Одержимость

Сфинкса трясло от бешенства. Горбач уже укатил коляску с Курильщиком, Лэри кончил мыться и ушел. Стих шум воды, и душевая опустела, а он все не мог успокоиться. Сфинкс прислонился к мокрой стене, а потом сполз по ней, не замечая, что устроился прямо в луже, натекшей из кабинки. Он сам не ожидал, что презрение этого ничего не значащего здесь мальчишки было способно настолько его задеть. «Это потому, что он решил, будто вправе презирать Слепого». Сфинкс бы так не взбесился, если бы Курильщик осуждал его самого. Вряд ли бы он тогда вообще утратил спокойствие. Он, скорее, увидел бы в этом повод для беседы, для долгого интересного разговора, позволяющего взглянуть на обсуждаемую тему (и на пару ей сопутствующих или даже вообще никак с ней видимо не связанных тем) под разными углами, вбросить пару-тройку философских или саркастических замечаний, подвести Курильщика к нескольким, возможно, взаимоисключающим выводам и на десерт полюбоваться ошеломленным выражением его лица. Если бы речь шла о нем, Сфинксе. Он не считал себя непогрешимым, всезнающим и не способным заблуждаться, хотя уважительное отношение стаи, да и всех в Доме, могло бы заставить возгордиться. Мальчишкой он хотел стать как Череп — и он стал круче Черепа, но всегда помнил, как к этому пришел, с чего начал, и сколько в том, чего он добился, заслуги Слепого. Для Сфинкса не существовало непререкаемых авторитетов, все слова и поступки он всегда подвергал анализу — кроме того, что делал и говорил Слепой. Тот мало что делал и еще меньше говорил, но все его действия были исполнены такой уверенности, что других мыслей, кроме как «воля Дома», на ум не приходило. Сфинкс не позволял себе даже малейших сомнений в отношении вожака, и теперь бесился — оттого, что их позволил себе какой-то Курильщик, ничего о Доме не знающий? Или оттого, как это презрение было высказано: «Я нормальный. А ты?» Или же оттого, что в этот момент в нем самом зашевелился червячок сомнения? Ведь он тоже считал, что «за это не убивают». Но Дом так решил, и Слепой не мог не исполнить его волю. Или мог?.. В спальне Табаки плел свои шаманские оберегающие заклятья. До Сфинкса доносились отдельные фразы: «слейся с луной», «ищи себе другую шкуру», «прочь от меня». Первобытная хрень, как сказал бы покойный Помпей. Сфинкс не был уверен, что верит в это сам, но Табаки, кажется, делал все всерьез. Джинсы промокли. Сидеть на полу стало холодно и неприятно, и Сфинкс поджал под себя ноги. Гнев на Курильщика плавно перешел в стадию самоедства. Мог ли он сам, Сфинкс, предотвратить убийство? Поговорить со Слепым, например. Сфинкс почувствовал, как его губы растягиваются в горькой усмешке. Если Слепой не хотел отвечать, проще было разговорить каменную стену. А он ясно дал понять, что держит ситуацию под контролем. Собственно, поэтому никто из стаи, кроме дурачка Лэри, и не беспокоился всерьез. Впрочем, это был не первый подобный поединок на их памяти. Новичков за прошедшие годы было немало. Тщедушный вид Слепого — незрячий, худой, мелкий, кажется, стоит дунуть, и рассыплется на части — вызывал у каждого пацана, мнящего себя крутым и жаждущего власти, предвкушение легкой победы. Стоило ли говорить, насколько оно было обманчивым?.. А первым в череде горе-претендентов стал Черный. Сфинкс тогда еще даже не получил свою последнюю кличку. Он только очнулся от кошмара, длившегося для него шесть лет, и с трудом пытался вернуться в реальность, в которой прошел всего месяц. Резня старших, послужившая толчком к его кошмару и болезни, стала уже чем-то давно минувшим, в то время как остальные лишь приходили в себя после нее. Они как раз возвратились с летнего отдыха, где, предоставленные сами себе, только и делали, что обсуждали кровавый Выпуск, добавляя к и без того ужасному событию еще больше подробностей. В Доме оставались только Слепой и Волк. Домовцы вернулись серьезные и притихшие. Не было и следа оживления прошлых лет. Сначала Тутмосик (так его тогда прозвали) подумал, что это последствия всеобщего шока, но все оказалось намного проще. За время отдыха Спортсмен решил взять Дом в свои руки. Вечером дня возвращения Зануда и Плакса, чрезвычайно гордые своей ролью посланников, обошли всех — Хламовных, Певчих, Проклятых и Чумных Дохляков, призывая собраться в спортзале. Народ еще не успел распаковаться. Ходили по гулким коридорам, заглядывали в пустые спальни, которых стало вдруг слишком много, и пытались представить, что старшие теперь они. Это оказалось не так просто — ведь новых младших не было. Все, казалось, зависло в неопределенности между прошлым и будущим. Спортсмен, однако, никакой неуверенности не испытывал. Он окинул взглядом собравшихся, отмечая и тех, кто в первом ряду заглядывал ему в рот, и тех, кто остался у входа. Тутмосик сел на пол, привалясь к стене — он еще с трудом держался на ногах. Его вообще бы здесь не было — ну что хорошего может сказать Спортсмен? — если бы Слепой не толкнул его в бок. «Пойдем, — сказал он, — будет интересно». Поэтому Тутмосик сидел между Слепым и Волком и ждал, когда начнется «интересно». Пока все происходящее было предсказуемо. Зануда и Плакса постучали в кастрюли, призывая к тишине. — Все видели, чем закончилось отсутствие в Доме одного, настоящего вожака? Говорил Пышка. Спортсмен стоял, скрестив руки на груди. Под его футболкой вырисовывался не по возрасту мощный рельеф мышц. Правда, Тутмосик с удовлетворением отметил, что Спортсмен больше не нависает над остальными, как башня — за прошедшее лето вытянулись многие. — Чтобы подобное не повторилось, отныне в Доме один вожак. Его воля — закон, и никаких вам тут больше… оппозиций. Пышка все повышал голос, стараясь, чтобы он звучал внушительней, но на последнем слове вдруг сорвался в писк. Кто-то, кажется, Табаки, хихикнул. — Вас это касается в особенности! — вызверился Пышка на Чумных Дохляков, держащихся кучкой позади всех. — Поиграли в независимость и хватит. — А позвольте полюбопытствовать, — заговорил вдруг Волк подчеркнуто равнодушным голосом, хотя в глазах у него плясали бесенята, — кто этот отныне единственный наш вожак. У нас были выборы, а я пропустил? Непорядок. Спортсмен, наконец, соблаговолил открыть рот: — Если у тебя есть возражения, выходи в круг. Решим все здесь и сейчас. Волк скрипнул зубами и промолчал. Тутмосик знал, что тот еле отбился от Пауков из-за болей в спине, но мучился так сильно, что о поединке не могло быть и речи. Скорее всего, Спортсмен тоже об этом знал от кого-то из своих осведомителей. Он побуравил Волка взглядом, потом хмыкнул. — Ну что, еще претенденты есть? Если нет, то… — На все воля Дома. Даже Тутмосик не заметил, как Слепой, сидевший рядом с ним, поднялся. Спортсмен нахмурился. — Что ты несешь? — На все воля Дома, — повторил Слепой, скользя сквозь толпу домовцев к центру круга. — Дом сделает вожаком того, кого посчитает нужным. На него смотрели недоуменно, а кое-кто презрительно ухмылялся. Слепой единственный из всех не вырос ни на сантиметр. Казалось, что Спортсмен может уложить его одним ударом, не слишком напрягаясь. Спортсмену тоже так показалось. — Что ж, если ты очень хочешь прогуляться в Могильник… — начал он. Дальнейшее смазалось в памяти Сфинкса, и, как он полагал, всех остальных. Осталось чувство, что на Спортсмена налетел ураган, некая грозная и необоримая стихия, от которой невозможно защититься. Сфинкс только потом понял, что Слепой и тогда мог запросто убить. Не сделал он этого вовсе не из жалости: просто разгромленный, лишенный вожачества и клички бывший Спортсмен, ставший Черным — в насмешку над его первой кличкой «Белобрысый», которую он терпеть не мог, — служил наглядным предупреждением всем присутствовавшим при этом избиении. «Нет, — подумал Сфинкс, возвращаясь из глубин прошлого к настоящему, — со Слепым говорить было бы бесполезно. Но, может, стоило бы все же поговорить с Помпеем?» Помпей лез напролом, потому что ничего толком не знал. Если бы Сфинкс постарался, возможно, он смог бы подобрать к нему ключ и найти нужные слова, убедить отказаться от драки за первое место в Доме. «Ты даже к Курильщику не смог найти нужные слова»,— ехидно прошептал ему внутренний голос. «Еще найду, — пообещал Сфинкс сам себе. — А вот с Помпеем уже не получится…» «Ну почему же? — деланно удивился голос у него внутри. — Вполне еще можешь попытаться. Я весь внимание». Сфинкс остолбенел от изумления и тут же почувствовал давление внутри себя, будто в него лезло что-то большое, и он никак не мог вытолкнуть это нечто, как ни пытался. Мертвец воспользовался его самокопаниями и погружением в прошлое, и момент был упущен. От этого давления, болезненного и одновременно почему-то стыдно приятного, которое вытесняло его самого в дальнюю часть сознания, даже думать получалось с трудом. «Почему я?» — сформулировал он, наконец, связную мысль. «Ты удачно подвернулся, — дух Помпея, очевидно, никакого неудобства при мысленном общении не испытывал. — Сидишь расслабленный, в то время как все ваши обвешиваются оберегами и читают охранные заклятья. Грех было не воспользоваться такой удачей». «Почему ты вообще вернулся?» «А ты думал, со мной так легко покончить? — чужие мысли обжигали концентрированной злобой. — Слепой чиркнул ножиком — и нет Помпея? Тогда я тебя разочарую. Для меня еще ничего не кончилось, значит, и для всех вас тоже. Слепой еще пожалеет, что тихо не сдался. И, похоже, для реванша я выбрал правильное тело. Слепой ведь к тебе неровно дышит, верно? Он не захочет, чтобы тебе причинили вред». «Слепой не захочет, чтобы причинили вред никому из стаи, — поддерживать мысленный разговор стоило адских усилий, но Сфинкс надеялся, что дух отвлечется, и тогда он попытается выдавить захватчика из себя. — Это не значит…» «Ты мне надоел, — прервал его Помпей. — Глупые вопросы задаешь, толкаешься. Лучше помолчи». И на сознание Сфинкса, как на птицу, бьющуюся в клетке, будто упала мягкая черная ткань. Слепой провел пальцем по наволочке, на которой еще остался запах волос Горбача. В нее были завернуты все найденные в спальне предметы, которые дирекция могла счесть опасными после событий сегодняшнего вечера. Убедился, что ничего не торчит наружу, и задвинул камень. Проверил, чтобы тот сидел плотно, выплюнул изо рта на ладонь штукатурную кашицу и замазал ею пустые швы, делая их неотличимыми от соседних. Еще раз для верности провел пальцем. Горбач и остальные удивились, когда он собрал и унес из спальни все острые предметы, но промолчали. А Слепой не стал объяснять очевидное — завтра утром любая пилка для ногтей воспитателям покажется подозрительной. Что ж, он принял необходимые предосторожности от людей, Табаки, со своей стороны, должен был оградить стаю от злобных духов. Они в безопасности. Все казалось спокойным, когда он вернулся в спальню. От оберегов, развешанных по всем углам и над притолоками, воздух потрескивал, как во время грозы. Истеривший весь вечер Курильщик, наплакавшись, спал, уткнувшись носом в подушку. Для верности Слепой обошел комнату по кругу и хмыкнул, обнаружив, что защитная сеть опутывает даже дверь в душевую. — Думаешь, призраки полезут на нас из канализации? — спросил он тут же надувшегося Табаки. — Никогда не знаешь, откуда может полезть нечисть, — заявил тот. — Лучше подстраховаться. Потом, — признал Шакал несколько смущенно, — плести сеть по четырем углам — самое простое и надежное. Пользоваться душем это никому из нас не помешает. — Разве что этот кто-то так зарос грязью, что заклинание спутает его с восставшим мертвецом, — прошептал Горбач. Слепой на подколку не прореагировал. Он пытался определить, все ли на месте. — А где Сфинкс? — наконец, спросил он. — Вроде в душе остался, — с сомнением произнес Горбач. — Ага, — поддакнул Лэри, — он там с Курильщиком поругался. Распереживался, так что трясся аж. Нам с Маком пришлось держать его, боялись, что бросится на Курильщика. — Да-а, Курильщик сегодня явно был в расстроенных чувствах, — важно произнес Табаки. — Ну да юный неокрепший организм, не привык еще. А от Сфинкса я, признаться, не ожидал такого. Слепой нахмурился. — Что он делает там так долго? — Явно не моется, — Табаки прислушался, — шума воды не слышно. Может, заснул? Эй, Сфинкс! — Выйти не могу, — голос Сфинкса был приглушен, — дверь заклинило. Помогите? Македонский устремился было к душевой, но напоролся на выставленную руку Слепого. — Подожди. Здесь что-то не так. Вожак сам подошел к двери в душевую и приоткрыл ее, стараясь не потревожить висящую над ней сложную веревочную конструкцию с вплетенными голубиными перышками и сухими ягодами рябины. — Выходи. — Не могу, — Сфинкс топтался на пороге, но в спальню так и не шагнул. — Поскользнулся тут в луже, которая натекла из-под Лэри, и, видимо, повредил ногу. Помогите кто-нибудь. Никто не двинулся с места. Наконец, не выдержал Черный: — Вы что, к полу приросли все, что ли? — и свесил ноги с кровати. — Стоять. Черный выругался сквозь зубы, но подниматься не стал. Слух и обоняние говорили Слепому, что перед ним Сфинкс: он говорил, дышал, пах, как Сфинкс. Слепой привык доверять своим чувствам, они не раз выручали его в дебрях Изнанки, но интуиции он доверял больше, а она сейчас вопила, что в теле Сфинкса совсем другой человек. Тот, кого он убил два часа назад. — Нет. Не можешь выйти — останешься там. — И что дальше? Помпей понял, что его распознали, и перестал маскироваться. Голос зазвучал по-другому, отрывисто и властно. Теперь даже Лэри сообразил, кто перед ними, и застучал зубами, прижав к себе подушку: — Свят-свят-свят! — Будешь держать меня там, пока я не сдохну? — как ни в чем не бывало продолжил Помпей-Сфинкс. — Так я уже. Если кто и сдохнет, так только он. Тебе совсем его не жаль? — Ой-ой, — запричитал Табаки. — Бедный Сфинкс. Голос Шакала звучал дурашливо, но в свой оберег он вцепился до хруста в костяшках пальцев. — Что же нам теперь делать? — спросил Горбач с убитым видом, ни к кому конкретно не обращаясь. Слепой чувствовал смятение стаи. У него самого от внезапного ужаса внутри все будто заледенело. Случилось худшее, такое, чего он даже не предполагал, но паника Сфинксу не поможет. — Что ты с ним сделал? — спросил он Помпея. — Ничего особенного, — сообщил мертвец, — придушил немного, чтобы не трепыхался. — А что хочешь за то, чтобы оставить его в покое? — О, вот теперь ты, наконец, соизволил со мной поговорить, — мертвец удовлетворенно хмыкнул. — Небось уже не такой гордый, как когда прирезал меня против правил. Но невежливо разговаривать через порог. Пусти меня в спальню, потолкуем. — Нет, — Слепой мотнул головой. Как ни был дорог ему Сфинкс, нельзя было ставить под удар всю стаю. — Ты останешься там. — Тогда и говорить не о чем. — Помпей-Сфинкс пожал плечами и уселся на пол. Вытянул ноги, наткнулся ими на невидимую стену, скривился и сел боком. — Будем ждать, кто кого пересидит. Слепой подошел к своему матрасу и тоже сел. — Есть предложения? — спросил он пространство спальни, заполненное громким дыханием, участившимся сердцебиением и запахом испарины, выступившей на лбу у всех состайников. — Ну-у, — начал Табаки, — для изгнания духов существуют определенные ритуалы… — Но? — Слепой рассчитывал на помощь Шакала, и ему очень не понравилось, как неуверенно звучал у того голос. — Но для их проведения надо выйти к нему туда, за круг заклятий, — закончил Табаки со вздохом. Было ясно, что в душевую к мертвому Помпею он не пойдет. — А если пустить его сюда… — То ничего не помешает ему вселиться в кого-то из нас после изгнания. На всех амулетов у меня не хватит. — Жуть какая, — Лэри мелко вздрагивал. — Жалко Сфинкса, но не надо его сюда, ладно? Никто с ним и не спорил. Слепой вздохнул. Оставалось только одно. — Табаки, научи меня своим заклинаниям. — А если он возьмет и вселится в тебя? — подал голос Горбач. — Я его всего амулетами обвешаю, — заверил Табаки. — А если будете сомневаться, просто не выпускайте меня оттуда, — закончил за него Слепой. Собой он мог рискнуть. — Вот в этом мешочке — мука, — Табаки добавил мешочек к уже внушительной кучке разнообразных предметов, сваленных на матрас Слепого. — Ею нужно нарисовать на полу крест. Сможешь? — спросил он обеспокоенно. Слепой кивнул. Дверь в душевую они закрыли, на что Помпей-Сфинкс только выругался со злостью. Но Слепой не особенно рассчитывал на то, что тот ничего не услышит. Духи, как известно, способны на многое. — Интересно, — заглянул ему через плечо Горбач. — Никогда не замечал в тебе, Шакал, особой религиозности. — А сейчас самое время помолиться, — мрачно пробубнил Лэри со своей койки. — Ни у кого нет четок?.. Слепой нашарил подушку и швырнул в направлении его голоса. Лэри ойкнул и заткнулся. — Это не тот крест, — отмахнулся Табаки, — это символ Перекрестка. Чертишь его, значит, а потом берешь вот этот пузырек, — он продемонстрировал пузатую емкость, наполовину заполненную и закрытую притертой пробкой, — и капаешь из него на лоб Сфинкса ровно десять капель. — Буду считать, — кивнул Слепой. — Непременно, — степенно подтвердил Табаки, — это важно. Вода в пузырьке — заговоренная на изгнание злых духов, но меньшее число капель не подействует, а большее — может повредить Сфинксу. Капаешь, считаешь, а вслух говоришь: «Хозяйка Перекрестка, войди в эту воду, Хозяйка Перекрестка, коснись этого тела, открой двери его души и прогони прочь чужака, как можно дальше от него и от меня». Запомнил? — Знаешь, Табаки, — проговорил Горбач, вороша амулеты, — нехорошо, наверное, но мне вспомнилось, как мы пытались прогнать тараканов одним из твоих снадобий. Помнишь, такой желтый порошок, который должен был вызвать у них аллергию?.. Тараканы на него не прореагировали совсем, а потом выяснилось, что для нужного результата их надо было ловить по одному и сыпать порошок им на брюшко. Шакал возмущенно заверещал, что снадобье было отменное, а если они не сообразили, как с ним обращаться, он-то тут причем? Слепой, слушая их, тихо хмыкнул. Он уже пришел к такому же выводу. Невозможно было представить, что Помпей, озлобленный, жаждущий отомстить за смерть от удара ножом, будет спокойно стоять и ждать, пока Слепой будет отмерять ему на лоб эти десять капель. Но, если стая решит, что все напрасно, его не отпустят. А там, в душевой, придавленный в собственном теле разгневанным мертвецом, мучается дух Сфинкса. Слепой поднялся. — Я справлюсь. Мешочек с мукой он запихнул в один карман штанов, пузырек — в другой, в полной уверенности, что они не понадобятся. Табаки разворошил амулеты и вытащил еще ладанку на шнурке, пахнущую травяной горечью. Слепой наклонил голову, чувствуя, как шнурок скользнул ему на шею, и шагнул к душевой. — Подожди. Слепой остановился в удивлении. Черный, который весь вечер сидел молча и упорно делал вид, что все они просто дурачатся, вдруг заговорил: — Возьми хотя бы кастет. Им можно просто оглушить, не до смерти. Это было самым слабым местом. Слепой не мог ни взять с собой нож, ни даже драться в полную силу из страха повредить Сфинксу. Убить Помпея было просто, а что делать теперь, когда от одной мысли, что он может причинить Сфинксу вред, у него почти останавливалось сердце? И то, что Черный угадал этот его тайный страх, было странно и трогательно одновременно. На душе потеплело. — Нет. Но спасибо, — и он открыл дверь. Слепой никогда раньше не дрался со Сфинксом, но знал, какие у того сильные ноги. Взять хоть ту драку с Черным перед отправкой Лорда — Сфинкс одними ногами побил того, кто равно владел всеми четырьмя конечностями, не без труда, конечно, но победа была засчитана. Теперь Слепого спасало только то, что дух Помпея еще не освоился в чужом теле и периодически пытался драться несуществующими руками. Ну и еще в своей душевой вожак четвертой знал каждый выступ и каждую натекшую из капающего крана лужицу, и это помогало маневрировать. Помпей набросился на него сразу, стоило Слепому пересечь невидимую границу охранных заклятий. Слепой только уворачивался и почти не бил в ответ. Он мог бы впустить в себя Дом — он чувствовал безмолвную поддержку сомкнутых вокруг них стен — и победить, но боялся. Дом мог решить, что Сфинкс ему не так уж и нужен, и вынудить его убить. Нужно было придумать какой-то другой способ отвлечь Помпея от драки. Чувствуя по звуку рассекаемого воздуха, что следующий удар будет нацелен ему в голову, Слепой упал и перекатился к двери. — Моя смерть тебе не поможет, — быстро проговорил он, пока противник восстанавливал равновесие. — Никто другой не станет рисковать собой ради Сфинкса. Я живой могу быть тебе полезней, если ты хочешь чего-то еще, а не просто отомстить и перейти в небытие. — Торгуешься? — спросил мертвец недоверчиво. Слепой едва сдержал вздох облегчения. По крайней мере, его слова были услышаны. — Я хочу остаться в этом теле. Ты хочешь, чтобы я его покинул. Наши цели не совпадают. — А если я предложу тебе другое тело? Лучшее. С руками. Слепой не хотел отдавать взбесившемуся духу никакого тела, даже людей из Наружности, но в голову больше ничего не пришло. — Хм, — протянул Помпей, — это можно обсудить. А еще я хочу курить. Перемирие было достигнуто. Теперь нужно было его закрепить и протянуть как можно дольше. — Киньте нам сигарет, — бросил Слепой в провал двери, за которой стая напряженно ждала исхода их второй, посмертной схватки. — Без рук неудобно, — сообщил Помпей после того, как Слепой поднес к его губам сигарету для очередной затяжки. — Ни покурить нормально, ни поесть, ни поссать. Слушай, — в голосе его появился скабрезный интерес, — а ты и в этом ему помогал? — Он и сам справлялся. — Ртом, что ли? — хмыкнул Помпей. — Еще паскудней. Вообще, смотрю, вот где в Доме главный рассадник голубков. Просто про третью все сплетничают, а про вожаков не смеют. Хорошо вы с ним устроились. Сфинкс бы сейчас разразился длинной тирадой о святости дружбы и о том, что только ограниченные люди могут путать ее с вожделением. Слепой промолчал. Он знал, что его прикосновения не были невинны. От Сфинкса это удавалось скрывать, от духа с его дьявольской проницательностью не удалось. Помпей тем временем почти развеселился. — Ну и кого из них, — он кивнул в сторону двери в спальню, — ты мне отдашь? Учти, на колясника я не согласен. А из относительно здоровых у вас только горбун, бандерлог и тот веснушчатый тихоня. И еще белобрысый здоровяк. Вот он, пожалуй, отлично подойдет. — Никого из них, — Слепой ответил прежде, чем успел подумать. Они были под его защитой, все, даже Черный. Он никого из них не предаст. — Своих жалеешь, — произнес Помпей понимающе. — Это нормально. Тогда кого-то из второй? В третьей-то адекватных почти и нету, — он картинно передернул плечами. — Вообще, чего это я, можно и из моих Псов приискать. Вот Лавр вполне ничего. — Никого из них, — повторил Слепой безо всякого выражения. Помпей начал закипать. — Слушай, это ты первый предложил. А теперь на попятный идешь? Хорошо, я согласен на одного из воспитателей, хотя они и старые. Или на Акулу. Отдашь? — Нет. — Что, и Акулу жалеешь? — Просто не хочу, чтобы Акулой был ты. Помпей хохотнул. — А что, я бы развернулся. Но имей в виду, на завалящее тело я не соглашусь. Если хотел подсунуть мне кого-то из неразумных, подумай еще раз. — Нет, никого из них. — Они же даже не полноценные люди, — удивился Помпей, — чего их жалеть? — Они могут ими быть в другом месте, — Помпей не понял этих слов, и, опасаясь, что он обозлится еще больше, Слепой торопливо закончил: — Я могу тебе предложить только одно тело. — Кого же? Кто этот несчастный, кого так ненавидит Хозяин Дома? — с издевкой произнес Помпей. — Себя. Они раскурили еще две сигареты. — Ну нет, — Помпей выпустил изо рта облачко дыма. Он раздумывал или делал вид, что раздумывает, чтобы не уронить достоинства быстрым согласием. Слепой не сомневался, что он согласится. — Ты же незрячий. Это еще хуже, чем безрукий. — Думаешь? — Слепой позволил себе слегка расслабиться. Губы раздвинулись в безжизненной ухмылке, которая, как он прекрасно знал, выводила из себя окружающих. Помпей делал вид, что он выше подобных эмоций, но тоже явно чувствовал себя неуютно. — Я попал тебе в артерию с двадцати шагов, не особо и целясь. — Ты это о чем? — в голосе Помпея прозвучало подозрение. — Хочешь сказать, что только притворяешься слепым? Слепой с радостью ухватился за эту идею. Свою связь с Домом он не хотел раскрывать. Тем более что этот… это существо куда охотней поверит в обман. — Ну да. Как думаешь, сколько всего можно узнать, если окружающие считают, что ты ничего не видишь? — А ты не совсем дурак, — в голосе Помпея слышалось даже некоторое уважение. — Ладно, идет. Переселюсь в тебя. Только без фокусов, — добавил он угрожающе. — Не думай, что в этот момент сможешь от меня избавиться. — Без фокусов, — кивнул Слепой, снимая ладанку с шеи и отбрасывая ее в сторону. Последнее, что он услышал прежде, чем его сознание раздвоилось, а тело Сфинкса осело на пол, было дружное «Ох!», прозвучавшее из-за двери в спальню. Сначала стало просто тесно. Как будто под его черепную коробку проникло нечто огромное, что и в одиночестве там не поместилось бы. Он инстинктивно попытался вытолкнуть из себя это нечто, но силы были неравны. И когда давление стало совсем невыносимым, в его сознании открылись двери, и их обоих — его самого и подселившегося к нему Помпея — вытолкнуло в необъятное пространство, наполненное шелестом и лесными запахами. Лес всегда был похож на себя, но каждый раз открывался Слепому с новой стороны. Сейчас он был полон молочного тумана, скрадывавшего предметы уже в нескольких шагах. Подымаясь выше, туман сначала редел, а потом переходил в плотные облака, и казалось, что изломанные линии деревьев не имеют ни начала, ни конца. Под ногами была влажная чавкающая глина, а по еле слышному плеску Слепой догадался, что они оказались недалеко от озера. Помпей с брезгливым выражением лица пытался вытащить сандалии из грязи, в которую провалился по щиколотки. Пока он вытаскивал одну ногу, вторая с чавканьем увязала глубже. Выглядел здесь Помпей как крепкий мужчина средних лет, задрапированный в нечто белое на античный манер. Лоб его охватывал золотой лавровый венок, а выше торчал совсем неуместный здесь панковский гребень. Перепачкавшись до колен, но так и не освободившись, Помпей повернулся к Слепому: — Что это за фигня? Слепой пожал плечами. — Это Лес. — Какой еще нахрен Лес?! — обрюзгшее лицо стало злым. — Ты меня обманул! Ты слепой! Видишь только сосуды в своих поганых белесых глазах, вот что это такое! Слепой усмехнулся. Вот как, оказывается, разум непроваливающихся ищет рациональное объяснение Лесу. Плеск приблизился, между ног потекли ручейки. Слепой нащупал ближайший ствол и вскарабкался по шершавой коре на нижнюю ветку. Помпей внизу продолжал беситься. — Забери меня отсюда! Ты не смеешь со мной так поступать! Я теперь Хозяин Дома! В усиливавшемся шорохе листьев при полном безветрии Слепой явственно различил смешки. Лес развлекался. Туман становился плотнее, вода уже плескала прямо внизу. — Откуда здесь вода?! — орал Помпей, пытаясь выпрыгнуть из озера, доходившего ему уже до колена. — Выключи нафиг! Я не позволю с собой так обращаться! Я вам всем… Вода поднималась стремительно. Вскоре от Помпея осталась одна голова, плавающая на поверхности белой лягушкой со смешным черным хохолком, а потом его крики стихли и лишь расходящиеся по молочной глади круги отмечали место, где он утонул. Слепой спустил с ветки ногу и пошевелил пальцами, разбивая правильные контуры мелкой рябью. Ступня покрылась склизкой пленкой. Сидел он так долго. Озеро постепенно успокаивалось, а потом стало отступать, сыто урча и оставляя за собой жирные хлопья тумана. Когда под деревом показалась земля, Слепой спрыгнул. Ногу кольнуло. Он наклонился и нащупал в грязи золотой лавровый венок. Сфинкс очнулся. Свет луны, заглядывавшей в спальню, бил прямо в лицо. Под ухом сонно сопел Курильщик. Сфинкс чувствовал себя как после долгой простуды, когда возвращается вдруг возможность глубоко и свободно дышать и думать. Где-то на краю сознания скользили обрывки пережитого кошмара. Сфинкс попытался собрать их в цельную картинку, но раздавшийся рядом пронзительный шепот помешал ему: — Ты был очень неосторожен, Слепой! Я чуть не умер от беспокойства. Сфинкс скосил глаза — сварливый голос принадлежал, вне всякого сомнения, Шакалу, только почему-то он был в тюрбане и с длинной бородой. — Я в порядке. — Ты рисковал! Что бы мы делали с Хозяином Дома, в которого вселился мертвец? — Не выпускали бы меня из-под заклятия, — тихонько фыркнул Слепой. — Но его больше нет. — А что с ним стало? — спросил Табаки с любопытством. — Утонул в озере. Этот странный ответ, казалось, удовлетворил Шакала полностью. Слепой выглядел как обычно. Сердце Сфинкса дернулось к горлу — придавленный в своем теле духом Помпея, он мало что воспринимал из происходящего вовне, но одним из самых жутких моментов было чувство, что Слепой угодил в ту же ловушку, что и он сам. Наверное, ему это все-таки привиделось. Сфинкс снова взглянул на Табаки — чтобы обнаружить, что за тюрбан он принял подушку, которую тот зачем-то водрузил себе на голову, а бородой вполне могла показаться причудливая лунная тень. — Он проснулся! — Табаки повернулся к Сфинксу. — Как ты? — спросил Слепой. — Сейчас нормально. Не уверен, что могу отделить то, что было на самом деле, от того, что могло показаться, но это не смертельно. Главное… Он точно умер? — вдруг вырвалось у Сфинкса. — Точно, — сказал Слепой. — Это хорошо. С души будто свалился огромный камень. Снова захотелось спать — веки моментально налились тяжестью, голова стала легкой. Уже уплывая по реке сновидений, Сфинкс почувствовал, как Слепой наклоняется над ним и его дыхание касается губ. Но поцелуй был настолько невесомым, что Сфинкс так и не понял, был ли он наяву или пригрезился во сне.