду держать тебя за руку, я не дам тебя связать. Я буду твоей держалкой, слышишь? Служки недовольно бубнили вокруг, доказывали что-то, но Джаред слушал только омегу. Он держал его, пока они его брили, пока мыли, потом держал в кругу, в объятиях, пока они ходили вокруг, завывая, дурманя голову дымом. Дженсен стоял на коленях, с диким ужасом вжимаясь в грудь Джареда, вцепившись в него, трясся, а Джаред гладил его безостановочно и уговаривал: – Успокойся, тшшшш, успокойся, ну. Когда служки пробовали приблизиться к Дженсену с расширителями, Джаред выкинул их все, и тихонько шепча и уговаривая, насадил Дженсена на свой узел, Дженсен льнул к нему спиной, садясь на узел сильнее, тихо постанывал, и от ужаса зажмурив глаза шептал как сумасшедший: – Только не уходи, только не уходи! Я боюсь, я их боюсь до смерти, Джаред. Не уходи, не оставляй меня с ними... Джаред и не оставил. И когда начались схватки, черносутанных служек не подпустил рыком, и делал все сам, своими руками, и гладил где надо, и боль снимал одним прикосновением губ, и даже руку внутрь засунул, помогая малышу выбраться. И словно в благодарность – все прошло быстрее, так быстро, просто, почти легко – если не считать дикого страха Дженсена, который остался еще от первых затяжных и трудных родов. Недовольство служек испарилось после щедрого вознаграждения, а потом, глядя как Дженсен затаив дыхание рассматривает своего крошечного малыша, здоровый, совсем не обессиленный и даже счастливый – Джаред заключил: – Без них лучше вышло. Как думаешь, может, вообще не пускать их на порог, когда нашего малыша рожать будешь? Дженсен странно посмотрел на него. – Чего? – не понял Джаред. – Ты хочешь от меня малыша? – тихо спросил Дженсен. – Конечно, – удивился Джаред, – почему нет? – Ну... – Дженсен опустил взгляд и покраснел: – Ты же когда-нибудь женишься. И куда я с детьми? – Я не женюсь, – возмутился Джаред, и уточнил, – детей от тебя я признаю, об этом можешь не беспокоиться. А вот насчет женитьбы... Это от тебя будет зависеть. – Опять шантажируешь, – вздохнул Дженсен. – А как же. У меня нет на тебя других рычагов влияния, приходится грубо манипулировать. Дженсен посмотрел на него пристально, словно не решаясь спросить, но все-таки победил сомнения: – А когда ты держал меня много часов подряд в объятиях, стоял на коленях рядом со мной, помогал родиться Шону, спасал от ужаса, ты тоже манипулировал? – Шон? Его зовут Шон? Хорошее имя. – Имя хорошее, а ты – плохой. – Да, я плохиш. – И самое ужасное, ты хочешь казаться хуже, чем есть. – Как будто ты – нет. Дженсен, вот неожиданность, покраснел, и от смущения даже закрыл лицо руками, но потом тихо засмеялся, убрал ладони и, улыбаясь, посмотрел на Джареда. – Да, – признался он, – мы подходящая пара. Джаред осторожно перегнулся через безмятежно дрыхнувший крошечный кулечек, поцеловал Дженсена: – Жаль, что я не сразу это понял.