Тыквы как тыквы

Нагруженный двумя весьма увесистыми объемными пакетами, Канда не спеша шагал вдоль заставленного всевозможными корзинами и ведрами торгового ряда, в полглаза наблюдая за белобрысой лохматой макушкой, мелькающей между высокими многоярусными прилавками соседнего прохода. Макушка эта то исчезала из поля зрения, видимо, склоняясь к очередной полке, чтобы получше разглядеть товар, то снова появлялась и вместе с самим владельцем седой шевелюры перемещалась в сторону следующего продавца. Наверное, со стороны это могло бы выглядеть в некотором роде забавным, если бы так не бесило. Добираться из чертова Нортвуда до Боро Маркета два часа утром субботы, да еще и в такой дубак ради того, чтобы купить какие-то несчастные овощи, которые имелись в продаже в любом соседнем супермаркете? Нет, этого он положительно не понимал, как не понимал и дикого восторга Шпенделя, с маниакальным взглядом заядлого шопоголика скачущего от одного прилавка к другому в поисках того, что, по мнению его вынужденного спутника, все здешние торговцы если и не покупали в одном магазине, так уж точно набирали с одной и той же грядки. На улице стоял какой-то почти аномальный для конца октября холод, от которого не спасали ни теплый свитер с высоким воротником, с боем надетый под легкую куртку, ни кожаные перчатки, которые он ненавидел и потому сейчас тащил в кармане, а вовсе не на руках. Спасибо хоть, что на небе в кой-то веки светило солнце вместо ставшей привычной мелкой мороси и серых тяжелых туч. Местные жители, идиоты, поголовно помешанные на погоде, называли это «антициклоном». Канда называл это «гребаной английской погодой, черт бы ее побрал». Пальцы замерзли и затекли от врезавшихся в кожу узких полиэтиленовых ручек, так что, дойдя до конца торгового ряда, Юу остановился возле бледно-зеленой двери очередной забегаловки подальше от людского потока и с облегчением опустил свою ношу на промерзшие камни. Как следует размяв кисти рук и отдышавшись, он вытащил из кармана начатую пачку сигарет и с наслаждением закурил, устало прикрывая глаза, – проклятая привычка, что прицепилась к нему уже после окончательного переезда в Лондон. Попробуй тут не закури, когда в одном доме с тобой живет это седое ходячее недоразумение, основная цель жизни которого – выматывать нервы жаждущего лишь покоя и тишины японца. На самом деле, подобные его оправдания перед собой были достаточно далеки от истины. Ссориться по десять раз на дню и мириться по десять раз за ночь, ревновать, что называется, «к каждому столбу» и устраивать скандалы, уворачиваясь от летящих в стену тарелок, а после бегать по дому с ножом для хлеба, твердо намереваясь на сей раз расчленить-таки мелкого надоедливого гада; даже и драться иногда, едва не катаясь по полу, выдирая друг другу волосы в порыве ярости, чтобы потом настолько же бурно любить друг друга на этом же самом полу, давно позабыв, с чего на самом деле начался весь сыр-бор. Он не просто привык к этим всплескам эмоций, они стали его жизненно необходимой разрядкой, приносящей какое-то свое, немного извращенное удовольствие, заставляющей чувствовать себя... настоящим, что ли. Про все прочее, что успел получить за последние несколько лет от когда-то совершенно случайно встреченного в вагоне токийского метро человека по имени Аллен Уолкер, Юу говорить не любил, считая сопливыми ненужными глупостями, однако за все это он (конечно, скрепя сердце) готов был терпеть практически любые выходки своего слегка двинутого на голову любовника. Единственным, чего Канда терпеть не умел, был так называемый шоппинг – то, чем, по его мнению, могли заниматься исключительно женщины «по причине врожденной нехватки интеллекта». И если каким-то непостижимым образом (впрочем, способ был вполне предсказуем) хитрому, как тысяча китайских торговцев, Шпенделю все же удавалось вытащить японца с собой за покупками, от неконтролируемых приступов раздражения и, как следствие, человеческих жертв того спасал исключительно старый добрый «Кент». Сизое облачко сигаретного дыма на выдохе вырвалось изо рта и устремилось вверх, тая в уже холодном октябрьском воздухе вместе с паром от его же дыхания. Даже будучи почти таким же седым по цвету, оно успокаивало значительно лучше, чем уже почти два часа мелькающая между пестрых вывесок и бесконечных гор съестного лохматая голова. Юу успел даже подумать о том, что не так все и плохо, на самом деле, когда замеченное краем глаза движение вдалеке заставило его отвлечься от собственных мыслей: – Канда! Я нашел! Иди сюда! – Уолкер махал ему рукой, остановившись у очередной ничем не примечательной выкладки в другом конце рынка и едва не светясь от счастья. – Покомандуй мне тут, Недомерок, – огрызнулся японец скорее себе под нос, чем действительно стараясь быть услышанным. Зажав в зубах слабо дымящуюся сигарету, он подхватил пакеты со снедью и спокойно зашагал в указанную сторону. – Смотри, какие они огромные! – поделился радостью мелкий, стоило только подойти достаточно близко. – Я и не знал, что такие бывают! Глаза неискушенного в садоводстве Канды без особого интереса скользнули по заваленным овощами и неизвестно как сохранившейся до октября зеленью широким полкам очередного прилавка, ничем не отличающегося от остальных. Огурцы, помидоры, цукини, сельдерей, капуста, болгарский перец (который темноволосый ненавидел и наотрез отказывался употреблять в пищу) и куча других, названий которых он даже не знал, а ниже, на земле – широкая плетеная корзина с чем-то, напоминающим редьку, и, наконец, то, во что сейчас с таким энтузиазмом тыкал пальцем Шпендель. И ради этого они притащились сюда в такую рань? – Тыквы как тыквы, – дернув плечом, с каменным лицом заметил японец при виде пары пузатых ярко-оранжевых плодов, стоящих друг на друге и по высоте занимающих почти половину его роста, да еще раза в четыре шире в обхвате. – Очень смешно, патлатый, – закатил глаза Уолкер, сложив руки на груди и недовольно нахмурив брови в предвкушении очередной словесной перепалки. – И где еще ты такие видел, м? Ну же, хочешь, еще раз пройдем и посмотрим? – Что ты собрался с ними делать? – перебил его Юу, не имея ни малейшего желания даже думать о перспективе второго подобного похода по торговым рядам. – Украшать дом к Хеллоуину, конечно! – не дожидаясь реакции, будто сказанное было слишком уж очевидно, он повернулся к продавцу – деловитой женщине средних лет с красными от холода щеками и приторно фальшивой улыбкой, которая все это время крутилась рядом, изображая саму любезность и отчаянно пытаясь вставить хоть слово в их диалог: – Простите, а у вас случайно не найдется пять таких? Восторженно кивая, довольная торговка мгновенно засуетилась в поисках нужного товара, а Канда, за секунду до этого сделавший затяжку, едва не поперхнулся сигаретным дымом: – Шпендель, ты совсем рехнулся? Тащить не надломишься? – Сам ты рехнулся, БаКанда, – огрызнулся тот на автомате, оглядывая свою потенциальную покупку и, очевидно, прикидывая ее общий вес. – Ну, может, ты и... – Либо ты берешь одну и тащишь ее сам, идиот, – японец приподнял руки, демонстрируя два своих объемистых и весьма тяжелых пакета, – либо я выбрасываю это барахло к чертям, и кроме двух тыкв мы не везем обратно ничего. За неимением аргументов, в ответ седоволосый скорчил недовольную рожу и показал ему язык: – Юу, иногда ты просто невыносим! – прищурившись, он еще с полминуты оглядывал огромные, в сравнении с обычными, оранжевые плоды, прежде чем решительно кивнул и объявил всем присутствующим: – Отлично, тогда я возьму две. И понесу их сам! * * * – Канда, знаешь, – пыхтел мелкий откуда-то слева, с головой скрываясь за двумя огромными тыквами, которые тащил в руках перед собой, с трудом разбирая дорогу, – я подумал, что в этом году мы определенно должны сделать Хеллоуин по-настоящему незабываемым! – А я всегда говорил, что думать тебе вредно, – не преминул вставить темноволосый, мысленно споря сам с собой, в какой именно момент Недомерок, наконец, запнется и заработает себе вполне заслуженный перелом ноги. – Да подожди ты, БаКанда! Раз с нами будут Лави и Линали, твоими гениальными идеями а-ля «какой в жопу праздник, ложимся спать» на этот раз дело не обойдется, даже и не мечтай. Черт, про Рыжего и его подружку он как-то не подумал. Бывший однокашник Юу из университета Васэда и, по странной случайности, его лучший друг еще летом грозился приехать из США, чтобы навестить своего «дорогого угрюмого самурая», так что теперь шансы избежать веселых и шумных празднований (а разве в компании этого болвана бывает по-другому?) неумолимо стремились к нулю. – Раз уж вас трое, это дело вполне обойдется и без меня, – парировал он, не особенно, впрочем, рассчитывая на столь счастливый исход. – Ага, как же, разбежался! Вместе с Лави мы точно сможем растормошить тебя, мой дорогой мистер Социопат! Ответить чем-то едким Канда не успел – того уже «понесло»: «И вообще, как можно настолько не любить праздники, м? Это же весело, особенно если компания хорошая. Еще и покушать вкусно можно…». Японец скептически хмыкнул: что не менялось в Шпенделе с годами, так это его неуемная любовь к еде. – Нет, с тобой вдвоем отмечать мне тоже нравится, ты такой добрый становишься, такой спокойный, что чем-то даже на нормального человека похож сраз... Ау! – от чувствительного удара забитым продуктами пакетом по заднице Уолкер едва не выронил свою «поклажу», чтобы вместе с ней и на этой самой заднице проехаться вниз по ступенькам, ведущим ко входу в метро. – Ей и так вчера досталось, до сих пор болит, а ты еще драться лезешь, дурак… Но в этот раз будем отмечать вчетвером, и даже не спорь! Вырежем на этих тыквах рожи пострашнее, зажжем свечки, чтобы совсем жутко было. Попросим Линали приготовить что-нибудь вкусненькое, да побольше... Ну, знаешь, есть специальные блюда, которые готовят именно в Хеллоуин. Когда я был маленький, мы не особо отмечали праздники. До девяти лет я не очень помню, а после, когда родителей не стало, так и вовсе. Нет, Кросс-то, конечно, отмечал… Вечно напивался до чертиков, ну так ему же все равно, за что пить, – он как-то невесело усмехнулся, видимо, вспоминая «счастливое» прошлое, не многим лучше, чем у вовсе выросшего в детском доме Канды. – Но знаешь, Миранда все равно готовила для меня такие вот штуки каждый год. «Пальцы вампиров», например, или привидения из крема, а еще салаты, похожие на кладбищенскую землю, ну знаешь, как бы с червяками и костями… М-м-м, не думаю, что Линали сможет приготовить что-то подобное, но можно попросить ее сделать тыквенный пирог, он выглядит не так уж жутко, да? Я думаю, было бы неплохо. А потом погасим свет и будем рассказывать друг другу страшилки. Ну, знаешь, про всяких там призраков, заброшенные дома, маньяков с топорами, утопленницу, которая из колодца вылезает… Я про это в одном ужастике смотрел, могу рассказать, хочешь? Японец раздраженно закатил глаза. И как этот болван умудряется столько трещать, даже волоча на себе сорок фунтов веса? – Тч… Просто заткнись и шагай молча, недомерок! – прорычал он вместо ответа, отключившись от этого бессвязного монолога еще где-то на третьей фразе и не особенно расстраиваясь по этому поводу. Странная пара молодых людей – один с парой объемных и тяжелых на вид пакетов, другой в обнимку с двумя огромными тыквами едва ли не с себя ростом – с трудом протиснулась через узкие турникеты и невозмутимо свернула в сторону северного направления Нозерн Лайн. – Я Аллен! – продолжали глухо бухтеть откуда-то из-под тыкв за его спиной, с ловкостью настоящего циркача пролезая в открывшиеся двери ближайшего вагона. – Будешь обзываться – нарядим тебя в баньши! Будешь ходить по улице в махровом халате и детей своим угрюмым видом пугать. Нет, правда, вот после душа ты ну очень на баньши похож! Ай, да прекрати пинаться, Баканда! Ладно, пусть будет не баньши, раз они тебе так не нравятся. Может быть, мумией? Ну а что? По-моему, туалетная бумага – самый экономный и удачный вариант для костюма... Или Франкенштейн? Не помню, правда, какой у него костюм, помню только, что гвоздь в голове, но вряд ли ты на это согласишься. Тогда... Волк? Нет, волка уже делаю я, обойдешься. Вампир? О, точно, вампир! Вот это точно подойдет! Возьмем твой старый черный плащ – ну тот, кожаный, помнишь? Поставим воротник торчком, и будет супер! Можно даже клыки прилепить из… м-м… из жвачки? А потом вымажем тебя томатной пастой или кетчупом – что тебе больше нравится? Сделаешь угрюмое лицо – ну, как ты умеешь, с бровями у переносицы, да, вот как сейчас – и вуаля! Идеально! Уолкер без особого труда увернулся от очередного подзатыльника, наклонившись, чтобы, наконец, опустить свою нелегкую ношу на пол вагона. Ухватившись за ближайший поручень, он повернулся к стоящему у двери Канде, на хмуром лице которого как никогда отчетливо читалось желание испепелить тупого недомерка заживо. – Да ладно тебе, – как-то совсем иначе улыбнулся вдруг Аллен, пытливо заглядывая в глаза, – весело же будет. Японец с досадой поджал губы. Этот чертов белобрысый манипулятор знал его как облупленного и внаглую этим пользовался. – Тч… Я не собираюсь участвовать в этом дерьме, идиот, – в привычной манере отозвался он, почему-то больше не ощущая в собственном голосе злости и уж точно слишком спокойно для человека, которого только что пообещали переодеть в баньши. Выразительно выгнув бровь в ответ, Уолкер прильнул ближе. В серебристо-серых глазах мелькнули веселые искорки: – Ну хорошо, и что же я должен сделать за это? М? Незаметно для других пассажиров пальцы свободной руки скользнули в теплый карман куртки темноволосого, находя внутри чужие холодные пальцы и украдкой вкладывая в них свои. Тот, впрочем, не возражал. Сопровождаемый широкой ухмылкой, ответный взгляд был не менее многообещающим: – С наказанием определимся ночью, Мояши. * * * Звезд наверху было так много, что сколько ни пытайся объять глазами, все равно не хватит, чтобы увидеть все. С балкона его квартиры в Хатори их было видно почти каждую ночь, в центре Токио – тоже, но только под утро, когда на улицах становилось чуть меньше искусственного света от вывесок и фонарей. Здесь же, в пригороде Лондона, небо было вечно затянуто тучами, одинаково серыми в любое время суток, за исключением таких вот ясных дней и звездных ночей, которые Канда, привыкший к солнцу, контрастам и ярким краскам родной Японии, так ценил. С крыльца их небольшого дома на Честер Роуд в Нортвуде небо над головой было видно не в пример лучше, чем в центрах обеих столиц. Здесь не было ни рвущей глаза иллюминации, ни сотен машин, ни даже просто высоких зданий, только частные, совершенно одинаковые дома из красного кирпича, тишина да звезды, рассыпанные от горизонта до горизонта. Канда любил этот дом, их первый собственный дом, пусть и на самой окраине города, как любил и вот это самое место возле крыльца, и редкие ночи ясного неба, на которое они оба могли смотреть часами. Когда эти четверо, наконец, добрались до дома, было далеко за полночь. Рыжий и его невеста сразу свалили спать, чтобы уж точно не попасть под горячую руку. Шпендель остался, молча стоя рядом и лишь периодически поглядывая на Юу, который, не отводя глаз от звездного неба, докуривал вторую сигарету подряд. – Все еще сердишься? – не выдержав, тихо спросил Уолкер, прильнув к теплому боку японца под распахнутым черным маскарадным плащом. Канда не ответил, в очередной раз выдыхая ртом сизый дым вперемешку с паром от собственного дыхания. Злости уже не было – привычный «Кент» и ненавязчиво поглаживающие спину, еще более привычные пальцы по-прежнему успокаивали его лучше всего. Но Шпендель сегодня поиздевался над ним вволю, и идеи «сладкой» мести уже роились в голове японца, одна заманчивее другой. И за утреннюю поездку за тыквами, и за вырезание на них этих тупых рож, и за «посильную помощь» в приготовлении праздничного ужина из кучи непонятных идиотских блюд в форме могильных червей и отрезанных пальцев, в конце концов, за это бредовое подобие костюма, которое его таки заставили на себя напялить, и за полуночный поход по соседним домам с мешками для сладостей, где он даже успел снискать славу, просто стоя позади с угрюмым видом и скрещенными на груди руками, измазанными в «крови». Ничего, за все это ему еще предстояло как следует отыграться. Как минимум, сегодня же ночью. – Когда мне можно будет снять это дерьмо? – после паузы спросил он, дернув завязки осточертевшего за вечер плаща, который Лави накануне взял в прокат вместе с остальными не менее идиотскими, на взгляд японца, костюмами. – Ну… в спальне? – Уолкер прильнул еще ближе, шею обдало волной его горячего дыхания. – Это ведь и есть ваш вердикт, господин судья? – С чего это ты взял? – вдруг растянув губы в широкой ухмылке, ответил Канда вопросом на вопрос и резко сменил тему: – Пошли уже, я замерз. Он легко высвободился из чужих объятий и, развернувшись, шагнул ко входу в дом, отделенному от них короткой мощеной дорожкой да парой деревянных ступеней. – Эй, Канда! Подожди! – раздался недовольный возглас позади, когда тот, повернув входную ручку, уверенно шагнул внутрь. – Тогда что? Ну? Канда! – Не ори ты, кретин! – в тон ему отозвался-таки японец, поднимаясь по лестнице на второй этаж. Длинный широкий плащ все еще весьма эффектно развевался позади, делая его похожим на вышедшего на охоту графа Дракулу, не меньше. Вот только само замечание казалось лишним – своим топотом эти двое сейчас создавали столько шума, что успели бы трижды перебудить весь район. – Тч… Это что еще за херня? – распахнув дверь в комнату, никак не желающий расставаться с образом темноволосый остановился так резко, что едва не был сшиблен с ног бегущим следом англичанином. – Начерта ты их сюда притащил, Шпендель? – Я Аллен! – по привычке возмутились за спиной. Прямо напротив входа на полу стояли две купленные утром огромные оранжевые тыквы с результатами их сегодняшних кропотливых (или не очень) трудов – одна с аккуратно вырезанной ехидной рожей и небольшой случайной трещинкой возле левого «глаза», другая – с недовольной гримасой из трех грубых прорезей вместо рта. Маленькие круглые свечки, зажженные внутри каждой из них с наступлением темноты, до сих пор горели, сберегая отдающий желтым мистический полумрак последних минут праздника. – Эй, Юу… – седоволосый потянул его за рукав, разворачивая лицом к себе и с мягкой, ни на что другое не похожей улыбкой заглядывая в темные, чуть раскосые глаза японца. – Ты был великолепен. Спасибо… за лучший Хеллоуин. Ответная загадочная усмешка настолько удачно вписывалась в окружающий полумрак, что он не сразу заметил, как на предплечье плотно сжались цепкие длинные пальцы. – Кто сказал, что я закончил, идиот? – схватив любовника за руку, Канда резко развернул его и с силой швырнул на кровать, тут же наваливаясь сверху. – Кажется, моя роль мерзкого кровососа еще не доиграна до конца? Наклонившись, он вцепился в шею не успевшей сказать и слова «жертвы» зубами. Тот слабо застонал, с готовностью выгибаясь навстречу, когда зубы сменились губами, чтобы оставить на его бледной коже отметины куда поприятнее вампирьих клыков. – П-подожди, Канда… – с трудом произнес англичанин, когда и пресловутый плащ, и обе их рубашки уже были бесцеремонно сброшены на пол, а губы темноволосого покрывали невесомыми поцелуями низ его живота, – так… что с наказанием? – Хм… – недовольно протянул тот, нехотя отрываясь от своего весьма увлекательного занятия, – месяц одиночной уборки. И две недели звать меня только «Канда-сама». – Эй! – мгновенно вскинулся седоволосый, и Юу готов был поспорить, что сейчас он покрылся румянцем, хоть этого и не было видно в темноте спальни. – БаКанда, ты совсем оборзел? – «Канда-сама». Или неделя без жрачки, Мояши. Уже готового разразиться гневной тирадой Уолкера дерзко прервали увлекшие его в поцелуй тонкие губы. Совершенно идиотский, никому не нужный спор, но теперь, по мнению японца, этот спор определенно стоил того.