***
Очнулся Миар очень легко: в приподнятом духе, как будто заново родился и с совсем новыми для него, непривычными ощущениями. Он приподнялся и протёр глаза, после чего осмотрелся по сторонам, чтобы понять, где же он находился всё это время. Тритон уже был далеко не в тёмной пещере, а на пухлых кораллах, которые оранжевой подушкой растянулись по песочному дну среди пушистых полипов на впечатляющем рифе. Перед глазами плавали рыбы-попугаи и другие броские жители водных глубин, а где-ни-где красными и чёрными точками пестрели морские звёзды. Юноша зачаровано любовался своим окружением, пока до него не дошла важная мысль — эта среда обитания была очень похожа на родную ему местность! Выплыв чуть выше кораллов, тритон заулыбался от счастья, увидев вдалеке родное поселение его рода, причудливые и мерцающие ракушками строения. Миар собирался было уже сделать толчок плавником хвоста от песка, чтобы начать движение в сторону места проживания его рода, как вдруг замер в простом понимании: ему не стоит больше туда возвращаться. Юноша сжал губы и развернулся, посмотрев в обратную сторону, после чего опешил. За красочными рифами начиналась та самая роща злополучных длинных водорослей, а за ней находилось само ущелье, где с тритоном произошло что-то невиданное и будоражащее все фибры его души. А как раз между зарослями и мраком пропасти, на фоне тёмной синевы, плыл осьминогий, распрямляя в разные стороны свои щупальца, а после собирая их вместе, и снова выпуская, таким образом отталкиваясь. В руках у него было нечто жёлтое и светящиеся, в котором Миар с изумлением узнал отсутствующий глаз рыбины-убийцы: Дотх использовал его как луч солнца, освещая себе дорогу в темноте. Тритон разрывался между противоречивыми чувствами: с одной стороны он не знал, стоило ли ему окликнуть осьминогого и вновь поблагодарить за спасение, не смотря на то, что тот с ним сотворил. А с другой — им явно было не по пути, слишком они разные, и жизнь их была как день и ночь, полная противоположностей. Юноша прощальным взглядом провёл фигуру Дотха, которая вскоре скрылась за чёрными скалами ущелья, не замечая сжавшегося от грусти сердца, а после уныло посмотрел вниз и опешил. У его хвоста лежали пять моллюсков с разноцветными жемчужинами, несколько особенно красивых ракушек и странные морские огурцы, формой очень напоминавшие… Миар весь зарделся, отгоняя пошлые мысли о последнем отростке Дотха, и поднял дары, прижимая их груди. Это была их первая, но, возможно, далеко не последняя встреча.Часть 1
30 октября 2015 г. в 21:18
Спокойствие и штиль на поверхности Багровых морей были лишь иллюзией для смертных, беспечной и успокаивающей. На глубине же, среди морских зарослей дивных цветов, садов ярких кораллов и мельтешащих чудных рыбин вот уже столетия жили мифические существа, которые во внешнем мире были известны под различными именами. Сам же морской народ звал себя «авемаре» и разделялся на многочисленные виды, тесно связанные с особенностями полулюдей-полурыб — будто сотни маленьких мирков, таких необычных и непохожих между собой, но имеющих нечто общее: умение плавать и дышать под водой. Они отличались друг от друга внешностью и способностями, потому по сходству собирались в кланы под верховенством главарей. В морском царстве всё держалось лишь на союзах, и у каждого вида авемаре был свой предводитель. К примеру, у дельфинохвостых был ими же выбранный глава, как и у жёлтых бойцовых, а вот у акулообразных — потомственный вождь.
Жители водных глубин редко были доброжелательны ко всем подряд, имея свою область проживания и не выходя за её пределы, и сотрудничать они могли лишь с теми, с кем были заключены договоры. Каждый вождь ежемесячно приплывал на всеморскую встречу, чтобы вынести приговоры нарушителям или пересмотреть свои отношения с другими кланами. Переменчивое настроение правителей к друг другу воспринималось спокойно, ведь видов авемаре было так много, что без раздоров и споров проживание бок о бок казалось утопией, а столкновения могли возникнуть буквально из-за любого пустяка. И чтобы найти выход из постоянных войн, ради долгосрочного мира повелось скрепление браков между отпрысками правящих семей. Однако в таких союзах по расчёту соединялись лишь мужские особи, а женские были необходимы как продолжательницы чистого рода, из-за чего их не отдавали авемаре другого клана и вида, чтобы не смешивать кровь.
Скрещивание считалось страшным грехом, ведь, к примеру, от скатовидного и медузообразной родится странное дитё, пугающее и непохожее ни на один из видов, уже существующий на глубинах моря. Подобных отпрысков боялись и называли изгоями, выдворяли и не позволяли жить рядом с поселениями. Яркий тому пример — семья тритонов, хоть им и отвелась совершенно другая роль, делая их заодно и исключением из правил. Этот вид авемаре был результатом запрещённого скрещивания, однако, вместо уродцев из них вышли захватывающей красоты существа, что сделало их желанными в водах Багровых морей. Необычность тритонов заключалась как раз таки в мужских особях, ведь они были миловидны и слабоваты телом, как для защитников, так что их истинное предназначение не оставалось загадкой.
Тритонов выдворили на самый край местности проживания авемаре к огромному расколу в земле — ущелью неизвестной глубины, чёрной пропастью уходящей вниз в таинственные глубины. Их не принимали за равноправных существ, но выделили место в мире подводных жителей, позволяя выжить. За отпрысков тритонов платили горстку жемчужин и обычно дарили в знак высшего уважения, как красивое украшение дворцам и послушную прислугу неординарной внешности, а там уже их владельцы могли творить с ними всё, что им заблагорассудиться. Из небольших, разноцветных икринок, которых было около десятка в сезон, вылупливались совершенно разные окрасом, но одинаковой формой тритончики, мужских особей из которых было большинство, удачей считалось если появлялось пара особей женского пола. Матрон оберегали как зеницу ока, чтобы потом свести с тритоном из другой семьи для чистоты вида. Среди юношей же тоже выбирали одного продолжателя рода — самого сильного, а остальных продавали, как только они подрастали. Кто есть кто заведомо было известно, как только откладывали кладку: икринки женских особей обычно были прозрачно-белые, а вот мужские — лиловые. И чем темнее был икра, тем взрослее оказывался тритон — так и определялось старшинство в их семье.
В то время, как третий сын из рода тритонов — Миар, праздновал своё совершеннолетие, на востоке Багровых морей вспыхнул конфликт между огненными ежами и морскими нагами, который уже давно нарастал стычками и враждебным настроением. Долгие годы мелкие разногласия со временем превратились в неприкрытые угрозы. А началось всё из-за постоянного пересечения змеевидными территории ежей, не считаясь с предупреждениями вторых, потому хвостатые полулюди в конечном счёте оборвали нить удивительно стойкого терпения их соседей. Существа огненно-красного окраса, с редкими, но острыми иголочками по всему телу, и крупным хвостом с большим количеством плавников, пламенной волной налетели на нагов, ведомые местью за нарушение договорённостей. Вспыхнула страшная борьба между двумя кланами: змеевидные душили ежей как могли, терпя боль от опасных ядовитых шипов, но в итоге, всё же отпускали противников из колец своих мощных хвостов из-за отравления крови, и тем самым проигрывая бой.
И не успел Миар проснуться от сладкого сна на мягкой гигантской губке, как во дворец его семьи в спешке приплыли наги-посланники с намерением купить тритона и подарить его огненным ежам в знак примирения, вместе с предложением о помолвке, чтобы избежать ещё больших жертв. Так как старшие братья юного тритона уже давно были отданы другим покупателям, следующим в выполнении своего предназначения должен был быть именно он.
Долго не думая, главы рода, получив тяжёлую горсть жемчужин, передали юношу нескольким нагам, которых не слишком придирчиво выбирали для такого простого и срочного задания, ведь сильные воины были заняты самой схваткой и обороной. Миар приглушал беспокойство как мог, хоть и не желал уходить из дома и становиться чьей-то собственностью, лишаясь свободы до конца жизни. Однако сбежать ему вряд ли бы удалось — змеевидные были очень быстры, а он наоборот: красив, но слаб телом, как и все тритоны.
Как только Миара отдали в чужие руки, его окружили со всех сторон сопровождающие, и их конвой, не мешкая, выплыл из дворца, решив срезать через заросли диких водорослей у ущелья, чтобы как можно быстрее добраться до восточных глубин. Подводные растения плотным препятствиям стояли на коротком пути, так что наги решили проплыть над ними, ведя за собой и тритона. На просторе синих вод несколько фигур двигались вверх, оставляя под собой живую стену.
Вдруг одного змеевидного впереди резко обхватили за хвост огромные водоросли, неожиданно и непонятно как выросшие за долю секунды, и с силой потащили в зелёную гущу. Остальные наги застыли от шока, а после в панике стали извиваться и вертеть головами, смотря вниз, видно, в поисках нечта, что только что утянуло их друга. Они постепенно стали отталкивать тритона назад, закрывая его собой и не отрывая взгляда от подводного леса в поисках невидимого врага. В голове у Миара яркими красками пульсировало от чувства неминуемой опасности, а интуиция кричала о том, что не стоит плыть дальше, как и оставаться на месте.
Змеевидные же напряглись и были на краю срыва, готовясь в любую секунду уплыть. Шипя и щурясь, они настороженно вытягивали головы, чтобы после отпрянуть в испуге. Миар замер, не веря своим глазам: из темноты длинных, плотных водорослей на него снизу-вверх смотрел ярко-жёлтый, каким-то образом светящийся, глаз. Гуща угрожающе зашевелилась, и из неё стала подниматься огромная, занимающая собой чуть ли не все заросли, рыба болотного цвета, вся в моллюсках и бородавках. Она приоткрыла рот, показывая свои длинные и остроконечные зубы, и как-будто застыла, чем ещё больше устрашила тритончика, смотря на него своим единственным, будто мёртвым глазом — на месте второго была пустая глазница. По бокам её туловища извивались отростки, похожие на водоросли, которыми она и схватила несчастного змеевидного, утащив его к себе в пасть.
Один отчаянный наг, заметив, что чудовище не двигалось, а будто бы застыло на месте, собирался было трусливо уплыть, но в мгновение ока его обхватили зелёные «водоросли», сжимая тело, а после резко потянули к жуткой пасти рыбы. Она лениво приоткрыла рот и одним махом проглотила змеевидного, особо даже не напрягаясь и всё так же следя за остальными живыми существами стеклянным взглядом. Наги в ужасе зашевелились, намереваясь сбежать, но их постигла участь собрата: рыбина теми же движениями забрасывала себе в глотку пищу, которую даже не прожёвывала. И теперь перед ней остался лишь один выживший.
Уплыть от чудища казалось абсолютно невозможным — слишком быстро реагировали его отростки на любое движение, из-за чего Миар уже не верил в удачу, отчаявшись выжить: всё равно не успеет спастись. Когда же его худой, изящный лазурный хвост с розовыми полосками и декоративными плавничками обвили тёмные щупальцы, тритон смиренно прикрыл глаза и скорбно сжал губы — ему конец. Резким рывком его потянуло вниз, отчего он в крике широко раскрыл рот, продолжая жмуриться и молить богов, чтобы смерть была безболезненной и быстрой. Всевышнее смилостивились над ним, так что в полнейшем мраке Миар оказался уже через мгновение, до этого лишь ощутив глухой удар о нечто твёрдое и острое, отчего заныл бок. Сжавшись клубочком, юноша закрыл голову руками и всё думал о том, что дома, наверное, никто не будет горевать о его гибели, раз его могли с такой лёгкостью продать как какую-то вещь.
Так бы и лежал юный тритон на грубом камне, страдая от горя, если бы его не стали вдруг тормошить, толкая чем-то в хвост. Перестав мысленно прощаться со всеми своими близкими, Миар обернулся, осознавая, что, похоже, ещё не умер и находился в какой-то пещере. Заморгав, тритон привык к темноте и разглядел очертания чего-то, ростом чуть больше его самого. Подобравшись и найдя в себе последние крупицы смелости, он осторожно подплыл к странной фигуре. Всмотревшись в неё, юноша от изумления сразу же отпрянул, забурлив водой и пустив пузыри, и прижался спиной к стене. Силуэт вдруг зашевелился, и к тритону из мрака пополз тёмно-зелёный отросток, изгибаясь, а за ним ещё один и пару других, пока не приблизился сам их обладатель, лишая Миара дара речи.
Перед ним был вымерший вид осьминогих: не очень молодой на вид мужской представитель этой расы, по пояс выглядящий как тритон — с человеческими головой и торсом, но внизу имеющий толстые, тёмные щупальца со светлыми присосками, которые медленно выгибались и сворачивались, после чего снова выпрямлялись. Незнакомец внимательно и пристально следил за вторженцем в его жилище, после чего протянул ему руку, растопыривая пальцы. Недоверчиво переводя взгляд с самого осьминогого на его ладонь, Миар всё же неуверенно подал свою, радуясь, что перед ним разумный, заодно и открывая рот в намерении устроить ему опрос, как вдруг ощутил нечто у своего левого бока и оглянулся, согнув локти. Оказывается, один из длинных отростков незнакомца обогнул тритона и по стене переместился к его туловищу, после чего переполз на хвост и обвил его, кончиком оказавшись у живота юноши. Он ласково потёрся об голубоватую чешую Миара, иногда задевая розовые плавники и прилипая присосками к коже. Тритон забеспокоился, аккуратно положив руку на щупальцу, чтобы оторвать её от себя, но та, наоборот, сильнее сжала его, давя на паховую пластину.
Испытав незнакомый ему до этого жар от чужих касаний, ведь юноша ещё ни с кем не знал близости, авемаре безмолвно застонал, после чего мотнул головой, приходя в себя, и уставился с немым вопросом на осьминогого, который голодным взглядом скользил по юному телу. Тот совершенно невозмутимо продолжал подступаться к тритону, постепенно, будто обнимая его своими щупальцами: одни ползли снизу, обездвиживая Миара, другие сразу же огибали спину, немного присасываясь к сиреневым соскам, а затем даже тянулись к тонкой шее. Чувствуя, как бешено застучало сердце то ли от страха, то ли от истомы по непонятной жажде, которая клубилась внизу живота, юноша не выдержал и вскрикнул:
— Перестань, прошу! Не убивай меня!
Осьминогий внезапным рывком припечатал тритона к серой стене пещеры и одним отростком закрыл ему рот, присосками впиваясь в пухлые губы, при этом смотря куда-то в сторону. Перепуганный Миар протестующе замычал и глянул туда же, куда смотрел незнакомец, после чего сам перестал трепыхаться, застыв. В конце подземного туннеля, где они находились, был небольшой выход в просторы моря, который тритон до этого не замечал. Но не это ошарашило авемаре: синева водных глубин, которую было видно через отверстие пещеры, вдруг сменилась чернотой, и в их сторону посмотрел до боли знакомый Миару жёлтый, безжизненный глаз — он закрывал собой чуть ли не весь проход. Дрожь пробежалась по телу юноши, отнимая у него все силы на сопротивление, однако, как ни странно, чувство защищённости придавали щупальцы осьминогого, которые почти покрыли собой тритона, как он потом понял, маскируя его яркую расцветку своей тёмной кожей.
Рыбина-убийца ещё немного посмотрела в узкую пещерку, после чего неожиданно пропала, видно, уплывая, потеряв интерес к потенциальной добыче. Как только она скрылась из виду, незнакомец отпустил Миара, выплетая его из своих конечностей. Тритон ощутил не только свободу в движениях, но и то, что он был весь покрыт какой-то прозрачно-молочной скользкой слизью, и повёл плечами, унимая отвращение. На этот раз он не желал молчать, настойчиво спрашивая:
— Кто ты такой и где я?
Осьминогий недовольно насупился и засуетился, отчего его иссиня-чёрные волосы, будто мягкие водоросли, зашевелились вслед за ним: он что-то явно искал, подбирая булыжники щупальцами и поднося их к своему лицу, после чего клал их на место, ещё сильнее сводя тёмные брови к переносице. Через некоторое время он, наконец-то, нашёл беловатый камень и стал им чертить на стене пещеры какие-то палочки, всё время оборачиваясь через плечо к тритону. Миар подплыл к нему ближе, опасливо посматривая на щупальца, и, поразмышляв над каракулями осьминогого, догадался, что тот писал ему своё имя: «Дотх». Подивившись такому не слишком благозвучному сочетанию букв, тритон всё же кивнул и повторил имя незнакомца, после чего сам представился, приложив ладонь к груди. Дотх каким-то жадным взглядом проводил руку юноши и остановился глазами на его ключицах, отчего тот почувствовал себя совсем неуютно, решив отвлечь внимание осьминогого, интересуясь:
— Это ты меня спас? — уточнил он, вспоминая о том, как его обхватили щупальца перед чудовищной рыбой, которые точно принадлежали не ей.
С большой неохотой оторвавшись от разглядывания тритона, Дотх еле заметно мотнул головой в согласии, после чего снова уставился на тело Миара.
— А где мы? — снова полюбопытствовал юноша, потирая пальцами об пальцы и нервно похлопывая плавником хвоста о камень пещеры.
Дотх вновь как-то разочарованно выдохнул, будто ему сильно помешали в чём-то очень важном, и выставил по диагонали перед удивлённым тритоном ребро правой ладони, а после то же самое сделал и с левой рукой, будто рисуя ракушку или моллюска. Поразмышляв над новым ребусом, Миар вдруг охнул и изумлённо предположил:
— Мы на самом дне ущелья?!
Осьминогий пожал плечами, мол, ничего особенного, и кивнул, снова занимаясь важным для него делом: пожиранием взглядом фигуры необычно-красивого существа. Сам же тритон схватился за голову, не веря в подобный кошмар, который с ним сотворился: ему вообще говорили ни за что не приближаться к ущелью, а тут он в самом его сердце! Никто, даже самые смелые и мужественные авемаре не заплывают так глубоко, а что же делать ему, слабому тритону, не способному себя защитить? Закрыв лицо руками, Миар опёрся на стену пещеры и скрючился, стараясь успокоить истерику, пока не ощутил снова лёгкие поглаживания на своем корпусе. Приоткрыв глаза, он увидел, как вновь щупальцы Дотха понемногу ползут к нему, а сам осьминогий постоянно облизывается, уперевшись ладонями по бокам от головы тритона и чуть ли не впритык приблизившись к нему.
Скользкие конечности привычно обвили неподвижного юношу, уютно умастившись на его мягкой и нежной коже и пачкая её белесой слизью. Некоторые щупальца защекотали тритона, отчего тот невольно захихикал, выгибаясь, после чего сразу же замолк, как только почувствовал, что другие обнаглевшие отростки недвусмысленно стали вертеться вокруг его паховой пластины, ненавязчиво настраивая её владельца на определённый лад. Засмущавшись, Миар постарался отстраниться от них, с непониманием в глазах посматривая на спокойного Дотха, но позади него была лишь часть скалы в пещере, а конечности осьминогого стали намного более настойчивы и нетерпеливы. Тритон не мог противиться своему организму и вскоре со стыдом позволил чуть большей пластинке, чем остальные чешуйки на его хвосте, приоткрыться, представляя еле заметный вид на его красный половой орган, уже истекающий смазкой, в небольшом отверстии с розоватыми стенками.
Будто именно этого и ожидая, Дотх, не используя рук, лишь щупальцами полез к паху юноши, закусив губу от усердия: одними он заключил в плен пульсирующую плоть, продолжая её стимулировать, другими же смазывал желанное тело возбуждающими секрециями, которые проникали в кожу и действовали моментально — это было уже видно по слегка одурманенному взгляду Миара. Тот не мог понять, что конкретно от него хотят, и лишь поддавался своей слабости, уже не обращая внимания ни на что и прикрыв веки длинными ресницами, наслаждаясь приятными поглаживаниями. Осьминогий же зря времени не терял и вдруг провёл ладонью по раздвинутой паховой пластине, после просунул в отверстие пальцы и стал помогать половому органу тритона полностью показаться из тёплого нутра, заодно и продолжая нащупывать ещё что-то рядом со стволом, чуть ниже по хвосту.
От его манипуляций юноша аж весь встрепенулся, умом понимая, что к нему уже лезут туда, куда точно не надо, но противиться этому не мог из-за общей слабости тела и блаженной неги. Однако махнуть протестующе хвостом Миар всё-таки смог, чем вызвал сильное недовольство у Дотха: тот скривился и, особо не церемонясь, заткнул тритона одним из своих щупалец. Как только в рот к юноше попал толстый и извивающийся отросток, авемаре как будто встряхнули, и он стал дёргаться, языком выталкивая конечность. Но та довольно умело выворачивалась и в итоге даже стала сама подставляться под язык тритона, чем сначала не вызвала ничего, кроме отторжения, пока не выплеснула из своего кончика непонятную жидкость. Сначала Миар ощутил приторную сладость от странной субстанции, которая граничила с лёгкой горечью, но вкус этот был настолько необычно-привлекательным, что хотелось его непременно вновь распробовать. Тритон перестал трепыхаться, на что и щупальце прекратило долбиться ему в рот, замерев и будто выжидая чего-то.
Сходя с ума от ласк внизу живота, юноша пробно лизнул тот самый кончик отростка и обнаружил в нём крохотное отверстие, в которое он просунул язык в поисках того самого выделения. На его решительность Дотх среагировал довольно необычно: сначала все его конечности замерли, а после с новой силой принялись ползти по тритону, а сам осьминогий приоткрыл рот и на его бледном лице появился лёгкий румянец. Отросток же во рту Миара снова изверг вкусную субстанцию и пуще прежнего стал пропихиваться в его нутро, кончиком чуть ли не доставая до глотки. Неосознанные слёзы потекли из глаз тритона от такого напора, но он никак не мог остановиться, продолжая глотать жидкость из щупальца и уже ничего не соображая, что же с ним происходит. Дотх же неожиданно что-то пробулькал и беспрепятственно залез пальцами в пах юноши, насильно отодвигая пластину и достигая наконец того места, которое он так долго искал.
Минуя конусовидный половой орган тритона, он нашёл вход в тело авемаре, который природой предназначался как выход. Раздвинув голубоватые складки, осьминогий с удовольствием вставил пару пальцев внутрь дрожащего Миара, прислушиваясь к тому, как отзывается его тело. Он подвигал фалангами внутри, чувствуя податливость стенок, и отнял руку, позволяя утомлённому тритону прийти в себя от непривычных ощущений. Вынув щупальце из рта своего партнёра, у которого уже по губам текла слюна вперемешку с афродизиаком, Дотх чуть отстранился от юноши и наконец-то перестал сдерживаться. Среди всех его конечностей, хаотично извивающихся чёрными кольцами, вдруг показался ещё один: намного более короткий, чем остальные, и светлый с коричневыми пятнами, на конце с ярко-красной головкой и небольшой дырочкой в ней. Пока Миар только пытался сообразить, почему всё вдруг остановилось, осьминогий выпустил через свою половую щупальцу без присосок как можно больше секрета в пах тритона, больше всего внимания уделяя отверстию в его тело, и приставил к нему головку органа.
От возбуждения юноше снесло напрочь голову, но боль от проникновения он всё же совсем не пропустил, наоборот — на нём заострились все его чувства. Он задвигал бёдрами, стараясь отодвинуться от красноватого отростка, но в итоге сам же и насадился на него, вскинув подбородок от неприятного ощущения и досадно сжав кулаки, охнув. Дотх же довольно закивал и прижал грудью тритона сильнее к стене, вставляя свой орган ещё глубже и блуждая ладонями по ладной фигуре партнёра. Миар широко раскрыл рот, с силой жмурясь и выгибая брови наверх в жалобе, но осьминогий не собирался останавливаться, как и замедляться. Быстро задвигавшись внутри авемаре благодаря своей смазке, он всё ещё скользил другими щупальцами по туловищу любовника, как и не забывал о его стволе, поддерживая его напряжённое состояние. Дотх вбивался в тритона как будто в первый и последний раз, с полной отдачей и толикой безумства; его конечности будто уже жили своей жизнью, то снова залезая в рот к Миару, то играя с его впадинкой пупка, то даже стараясь тоже втиснуться внутрь авемаре к половому отростку, но тот всё же их не впускал.
Жар внутри юноши обжигал и заставлял терять сознание, держа юного тритона на грани срыва. Оперевшись о крепкие плечи осьминогого, он не выдержал и с глухим стоном излился, испытывая свой первый оргазм, отчего у него зарябило в глазах и спёрло дыхание. Сразу же обмякнув и обессиленно упав на Дотха, авемаре положил свою голову на плечо, щекоча своими фиолетовыми локонами зеленоватую кожу партнёра. Тот же ещё активней задвигал твёрдой плотью в тритоне, после чего протолкнул её на максимальную длину и выпустил порцию семени, тяжело дыша и туманным взглядом лаская просматривающиеся позвонки на худой спине и изгиб поясницы Миара. Они пробыли в объятиях достаточно долго, чтобы набраться сил и отдохнуть, после чего Дотх уложил на плоский камень заснувшего авемаре и погладил его по точённому лицу, устроившись рядом и спрятав под себя мягкий половой отросток.