Казалось, дождь никогда не закончится. Он утихал лишь на пару часов, наполняя город стойким запахом сырости и озона. По небу плыли лишь хмурые, угрюмые, свинцово-серые тучи, задавившие солнце своей тяжестью.
Такой промозглой осени в Лондоне еще никогда не было.
Джон прикрыл рукой глаза, стараясь не видеть серый, унылый мир за окном, погрязший в бесконечной череде дождей. Он попятился от окна, стараясь игнорировать давящую тишину в новой съемной квартире. Джон подхватил с пола твидовый плед, а после поправил рукава теплого свитера, что подарил на Рождество Шерлок. Последнее Рождество, которое они провели вместе, прежде чем...
После прыжка Шерлока с крыши Бартса прошло полгода. И время оказалось ужасным лекарем, ведь на протяжении всех этих месяцев Джон жил одними сожалениями и раскаянием, что занимали каждый дюйм его сердца. Воспоминания о Шерлоке и их совместных приключениях были все еще живы, попытки забыть ни к чему не приводили, а от всепоглощающей любви не было никакого лекарства. Шерлок был его вселенной, тем самым человеком, ради которого Джон жил.
Гостиную наполнил мрак. Джон включил бра рядом с зеркалом и с отвращением посмотрел на отражение в нем. Цветные линзы, что прописал ему окулист после внезапного ухудшения зрения, хорошо скрывали черную, похожую на бездну, радужку левого глаза.
— Я запишу вас в специальную программу, мистер Уотсон. В нашем центре реабилитации помогут преодолеть боль и выдержать этот момент. Знакомство с новыми людьми, пережившими такую же трагедию, поможет вам справиться с этой душевной травмой. Жизнь продолжается, поэтому вам не стоит так рано хоронить себя, вы не единственный, на чью долю выпало такое испытание.
Занимаемый отнюдь не радостными мыслями, Джон аккуратно сложил плед. Иногда произошедшее казалось ему злой шуткой, какая-то часть подсознания все еще не верила в то, что произошло с Шерлоком. Но гетерохромия свидетельствовала об обратном. Его родственная душа на волосок от смерти.
Тяжело вздохнув, Джон вышел в коридор и снял зонт с крючка. Классический черный зонт-трость был под стать его настроению. Они даже сроднились с ним за последние несколько месяцев, пока стояла такая погода, да и ручка в ладони уже сидела как влитая.
Он громко захлопнул дверь и сбежал вниз по лестнице, стараясь не попасться на глаза докучающим соседям, которым так важно знать о его самочувствии. Холодные капли, сносимые ветром, ударили в лицо, как только Джон вышел на улицу. Поспешно раскрыв зонт, он направился в сторону кофейни.
Машин на улице почти не было, лишь изредка вдали появлялись мутные огни фар, но и те скрывались за очередным поворотом. Обходя цепочку луж и преодолевая квартал за кварталом, Джон дошел до Бартса, с которого все началось.
Это выматывало — каждый день проходить по белым коридорам больницы, чувствовать запах лекарств, встречаться с мистером Ашером взглядом, надевать на лицо улыбку по пути в палату.
Джон замер перед дверью, пытаясь найти в себе мужество вновь переступить этот порог. Прошло десять бесконечно долгих секунд, прежде чем его рука коснулась ручки и толкнула дверь.
Внутри палаты находились небольшой диванчик, мягкий ковер, стоял свежий букет цветов на прикроватном столе рядом с многочисленными экранами и аппаратом искусственной вентиляции легких. За ночь ничего не изменилось. Шерлок все так же неподвижно лежал на кровати, окруженный подушками.
— Привет, Шерлок, — поздоровался Джон, оставляя мокрый зонт на полу. — Дождь не прекращается, но синоптики обещают к концу недели потепление, хотя я не верю их прогнозам, ведь месяц назад они твердили то же самое.
Шерлок никак не отреагировал на приветствие. Джон подошел к кровати, убрал со лба отросшие темные кудри, а после дотронулся до руки Шерлока.
Пусть лицо Шерлока не представлялось возможным разглядеть в полной мере из-за кислородной маски с различными трубочками, что скрывала нижнюю часть лица, но Джон видел, насколько бескровным оно стало. Состояние Холмса было не обнадеживающим, и чем дольше длилась кома, тем меньше было шансов на полное восстановление.
— Надеюсь, в твоих снах погода чуточку лучше, — он пододвинул стул ближе. — Знаю, что я обещал тебе взять с собой парочку газет и зачитать вслух последние новости, но сейчас только семь часов утра, да и уличные торговцы газет в последнее время открываются позже, но я могу почитать тебе о термоядрах. Похоже, один из твоих бывших клиентов решил, что тебе придется по вкусу подобное чтиво. Надеюсь, ты не против? — Джон выждал пару минут, прежде чем взять в руки увесистый том.
Можно сказать, что эти полгода Джон жил в больнице, уходя домой лишь глубокой ночью, а иногда и вовсе засыпая в палате Шерлока. Он старался сообщать ему обо всем, изредка делая перерыв на кофе и еду. Разговоры с Шерлоком давно вошли в привычку и давали хоть немного надежды. Постепенно Джон поведал обо всем, что успел прочитать за свою жизнь, о фильмах, которые посмотрел, включил несколько песен и напомнил несколько забавных случаев, которые были в их практике.
Единственное, о чем он не сообщал Шерлоку, касалось темы родственных душ, а, точнее, гетерохромии, в его случае ведущей к слепоте.
***
Еще через год Джон ощущал себя развалиной. Он свыкся с гетерохромией, как с неизлечимой болезнью, и на смену цветным линзам пришли затемненные очки в толстой оправе. Левый глаз практически перестал видеть, но Джон не отчаивался, ведь Шерлок пока жив.
Отныне Джон не хуже других понимал, что у любого действия бесчисленное множество последствий. Шерлок наверняка предвидел иной финал, проигнорировав существование других исходов, которых могло быть сотни, тысячи, а может и вовсе миллионы равно вероятных сочетаний, среди которых реальны почти все, но реализовалось лишь одно. Жизнь Шерлока Холмса полтора года медленно угасала.
Именно по этой причине вечера вторников Джон проводил не в палате Шерлока, а в реабилитационном центре, молча слушая истории других людей, мысленно готовясь к самому худшему. Он до последнего старался не проецировать собственные ощущения, сопоставляя их с чужими, и не замечать, насколько похожи эмоции тех, кто потерял свою родственную душу, на его собственные. К каждому из присутствующих любовь пришла по-разному, в разных обличьях, в разных одеждах. Может быть, кому-то понадобилось чуть больше времени, чтобы понять, принять и начать называть по имени свою родственную душу, ведь только рядом с ней начинаешь жить подлинной жизнью. Amor vincit omnia — наверное, всем в комнате хотелось бы верить в истинность этой избитой фразы. Но Джон хорошо уяснил за свою недолгую жизнь то, что данная аксиома лжет. Любовь отнюдь не побеждала все, и это мог подтвердить любой, кто лишился своей родственной души.
***
Когда минуло два года, Джон уже отчаялся ждать. Но иногда бывает полезно сосредоточиться на чем-то конкретном и отпустить все. В памяти Джона замелькали кадры из совместной жизни, как в замедленной съемке. Ему хотелось и дальше сидеть в темноте, прежде чем встать и вернуться обратно в холодную пустую квартиру. Он сжимал руку Шерлока, стараясь игнорировать боль, что прорывалась наружу, словно скальпель разрезая затянувшиеся раны на сердце. В глазах жгло от непролитых слез, но он продолжал шептать, повторяя одну и ту же фразу:
— Я скучаю по тебе, Шерлок. Я верю в тебя, и не дам им тебя отключить.
Погруженный в свои мысли, Джон не сразу заметил легкое ответное пожатие Шерлока. Он глубоко вдохнул и, пожелав лишь, чтобы это был не сон, включил ночник. Сначала он увидел лишь яркий свет, но, постепенно привыкнув, заметил, что Шерлок открыл глаза.
— Шерлок, — Джон обескураженно замер, не в силах поверить в случившееся. — Ты не умер. Ты жив. Боже... я сейчас же позову врача!
Джон нажал на кнопку вызова медперсонала, не отпуская руку Холмса. Тем временем летнее солнце за окном озарило небосклон, давая надежду на будущее, ведь, в конце концов, amor vincit omnia — любовь побеждает все.
