Если бы так просто...

Шерлок забился между коробок, пытаясь забыть слова обидчиков, что постоянно кричали ему в спину. Урод. Фрик. Очкун. Леди. Педик. Услышав, как вдали хлопнули дверцей шкафчика, Шерлок инстинктивно прикрыл лицо руками, готовясь принять новые удары от старшеклассников, которые невзлюбили его с первой же минуты, как только увидели имя его родственной души. Простое, похожее на тысячу других имён, «Джон» с несколькими завитушками на конце, едва проступало на бледной коже. Тогда Шерлоку было только двенадцать, и он всем своим нутром успел проникнуться неприязнью к метке на левом запястье. Его тошнило от одной только мысли, что где-то на свете есть человек, способный любить его таким, какой он есть. Тот, кому подвластно открыть его лучшие стороны, тот, кто всегда будет разделять чувства, увлечения и стремления напополам. Та самая родственная душа, ради которой никогда не придется меняться. Он зло стиснул зубы, упрямо вставая с пола. Ему не нужен был в этой жизни никакой «Джон», чтобы быть самим собой. Потрепанный перочинный нож, что он когда-то стащил со стола Майкрофта, казался ему сейчас единственным спасением. В памяти отчетливо прозвучали слова отца о том, что, случайно повредив метку до встречи с родственной душой можно раз и навсегда нарушить связь. Через пару минут, когда кожа на запястье горела огнем, Шерлок почувствовал сухость в горле и головную боль. Не слишком сильную, но все же. Его тело обмякло, силой воли он открыл глаза. Мутный образ начал преображаться, и он увидел окровавленное запястье, на котором нет больше никаких букв и завитушек. Ничего в его сердце не дрогнуло, напротив, избавившись от чуждого ему бремени, Шерлок впервые в жизни почувствовал облегчение.

***

Солнце почти прожигало крышу автомобиля, когда семнадцатилетний парень с простым, похожим на тысячу других имен «Джон», выехал с парковки торгового центра. Иногда по средам отец разрешал брать его машину, и сегодняшний день не стал исключением. Напевая слова популярной песни и стуча пальцами по обитому кожей рулю в такт музыке, Джон постоянно поглядывал на метку. Он успел полюбить её с первой же секунды, как только на оливковой коже левого запястья проступило угловатым шрифтом имя «Шерлок». Он до сих пор испытывал трепет, а в сердце всегда теплело, будто ледяные черные оковы трескались под этим светом, который исходил от одного только имени родственной души. Раз за разом воображение услужливо рисовало момент их встречи. Джон столько всего хотел рассказать и показать его… Потрясающему. Необыкновенному. Прекрасному. Только его Шерлоку. Внезапно все помутнело перед глазами. Солнечный свет стал ослепляющим, а окружающие предметы, напротив, погрузились во тьму. Джон часто заморгал, пытаясь игнорировать острую боль, что пронзила левое запястье. Он пытался понять, что произошло с рукой, пока не заметил выгорающие буквы имени. Он щурился, не в силах поверить в случившееся. Кожа на руке была по-прежнему гладкой, но теперь на ней не было ничего, даже отдаленно напоминающего имя «Шерлок». Едва удавалось разобрать лишь первую букву. Джон резко ударил по тормозам. Горячие и злые слёзы потекли по щекам. Он дрожащими пальцами провел по метке, точнее по тому, что от неё осталось. До этой минуты Джон не мог даже представить, что ему придется навсегда расстаться с надеждой встретить когда-нибудь свою родственную душу. Не испытать всей яркости чувств, когда этот человек прикоснется к метке. Он ощутил настоящее отчаянье, то самое убийственно-горькое, от которого всегда трудно дышать. В его голове возникли тысячи вопросов, на которые пока не было никаких ответов.