Утонуть

- И после этого ты хочешь, чтобы я прощал тебя? Каждый раз… Каждый ебаный раз! Думаешь, я смогу просто так, по щелчку пальцев, взять и выбросить из памяти весь тот пиздец, который ты оставляешь за собой? Я не могу быть собирателем костей, Уэйд. Я не смогу вычистить всю эту кровь. Она пропитала мою совесть насквозь. А ты… ты просишь простить тебя… Истеричный смешок вышел слишком высоким и каким-то болезненным. - Хочешь, чтобы я ушел? Питер стоял у окна и смотрел, как внизу, в свете уличных фонарей, свора собак пытается загнать и загрызть потасканную дворнягу, до того уродливую и облезлую, что было бы, наверное, даже милосерднее, если бы своре всё же удалось. Но дворняга отлаивалась, скалила зубы и наверняка рычала. Её рыка Питер расслышать не мог. Сквозь плотно закрытые створки с улицы доносились лишь свист зимнего ветра и гул собачьего лая, и те Питер мог едва различить только благодаря своим усиленным сенсорным системам. Питеру хотелось прогнать собак и спасти дворнягу, но ее отчаянные рывки и опасный оскал были доказательством того, что она способна этой ночью перегрызть глотку любому, кто осмелится встать с ней нос к носу. Наверное, она впилась бы в шею самой смерти и этой ночной стуже, если бы пришлось. Ей просто нечего было терять. Дворняга в этой войне осталась совершенно одна, и никто не спешил ей на помощь. Питер вспомнил те злополучные слова Фьюри, которые однажды всколыхнули в его душе что-то такое, чему прежде и названия не было. Потом, конечно, Питер, всю дорогу упрямо сопротивляясь и отбиваясь от определений, всё-таки понял. И сейчас, вспоминая прошедшие полгода, он чувствовал у себя в животе мерзкий тошнотный ком. Питеру было больно – тогда и теперь, всё время – с самого первого дня. А Фьюри еще в начале лета сказал ему: - Он как собака – одинокая и искренняя, да, но злая и бешеная. Дэдпул не работает в команде, даже если порой кажется, что он этого так сильно хочет. Дэдпулу команда не нужна, потому что опыт его жизни – это опыт собаки, брошенной и одинокой. Его методы неприемлемы. Его поступки большей частью кажутся абсурдом. Может, на самом деле так и есть, мы никогда этого не узнаем и не поймём. Дэдпул не такой, как мы. Не пытайся помочь ему, Питер. Ты увязнешь и утонешь. Дэдпул утянет тебя на дно, где ты сгинешь – таким же одиноким, как он сам. Вот только Дэдпулу сгинуть вместе с тобой не удастся. Хотя, может, он и захотел бы… Я не знаю. Питер молчал. Он не знал, что ответить. Воспоминания прошедших месяцев калейдоскопом вертелись в его сознании. У Питера закружилась голова. - Кажется, я опять простыл. Черт, эти ублюдки до сих пор не починили котельную. Наверное, просто нужно перестать быть дружелюбным соседом, послать всё на хуй и больше не платить им квартплату. Это не квартира. Это склеп. Как же я хочу свалить отсюда поскорее. Завтра на работу к семи, а я еще даже не вышел на патруль. Блядь, сегодня такая мерзость на улице. Я брюзжу как старая бабка. Останься. Может, развести себе какой-нибудь противопростудной херни? Я даже не знаю, что творится с моей аптечкой. Останься… Он говорил и говорил, и не мог отвести глаз от собачьего театра под уличными фонарями. Если бы так не кружилась голова, он, наверное, разревелся бы. Черт побери, ему ведь всего восемнадцать. Восемнадцать-блядских-лет! Он не жил еще. Он не умеет. Это Уэйд из них двоих бессмертный и может позволить себе всё что угодно. Питеру было всего восемнадцать. Питер хотел, чтобы в мире не было зла и смерти. Питер хотел изобрести лекарство от рака. Питер хотел любви. Потом умер дядя Бэн, его кумир превратился в монстра, Гвен поломала в нём умение радоваться и стремиться. Ему было всего восемнадцать. Питер почувствовал, как за его спиной Дэдпул нервно топчется, не зная, куда направиться дальше – к двери или к окну, у которого он стоял. - Я не знаю, что мне сказать, Паутинка. Скажи, что мне сказать, и я скажу это. Ты и я – это… Блядь, без понятия, что за хуйня между нами, мне страшно давать названия тому, что не зависит от меня одного. Но это – вот это, - он обвел комнату рукой, указывая одновременно на всё, и на них с Питером тоже, - оно предполагает ответственность. Предполагает обещания. Обязательства. Я этого не умею, Паучок. Ты это знаешь. Поэтому скажи мне, что я должен делать теперь, когда я уже ничего не могу исправить? - Останься… - снова, как в трансе, повторил Питер и, наконец, посмотрел на Дэдпула. – Можешь говорить, что хочешь. Заткнуть тебя всё равно невозможно. Наверное, для этого тоже существует какая-то особенная суперсила – способность заткнуть Дэдпула. Не родился еще тот герой… Просто завари мне чай и дай какой-нибудь сироп. Или таблеток. У нас есть таблетки? Кажется, у меня жар… Питер потрогал лоб и поёжился. - Не ходи на патруль сегодня. Себя на замену не предлагаю, но ты только скажи, и я даже катаны не возьму. Злодеи останутся один на один с моими кулаками в их злодейских рожах. Паучок, иди-ка ты в кровать. Питер фыркнул, представив, как Дэдпул развлекался бы на патруле без своего оружия, а потом под утро приполз бы без руки или без ноги. Или того хуже – притащил бы корявую записку с просьбой найти его оторванную голову. - Не будет сегодня патруля. В Нью-Йорке патрульных хватает. Могу себе позволить немного поболеть. - Можешь. Дэдпул робко улыбнулся и пошел в ванную искать лекарства. Питер еще раз выглянул в окно. Дворняга отогнала больше половины своры и одну из собак, кажется, погрызла. Питер победно усмехнулся и побрёл в спальню. Ноги переставлять было тяжело, словно он шел сквозь вязкую трясину, всё глубже погружаясь в лихорадку. Дойдя до кровати, он упал на покрывало, не раздеваясь, и позволил себе утонуть. Как и говорил Фьюри, утонуть в Дэдпуле было опаснее, чем что-либо еще в обозримой части Вселенной. Утонуть в Уэйде Уилсоне было единственным, чего Питер хотел в обозримом будущем.